— О статике поговорим в другой раз, — холодно сказал граф.

«Ах-х-х», — протянул барон про себя. И вслух, требовательно:

— Значит, вы обнаружили какую-то ошибку?

— Если речь идет об ошибках, то для самооправдания места уже не остается, — изрек граф.

«Нарочно ведь пытается меня разозлить!» — подумал барон. Чтобы успокоиться, ему пришлось сделать два глубоких вдоха. Он чуял запах собственного пота; кожа под сбруей силовой подвески вдруг зачесалась.

— Не может быть, чтобы Император выражал недовольство по поводу гибели наложницы герцога и мальчишки, — пробормотал барон. — Они бежали в Пустыню… была буря…

— О да. Удивительно много произошло несчастных случаев в последнее время, — согласился граф. — И таких удобных для вас…

— Мне не нравится ваш тон, граф, — свел брови барон.

— Одно дело — гнев, совсем иное — насилие, — сказал граф. — Кстати, хотелось бы вас предупредить: если несчастный случай произойдет со мной, то все Великие Дома немедленно узнают обо всем, что вы натворили на Арракисе. Они давненько косо на вас посматривают — подозревают, что вы нечисто играете. Ваши дела…

— А какие, собственно, дела? — пожал плечами барон. — Все, что я могу припомнить за последнее время, — это доставка на Арракис нескольких легионов сардаукаров…

— И вы полагаете, что могли бы шантажировать этим Императора?

— Ну что вы. И подумать не посмел бы.

Граф улыбнулся:

— В любом случае найдутся командиры сардаукаров, которые признаются, что действовали без всяких приказов — так, захотелось подраться с этой вашей фрименской сволочью.

— У многих подобное признание вызвало бы кое-какие сомнения, — возразил барон. Но угроза была нешуточной. Неужели сардаукары действительно настолько вымуштрованы?

— И еще: Император желает произвести ревизию ваших счетов, — сказал граф.

— Когда угодно.

— Вы… э-э… не возражаете?

— Отнюдь. Я готов на любую самую тщательную проверку моей деятельности как члена Совета директоров КООАМ…

«Пусть облыжно обвинит меня, — думал барон, — обвинение не подтвердится; я предстану перед ними наподобие Прометея и объявлю во всеуслышание: внемлите, дескать, — вот я оклеветан! Засим, пусть обвиняет меня в чем хочет, даже и по делу. Великие Дома не поверят обвинителю, единожды солгавшему…»

— Н-да, не сомневаюсь, что все ваши отчетности выдержат любую проверку, — пробормотал граф.

— Позвольте спросить, а почему это Император так заинтересован в уничтожении фрименов?

— Желаете сменить тему? — Граф пожал плечами. — Истребить фрименов хотят сардаукары, а не Император. Скажем так: им нужна практика в искусстве убивать… и они терпеть не могут оставлять дело несделанным.

«Он что, хочет запугать меня — напомнить, что опирается на этих кровожадных убийц?» — подумал барон и ответил:

— Некоторое количество убийств всегда идет на пользу делу, но надо же было когда-то и остановиться. Кто-то же должен добывать Пряность.

Граф издал короткий лающий смешок.

— Вы что, всерьез верите, будто сумеете взнуздать фрименов?

— Для использования их слишком много, — пожал плечами барон, — главное же в том, что ваша резня взволновала остальное население Арракиса. Но тут мы подходим к следующему пункту: я обдумываю другой вариант решения арракийской проблемы, дорогой Фенринг. Не могу не отметить, что наш Император достоин благодарности: ведь это его идеи вдохновили меня.

— Э-э-э?

— Видите ли, граф, я действительно вдохновлялся примером императорской каторжной планеты — Салусы Секундус.

Глаза графа сверкнули, он вперился в барона.

— И какая же может быть связь между Арракисом и Салусой Секундус?

Барон отметил настороженное внимание в глазах графа и ответил:

— Пока — никакой…

— Пока?

— Согласитесь, что в самом деле есть возможность обеспечить Арракис адекватным количеством рабочих рук — а именно путем превращения его в каторжную планету.

— А вы ожидаете увеличения числа заключенных?

