— Ты открыт всему, что может произвести Вселенная, — говорил первый учитель Айдахо. — Твой ум не компьютер; это инструмент открытий, настроенный на все, что приходит в твое сознание через органы чувств.
Айдахо всегда чувствовал, когда чувства Беллонды открыты. Она стояла здесь, ее взгляд обманчиво блуждал, и Айдахо знал, какие первичные понятия занимают в этот момент ее ум. Защита Айдахо покоилась на главном изъяне Беллонды: открытые чувства требовали идеализма, которого Беллонда была начисто лишена. Она не задавала самых удачных вопросов, и Айдахо не переставал этому удивляться. Стала бы Одраде использовать негодного ментата? Судя по ее остальным действиям, вряд ли.
Я ищу вопросы, которые формируют лучшие образы.
Поступая так, никогда не думаешь о себе, как об очень умном создании, о том, что ты располагаешь формулой, способной решить проблему. Ты остаешься открытым для новых вопросов, создавая новые паттерны. Испытание, повторное испытание, придание формы, повторное придание формы. Непрестанный поиск, ты никогда не останавливаешься, никогда не пресыщаешься, не поддаешься самодовольству. Это частный, твой и только твой путь, похожий на путь других ментатов, но идти по нему можно только своим шагом, сохраняя свою и только свою уникальность.
«Ты никогда не станешь полным ментатом. Именно поэтому мы называем состояние ментата «недостижимой целью»».
Эти слова первого учителя навеки запечатлелись в мозгу Айдахо.
Накапливая свои наблюдения Беллонды, Дункан все больше проникался восхищением перед точкой зрения, которую внушили ему Великие Мастера ментаты, обучавшие его в незапамятные времена. «Из Преподобных Матерей не получаются лучшие ментаты».
Ни одна представительница Бене Гессерит не была способна к полному отчуждению от связывающего ее абсолюта, от зависимости, приобретенной во время испытания Пряностью: безусловной верности Общине Сестер.
Учителя ментаты предупреждали об этой опасности и не раз говорили о вреде абсолюта. Приверженность абсолютным истинам — главное прегрешение для ментата.
«Все, что ты делаешь, все, что ты чувствуешь и говоришь, — это эксперимент, но ни в коем случае не окончательный вывод. Ничто не останавливается до самой смерти, но даже смерть не есть остановка, поскольку каждая жизнь творит бесчисленные круги. Индукция создает энергию, и ты усиливаешь свою чувствительность к этим биениям. Дедукция воплощает идею абсолюта. Отбрось истину и потряси ее основы!»
Когда вопросы Беллонды касались его отношений с Мурбеллой, он видел явную эмоциональную реакцию. Любопытство? Ревность? Он воспринимал любопытство (и даже ревность) относительно сексуальной потребности в этом болезненном пристрастии Мурбеллы и Айдахо друг к другу. Неужели экстаз так велик?
В этот день Айдахо бродил по своим апартаментам, чувствуя себя не на месте, так, словно он впервые попал сюда и еще не воспринимает помещение как свой дом. Это во мне говорят эмоции.
За годы заключения помещение приобрело более или менее жилой вид. Здесь пещера. Когда-то это был грузовой отсек. Большие комнаты с закругленными потолками — спальня, библиотека, гостиная, выложенная зеленоватой плиткой ванная с сауной и парной. Длинный зал для упражнений, который они делили с Мурбеллой.
Помещения носили на себе следы контактов с его обитателем: плетеное кресло, висящее в правом углу рядом с консолью и проектором, с помощью которых можно было управлять доступными системами корабля. На столе ридулианская бумага. След пищи — пятно на рабочем столе.
Не находя покоя, Айдахо отправился в спальню. Темнело. Из всех чувств самым острым у Айдахо было обоняние. В спальне пахло слюной, напоминание о сексуальной коллизии, происшедшей здесь прошлой ночью.
Да, это самое подходящее слово. Коллизия.
Самый воздух корабля-невидимки — отфильтрованный, рециркулирующий и очищенный — навевал скуку. Ни один поток свежего воздуха из внешнего мира не бывал долгим. Иногда Айдахо долго молча принюхивался, надеясь уловить хоть какой-то запах, который не напоминал бы о многолетнем заключении.
