Если мне суждено умереть, то я должна прийти в трансцендентное состояние. Я должна уйти безмятежно.

Это помогло, но Луцилла все же почувствовала дрожь. Раввин ушел довольно давно. Что-то было не так.

Правильно ли я поступила, доверившись ему?

Стараясь не обращать внимания на чувство обреченности, Луцилла усилием воли заставила себя, пользуясь методикой Бене Гессерит, взглянуть на дело с некоторой долей наивности и, проявив простодушие, проанализировать свою встречу с Раввином. Прокторы называли это «невинностью, которая естественным образом проистекает от неопытности и которую ни в коем случае нельзя путать с невежеством». В таком наивном состоянии все вещи представлялись текучими. Состояние было близко состоянию размышляющего ментата. Всякая информация входила в мозг без предубеждений. «Ты — зеркало, в котором отражается Вселенная. Это отражение и есть то, что ты испытываешь в действительности. Образы отскакивают от твоих чувств. Возникают гипотезы. Они важны, даже если ошибочны. Возникает исключительная ситуация, когда даже несколько ошибок не мешают принятию правильного решения».

— Мы — ваши преданные на совесть слуги, — сказал ей Раввин.

Такая фраза неизбежно должна была насторожить Преподобную Мать.

Объяснения, данные кристаллом, Одраде представились неадекватными. Позиция преданного слуги всегда выгодна. Это было цинично, но вывод был сделан на основе огромного опыта. Попытки вытравить личную преданность из человеческого поведения всегда разбивались о скалы просительства. Социалистические и коммунистические системы правления привели лишь к смене чиновников, которые измеряли выгоду. Огромная управленческая бюрократия — вот та сила, которая стала считать прибыль.

Луцилла предостерегла себя: проявления этой болезни всегда одни и те же. Стоит только посмотреть на процветающую ферму этого Раввина! Ушел на пенсию, перестав практиковать? Луцилла видела, что было за этим скромным фасадом: слуги, богатые апартаменты. Но было и нечто большее. И не важно, какая система, выгоды всегда одинаковы — лучшая еда, красивые любовницы, неограниченные возможности путешествовать, лучшие условия жизни.

Начинаешь скучать, когда видишь это так же часто, как мы.

Луцилла нервничала, но ничего не могла с собой поделать. Выживание. Самая искренняя, самая глубинная потребность — это потребность выжить. Я же угрожаю выживанию Раввина и его народа.

Он вел себя очень угодливо. Всегда остерегайтесь тех, кто стелется перед вами, кто носом чувствует ту власть, которой вы, по его мнению, обладаете. Как это льстит самолюбию — лицезрение толпы слуг, которые, глядя на вас преданными глазами, ждут вашего приказа, мановения руки, чтобы выполнить любое ваше желание! Такое отношение делает человека моральным инвалидом.

Именно в этом состоит ошибка Досточтимых Матрон.

Почему Раввин задерживается?

Хочет узнать, сколько он сможет получить за голову Преподобной Матери Луциллы?

Входная дверь на первом этаже хлопнула с такой силой, что под ногами Луциллы содрогнулся пол. На лестнице послышались торопливые тяжелые шаги. Как примитивен этот народ! Подумать только — лестница! Луцилла обернулась, когда открылась дверь в комнату. Раввин, окутанный духом меланжи, шагнул через порог. Весь вид его подтверждал худшие опасения Луциллы.

— Простите за опоздание, дорогая леди. Меня вызывали на допрос к Эдрику, Гильд-навигатору.

Так вот откуда запах Пряности. Навигаторы постоянно буквально купались в оранжевом облаке меланжи. За ее парами черты их лиц зачастую казались расплывчатыми. Луцилла ясно представила себе безобразные черты Гильд-навигатора — крошечный ротик, изогнутый в виде латинской V, приплюснутый, распластанный по физиономии нос, гигантское лицо с пульсирующими висками. Луцилла легко могла себе представить, какими угрожающими казались Раввину раскаты голоса навигатора, слова которого механически переводились транслятором на безличный галахский.

