Зак замирает. Я встревоженно наблюдаю, как с его лица сходит краска.

Роб продолжает говорить.

— Честно говоря, если бы знал, я бы перенес свадьбу. Но все уже было забронировано. Так что, да, я действительно ценю это. Знаю, Джош бы…

— Зак? — спрашиваю я, перебивая. — Ты в порядке?

Роб замолкает. Мы оба наблюдаем, как Зак дергает за воротник своей рубашки, начиная тяжело дышать.

— Я… — Он прочищает горло. — Да, я просто. Ты можешь взять на секунду? — Он сует свой бокал мне в руку. Жидкость переливается через край и пачкает мне пальцы. — Дерьмо, — бормочет он. — Прости. Я… — Он тянется за салфеткой, вытирает мое мокрое запястье, затем делает глубокий вдох. — Черт.

— Все в порядке. — Я ставлю бокал на стол и касаюсь спины Зака. — Эй. Ты хорошо себя чувствуешь?

Зак открывает рот, снова закрывает его, затем поворачивается и убегает, направляясь через холл к выходу. Я в замешательстве смотрю, как его широкая спина исчезает в толпе.

— О, черт, — бормочет Роб. — Я… не должен был этого говорить. — Он качает головой. — Мне действительно не следовало этого говорить.

Зак

Я проталкиваюсь сквозь толпы людей, как будто на автопилоте. Кровь стучит в ушах. Я чувствую себя так, словно нахожусь во сне. Или, может быть, в кошмаре. Это, должно быть, кошмар, верно? Этого не может быть на самом деле. Этого не может быть.

Как, черт возьми, я мог забыть, какой сегодня день?

Все поворачиваются в мою сторону, пока я пересекаю свадебный зал и направляюсь к выходу. У двери установлена раскрашенная деревянная вывеска, приветствующая всех гостей. Я смотрю на нее, но буквы расплываются.

ПОЗДРАВЛЯЕМ!

РОБ И ЭМИ ТРАН

5 АПРЕЛЯ

Как я мог забыть? Ради Бога, эта дата указана буквально везде. В приглашениях. На вывесках. В чеке при бронировании отеля. Но я не заметил. Как? Как такое возможно?

Я знаю как. Лейла.

Последние пару недель я провел в тумане, вызванном Лейлой. Она заполняет мой мозг. Кажется, ничто не имеет значения, когда я с ней. Я был так увлечен ею, что забыл единственного человека, который раньше значил для меня весь мир.

Я прохожу через вестибюль отеля. Возле главного входа слоняется группа людей, сжимающих ручки своих чемоданов в ожидании регистрации, поэтому я осматриваюсь, пока не замечаю выход для персонала, наполовину скрытый за лифтами. Игнорируя табличку «Вход воспрещен», я толкаю белую дверь и выхожу на небольшую частную автостоянку. Здесь почти пусто; только один из официантов стоит, прислонившись к стене, и курит. Он с опаской смотрит на меня, когда я практически вываливаюсь из-за двери, тяжело дыша.

— Господи. Ты в порядке, приятель? — Он моргает. — Э-э. То есть. Вам не положено пользоваться этим входом, сэр. Вам нужны указания?

Я расстегиваю куртку.

— Я дам тебе сто фунтов, чтобы ты отвалил.

Он тушит свою сигарету.

— Тогда ладно.

Я хватаю свой бумажник, вытаскиваю пригоршню купюр и сую их ему.

— Спасибо! — Он кладет деньги в карман и исчезает, захлопывая за собой дверь. Звук эхом разносится по стоянке.

Я опускаюсь на каменные ступени и смотрю в небо. Каким-то образом день незаметно перетек в вечер; ярко-голубое небо начинает темнеть по краям, и я вижу россыпь звезд прямо над собой. Я делаю глубокий вдох, втягивая в легкие прохладный весенний воздух, но в груди все еще слишком тесно.

5 апреля. Сегодня 5 апреля. Годовщина смерти Эмили. Я никогда раньше этого не забывал.

Каждый божий год, с того дня, как она умерла, я навещал ее. Я приносил цветы, сидел и разговаривал с ней. Я знаю, что никто другой этого не сделает; все остальные друзья забыли ее, а собственная мать, прости Господи, даже не пришла на ее похороны. Женщина начала выпивать по бутылке водки в день, как только Эм узнала свой диагноз, и не останавливалась, пока все не закончилось. Она, наверное, сейчас дома и уже выпила пару бутылок.