Должен найтись способ бежать отсюда!
Он покинул свои апартаменты и направился по коридору, в конце которого сел в лифт и спустился в нижнюю часть корабля.
Что в действительности происходит в мире, раскинувшемся под небесами?
Те намеки, которые он слышал от Одраде, наполняли его страхом и подавленными чувствами. Бежать некуда! Мудро ли я поступаю, что делюсь своими опасениями с Шианой? Мурбелла просто смеется надо мной, говоря: «Я защищу тебя, моя любовь. Досточтимые Матроны не причинят мне никакого вреда». Еще одно заблуждение.
Но Шиана… как быстро она выучила тайный язык жестов и прониклась духом конспирации. Конспирации? Нет… Я сомневаюсь, чтобы хоть одна Преподобная Мать решилась выступить против Общины Сестер. Даже леди Джессика в конце жизни вернулась к ним. Но я не прошу Шиану выступать против Сестер, я только хочу, чтобы она защитила нас от безрассудства Мурбеллы.
Огромная сила охотников делала возможным точное предсказание лишь масштабов разрушения. Ментату оставалось только созерцать их уничтожающее все на своем пути насилие. Но Досточтимые Матроны несли с собой что-то еще, какой-то сокровенный смысл, существовавший где-то в Рассеянии. Кто такие футары, о которых столь небрежно сообщила Одраде? Отчасти люди, отчасти животные? Такова была догадка Луциллы. Но где сама Луцилла?
Незаметно для себя Айдахо оказался в Большом Хранилище, огромном, с километр длиной помещении, в котором перевезли на Капитул последнего гигантского песчаного червя. В этом месте до сих пор пахло Пряностью и песком, и запах этот напоминал о давно минувших и канувших в Лету днях. Он понимал, почему так часто приходит в Большое Хранилище и почему часто, как это произошло сегодня, ноги сами приносят его сюда. Это помещение притягивало и отталкивало его одновременно. Огромное пространство, запах песка, Пряности и пыли питал ностальгию по давно утраченной свободе. Но была у этой медали и другая сторона. Именно здесь с ним всегда происходило это.
Произойдет ли сегодня?
Без всяких предвестников проходило ощущение пребывания в Большом Хранилище. Потом… возникала сверкающая сеть в расплавленном от жары небе. Айдахо отдавал себе отчет в том, что это видение, что на самом деле никакой сети нет. Его ум переводил на человеческий язык то, что не в силах были высказать ощущения.
Сияющая сеть ундулировала, словно под дуновениями вечного северного ветра.
Потом сеть раздавалась, и в просвете Айдахо видел двоих — мужчину и женщину. Они выглядели вполне заурядно, но в то же время очень необычно. Бабушка и дедушка в древних одеяниях. Длинный, до пят фартук на мужчине и длинное платье и головной платок на женщине. Они работали в цветнике! Айдахо был уверен, что это совершеннейшая иллюзия. Я вижу, но это не существует в действительности.
Со временем мужчина и женщина начинали замечать Айдахо. Он слышал их голоса.
— Он опять здесь, Марти, — говорил мужчина, обращая ее внимание на Айдахо.
— Как он может видеть сквозь пелену смерти? — всегда спрашивала Марти. — Мне кажется, что это невозможно.
— По-видимому, он стал очень тонким. Интересно, знает ли он об опасности?
Опасность. Именно это слово прерывало его видение.
— Ты сегодня не у консоли?
Какое-то мгновение ему казалось, что это продолжается видение, но потом он осознал, что вопрос задала вполне реальная Одраде. Ее голос раздался сзади, женщина стояла рядом с Айдахо. Он резко повернулся и успел заметить, что не закрыл за собой люк, и Одраде проследовала за ним в Большое Хранилище. По его пути, не наступая на песок, который мог выдать ее присутствие своим шорохом под ее ногами.
Вид у Одраде был усталым, глаза выдавали нетерпение. Почему она думает, что я должен быть у консоли управления?
Словно отвечая на его невысказанный вопрос, Одраде сказала: