Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Мне так жаль, что ты услышала, как Эми говорила о тебе, но я, честно говоря, не поверил ничему из того, что он сказала.

— Разве? Потому что этим утром ты целовал, обнимал и обращался со мной так, словно я что-то значу. А теперь ты ведешь себя так, будто я никогда ни для кого не буду значить больше, чем просто интрижка. Потому что я хорошенькая.

Моя головная боль усиливается.

— Лейла, это должно было быть всего лишь учебным…

Ярость озаряет ее лицо.

— Перестань так говорить! Перестань вести себя так, будто все это у меня в голове! Зак поступил также, и я не позволю тебе заниматься этим дерьмом. Я знаю, что это неправда. — Швырнув свой чемодан на матрас, она пересекает комнату и встает прямо передо мной. Вблизи я вижу следы слез на ее лице. — Посмотри мне в глаза, — требует она, — и скажи, что я тебе безразлична в романтическом плане. Скажи, что между нами ничего нет. Скажи, что это все у меня в голове.

Проходит несколько секунд.

— Я не могу, — шепчу я хриплым голосом.

Лейла наклоняется ближе. Я вдыхаю ее теплый аромат.

— Скажи мне, что не понимал, что мы переходим черту. Скажи мне, что не знал, что я влюбляюсь в тебя.

Я облизываю губы и признаю:

— Не могу. Я знал.

Конечно, я знал. Мы все знали. Единственная причина, по которой мы пригласили Лейлу на этот импровизированный отдых, заключалась в том, чтобы поухаживать за ней. Мы угощали ее клубникой на шелковых простынях не по дружбе. Это не было сознательным планом — мы не настолько жестоки — но, честно говоря, какая еще может быть причина? Глупый эксперимент с фальшивыми отношениями точно не предполагал то, что мы будем связывать Лейлу или отправлять на свадьбы с игрушками внутри. Мы не можем обсуждать такие вещи в подкасте. Так что мы не имеем права притворяться удивленными тем, что у бедной Лейлы начали появляться настоящие чувства. Это то, чего мы хотели.

Мы пытались заставить ее влюбиться в нас. Потому что мы все хотим ее.

Ее плечи поникают.

— Да. Ты знал. Все знали. — Лейла топает обратно к кровати, захлопывает чемодан и застегивает молнию. У меня болит сердце. Я ненавижу это. Ненавижу, сколько боли ей причиняю, но я не знаю, что еще могу сделать. — Вы разыграли меня. Не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы довериться.

Покраснев, Лейла хватается за ручку чемодана, стаскивает его с кровати и волочет по толстому ковру к выходу. Я смотрю, как она выходит в коридор. Отчаяние вскипает во мне.

— Я не могу погрязнуть в этом снова, — выпаливаю я. — Мне жаль. Я бы хотел, но не могу.

Лейла оборачивается в дверях, ее лицо похоже на маску.

— Объясни.

— Я… На свадьбе я понял, что не смогу пережить все это снова. Я не могу позволить себе влюбиться в кого-то и смотреть, как наши отношения медленно угасают. Не могу. Это сломает меня. — Она не двигается. Я продолжаю. — Когда мы развелись, я потерял не только Эми. Я потерял целую жизнь. Племянниц и племянников. Бабушку и дедушку. Крестников. Дом. Карьеру. Будущее, которое я построил для себя. — У меня сжимается горло. — Милая, было бы так легко с головой окунуться в эту жизнь вместе с тобой. Бог свидетель, я этого хочу. Но мне нужно быть практичным в этом вопросе. Я не могу быть с кем-то, если действительно не уверен, что у нас сложатся отношения. И шансы, что наши с тобой отношения сложатся наилучшим образом… слишком низкие. Мне жаль.

В ее глазах мелькают эмоции. На секунду мне кажется, что Лейла поняла меня.

Затем ее рот сжимается в мрачную линию.

— Вы трус, мистер Мартинс, — тихо говорит она. — Вы проводите целые дни, обучая другие пары открываться любви. Но Вы бы никогда не сделали этого сами. Вы советуете другим идти на риск, который, по Вашему мнению, слишком опасен для Вас. Вы лицемер и трус. А я ненавижу трусов.

Лейла уходит, хлопнув за собой дверью.

Люк

После того, как Лейла уходит, я почти два часа сижу один в гостиничном номере, наблюдая, как темнеет небо. Не помню, когда в последний раз чувствовала себя так ужасно.

В конце концов, я набираюсь сил, чтобы собрать наши с Заком чемоданы и заказать такси. Джошу нужно быть на послесвадебном завтраке завтра утром, и после долгих раздумий я оставляю ему короткую записку, в которой сообщаю, что Заку было тяжело, так что мы уехали домой. Мне неловко лгать ему, но я знаю, что он не сможет уехать раньше завтрашнего полудня, после того, как все прояснится. Нет смысла взваливать на его плечи дополнительную нагрузку. Лейла уехала; он может с таким же успехом наслаждаться временем, проведенным со своей семьей.

Ночью я не сплю. Не могу. Слова Лейлы продолжают звучать у меня в голове, как заезженная пластинка.

Ты не можешь сказать мне, что не знал, что я влюбляюсь в тебя. Ты знал. Все вы знали.

Я был таким глупцом. Мне не следовало даже целовать ее, не говоря уже о том, чтобы спать с ней. Не следовало держать ее в своих объятиях ночью, приглашать на семейное торжество, привязывать к изголовью, черт возьми. Лейла абсолютно права; мы все относились к ней как к своей девушке. Мы не можем сейчас передумать и сказать, что все это было ненастоящим. Это не так.

Предполагалось, что мы поможем ей найти свою любовь. Вместо этого мы водили ее за нос, поощряли открыться нам, а затем разбили сердце.

Единственное, чем я могу утешить себя, так это тем, что я пресек все это в зародыше. Если бы я уступил прошлой ночью, просто схватил ее и поцеловал, как мне хотелось, в конечном счете это причинило бы ей гораздо больше боли.

Я не могу быть с Лейлой. И скоро она это поймет. Она не хочет быть с каким-то сорокалетним разведенцем, у которого проблемы с обязательствами и неудачная история отношений. Мы сделали все это для того, чтобы она могла найти кого-то другого, того, кто ей подходит.

Так что я не знаю, почему мне так плохо.

Зак, наконец, возвращается в квартиру в девять утра следующего дня, как раз в тот момент, когда я отказываюсь от идеи поспать и направляюсь на кухню выпить кофе. Он в полном беспорядке; его костюм измят и испачкан грязью, и я чувствую исходящий от него кислый запах пива и пота. Он не говорит мне ни слова, направляясь прямиком в свою спальню и запирая дверь. Я готовлю себе напиток и достаю ноутбук, настраиваясь на рабочий день. Мне нужно чем-то отвлечься, пока Джош не вернется домой.

Почти четыре часа спустя я написал половину поста об установлении здоровых границ, когда квартиру сотрясает громкий грохот.

— ИДИОТ! — приглушенный крик Зака легко проникает сквозь стену его спальни. Раздается еще один грохот, как будто он что-то опрокинул. — ЧЕРТОВ ИДИОТ! ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, С ТОБОЙ НЕ ТАК?

Встревоженный, я закрываю ноутбук, но прежде чем я успеваю пойти проверить, как он, в гостиную врывается Зак. Он выглядит безумным; его глаза широко раскрыты и покраснели, и он все еще во вчерашнем костюме.

— Зак. — Я встаю. — Ты в порядке?

Он игнорирует меня, врываясь на кухню и рывком открывая шкафчик под раковиной. Он начинает рыться внутри, вытаскивая чистящие средств. Бутылки с мылом для мытья посуды и средством для удаления жира со звоном падают на кухонный кафель, подпрыгивают и закатываются под шкафы.

Встревоженный, я следую за ним.

— Эй. Успокойся. Что с тобой? — Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до его плеча, но он отталкивает меня.

— НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ! — рычит Зак, встает и перебирается к следующему шкафу. Он распахивает дверь с такой силой, что тарелки внутри дребезжат. — УБИРАЙСЯ ОТ МЕНЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! — Он вытаскивает стопку тарелок и бросает на деревянную стойку. Я слышу, как трескается фарфор.

— Зак. — Я хватаю его за плечи, разворачивая лицом к себе. — Что происходит? Ты что-то ищешь?

Он смотрит на меня сверху вниз. Он тяжело дышит, как собака. Его зрачки настолько расширены, что глаза кажутся черными.