— Да была тут некоторая заварушка, — признался барон. — Мне пришлось довольно круто обойтись с подданными, Фенринг. В конце концов вам прекрасно известно, чего стоила мне перевозка наших соединенных войск на Арракис кораблями проклятой Гильдии. Вы же понимаете, что эти деньги должны были откуда-то взяться.

— Я бы не советовал вам использовать Арракис как каторжную планету без дозволения Императора, барон.

— Само собой разумеется, — ответил барон, удивляясь, с чего бы вдруг в голосе Фенринга появился такой неприятный ледок.

— И вот еще что, — сказал граф. — Нам стало известно, что ментат герцога Лето, Суфир Хават, жив и находится у вас на службе.

— Не мог же я позволить себе выбросить на ветер такого ценного человека.

— Итак, вы солгали командующему экспедиционным Корпусом Сардаукаров, когда сообщили о смерти Хавата.

— Это невинная ложь, любезный граф. Просто не хотелось препирательств с этим служакой.

— А Хават в самом деле был предателем?

— Бог мой, нет, разумеется! Это все фальшивый доктор… — Барон вдруг почувствовал, что у него взмокла шея. — Поймите, Фенринг: я остался без ментата, как вам известно. А я никогда не оставался без ментата… Это в высшей степени неудобно.

— И как же вы сумели склонить Хавата к сотрудничеству?

— Его герцог погиб. — Барон выдавил улыбку. — А опасаться Хавата нечего. Ему введен латентный яд. С пищей он регулярно получает противоядие. Без противоядия яд подействует — и через несколько дней Хават умрет.

— Отмените противоядие, — спокойно распорядился граф.

— Но Хават полезен!

— И знает слишком много такого, чего не должна знать ни одна живая душа.

— Не вы ли говорили, что Император не боится разоблачений?

— Не советую шутить со мной, барон!

— Когда я увижу такой приказ, скрепленный императорской печатью, я выполню его, — отрезал барон. — Приказ, но никак не вашу прихоть.

— По-вашему, это прихоть?

— А что же еще? Император, между прочим, тоже кое-чем мне обязан, Фенринг. Я избавил его от беспокойного герцога.

— Не без помощи некоторого количества сардаукаров…

— А где бы еще нашел Император такой Великий Дом, который одел бы этих сардаукаров в свою форму, чтобы скрыть роль Его Величества в этом деле?

— Он и сам задавался этим вопросом, дорогой барон… правда, несколько иначе расставляя акценты.

Барон внимательно посмотрел в лицо Фенрингу, обратил внимание на закаменевшие мышцы на скулах — граф явно с трудом сдерживал себя.

— Ну-ну, право… — проговорил барон. — Надеюсь, Император не думает, что сможет действовать и против меня в полной секретности?..

— Во всяком случае, он надеется, что в этом не возникнет необходимости.

— Неужели Император мог подумать, что я ему угрожаю?! — Барон добавил в голос подобающую меру гнева и горечи. «Ну-ка, пусть попробует обвинить меня в этом! Да я тогда сам сяду на трон — все еще бия себя в грудь и вопия о том, как меня очернили и оклеветали!..»

Очень сухо и отчужденно граф произнес:

— Император верит тому, что видит.

— И Император посмеет обвинить меня в измене перед всем Советом Ландсраада? — спросил барон затаив дыхание. Он с надеждой ждал ответа «да».

— Слово «посмеет» к Императору неприменимо.

Барон резко повернулся в своей силовой подвеске, чтобы скрыть охватившие его чувства. «Это может случиться еще при моей жизни! Ну, Император!.. Да пусть он только выдвинет такое обвинение! Потом… где надо — подмазать, где надо — надавить; потом — Великие Дома объединятся под моим знаменем, как крестьяне, что в поисках защиты сбегаются к сеньору… Ведь больше всего на свете Великие Дома боятся именно того, что Император начнет натравливать на них своих сардаукаров, уничтожая один Дом за другим поодиночке…»

— Император искренне надеется, что вы не дадите ему повод обвинить вас в измене, — сказал граф.

Очень трудно было не дать иронии прозвучать в ответе, оставив лишь обиду. Но барону это удалось…