Я ненавидел ее за это. Ненавидел за то, что она решила забыть свою дочь. Она должна была быть рядом с ней, но вместо этого я был тем, кто пропуска уроки, чтобы посидеть рядом с кроватью Эмили. Я придерживал ее волосы, когда ее рвало, и пытался рассмешить. Я впитывал каждую последнюю секунду, которую мог провести с ней.

Воспоминание расцветает у меня перед глазами. Эмили, лежащая на больничной койке, окруженная пищащими аппаратами и пластиковыми трубками. Я сидел рядом с ней, сжимая ее руку. Я знал, что она не переживет эту ночь. Она уже почти ушла.

— Не оставляй меня, — шептала она. — Ты единственный кто заботится обо мне. Не оставляй меня одну. — Ее глаза были полны такого ужаса, что мне хотелось закричать.

Раньше воспоминание было таким же четким, как сцена из фильма, но теперь оно расплывчатое. Я не могу вспомнить изгиб ее щеки, угол бровей. Не могу представить точный оттенок волос. Все исчезает. Я сжимаю руки в кулаки, тяжело дыша.

Не знаю, как это произошло. Я обещал Эм, что не забуду ее, но она медленно ускользает от меня. Ради бога, прошло всего двенадцать лет. Двенадцать лет, а я уже забыл девушку, которую называл любовью всей своей жизни.

Я достаю телефон и проверяю время. Опоздал. Кладбище закрылось час назад. Я крепко зажмуриваюсь, когда волна горя накатывает на меня.

Сегодня к ней никто не пришел. Она была совершенно одна больше года. Потребовалось всего десять лет, чтобы все перестали замечать, что ее больше нет.

Что я делаю, пью, танцую и целую хорошеньких девушек в день ее смерти? Что, черт возьми, со мной не так? Я швыряю телефон на ступеньки и обхватываю голову руками. Начинает накрапывать дождь, смачивая мой дорогой костюм.

Я позволил себе слишком сильно увлечься Лейлой. Это нужно прекратить.

Я больше так не могу.

Лейла

После того, как Зак исчезает, я тупо стою у столика с напитками, глядя ему вслед.

Я не уверена, что заставило его так отреагировать. Что-то случилось? Я сделала что-то не так? Роб бросает на меня извиняющийся взгляд, когда Эми тянет его прочь, оставляя меня стоять в одиночестве.

Я вздыхаю и ставлю пустой бокал на стол, оглядывая комнату. Наверное, мне стоит поискать других парней. Я замечаю Люка в углу зала, он все еще разговаривает с тетей Эми и выглядит так, словно вот-вот умрет от скуки, поэтому я начинаю пробираться к нему, но не успеваю сделать и двух шагов, как большая рука касается моей спины.

— Привет, — произносит голос у меня над ухом.

Я улыбаюсь, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Джоша. Он выглядит потрясающе. Он снял пиджак и закатал рукава рубашки. Мой взгляд скользит по его толстым, мускулистым предплечьям, прежде чем вернуться к раскрасневшемуся лицу.

— Привет, — говорю я, протягивая руку, чтобы потянуть его за галстук. — Ты отлично выглядишь.

— О? — Его глаза необычно блестят, пока он смотрит на меня сверху вниз. — Может, мне стоит одеваться так чаще. — Его глубокий голос темнее обычного, резкий акцент смягчается до низкого мурлыканья. Я моргаю, когда он обхватывает рукой мою талию. — Ты прекрасно выглядишь, — бормочет Джош, притягивая меня ближе. Жар разливается у меня между ног, и я внезапно остро ощущаю, как тяжелые металлические бусины наполняют меня изнутри. — Впрочем, как и всегда. — Он опускает голову, зарываясь лицом в мои волосы и глубоко вдыхая. Я улавливаю слабый запах виски в его дыхании и внезапно понимаю, что происходит.

— Ты пьян, — бормочу я, слегка ерзая. — Срань господня. Никогда не видела тебя пьяным. — Всякий раз, когда мы тусуемся, Джош выбирает воду или содовую. Я никогда не видела, чтобы он пил больше одного пива за раз.

Джош мычит, притягивая меня еще ближе, пока наши тела не оказываются крепко прижатыми друг к другу. Мои щеки горят, когда его рука плавно скользит по моей пояснице.

— Нет.

— Да.

— Я так не думаю. — Он утыкается лицом в изгиб моей шеи. — Ты пахнешь вишней.