— Что он хотел?

— Вас.

— Он…

— Он ничего не знает точно, но подозревает нас. Впрочем, сейчас он подозревает всех.

— Они следят за вами?

— В этом нет необходимости. Они смогут найти меня в любой момент, когда только пожелают.

— Что будем делать? — Она понимала, что говорит слишком громко и слишком быстро.

— Дорогая леди… — Он подошел к Преподобной Матери на три шага, и Луцилла увидела капельки пота на его лбу и носу. Страх. Она явственно чувствовала его запах.

— Так что же?

— Мы находим крайне интересной экономическую основу деятельности Досточтимых Матрон.

Его слова кристаллизовали ее страх. Так я и знала! Он собирается выгодно меня продать!

— Как вы, Преподобные Матери, хорошо знаете, в любой экономической системе всегда есть пробелы.

— Да? — Все это звучало весьма подозрительно.

— Неполное подавление торговли в любой области всегда повышает доходы торговцев, особенно старших дистрибьюторов. — В его голосе появилась настораживающая неуверенность. — Ошибочно думать, например, что можно остановить распространение наркотиков, блокируя границы.

В чем он хочет ее убедить? Он описывает ситуацию, которую понимает любая послушница. Высокий доход всегда используется для приобретения надежных и безопасных путей провоза, минуя пограничную стражу. Иногда подкупают и саму стражу.

Не подкупил ли он стражу Досточтимых Матрон? Несомненно, он не уверен, что может сделать это, не подвергая себя опасности.

Она терпеливо ждала, когда он соберется с мыслями, чтобы сформулировать предложение, которое она, по его мнению, скорее всего примет.

Почему он привлек ее внимание к пограничной страже? Определенно он занялся именно ею. Стража всегда готова за деньги продать тех, кому она служит, оправдывая себя тем, что «если этого не сделаю я, то сделает кто-нибудь другой!».

Мелькнула искра надежды.

Раввин откашлялся. Очевидно, он нашел подходящие слова и сейчас заговорит.

— Я не верю, что существует какой-то способ вывезти вас с Гамму живой.

Она не ожидала такой прямоты.

— Но тогда…

— Другое дело — информация, которую вы храните, — сказал он.

Так вот что прячется за всеми этими фокусами со стражей и границами!

— Вы не поняли меня, Раввин. Моя информация — это не несколько слов и предупреждений. — Она постучала пальцем по своему лбу. — Здесь обитает множество драгоценных жизней, все они имеют незаменимый опыт, обучение у них настолько жизненно важно, что…

— Ах, я все это понимаю, дорогая леди. Наша проблема заключается в том, что вы не понимаете.

Эти вечные ссылки на понимание!

— В настоящий момент я могу полагаться только на вашу честь, — проговорил он.

Ах эта легендарная честность Сестер Бене Гессерит, давших слово, которому всегда можно доверять!

— Вы же знаете, что я скорее умру, чем предам вас, — сказала она.

Он беспомощно развел руки в стороны.

— Я совершенно в этом уверен, моя дорогая леди. Речь идет не о предательстве, а о том, что мы никогда не открывали Общине Сестер.

— В чем вы пытаетесь меня убедить? — Луцилла заговорила властно, едва не прибегнув к Голосу, хотя ее и предупреждали не пытаться применять его по отношению к иудеям.

— Я должен получить от вас обещание. Вы должны дать мне слово не выступать против нас из-за того, что я должен открыть вам. Вы должны пообещать принять мое решение нашей дилеммы.

— Не зная, в чем его суть?

— Да, положившись на мои уверения в том, что мы уважаем наши соглашения с вашей Общиной Сестер.

Она вперила в него горящий взгляд, стараясь проникнуть сквозь воздвигнутый им барьер. Внешние реакции можно было толковать правильно, но что за таинственная сила кроется за его неожиданным поведением, было совершенно непонятно.

Раввин ждал, когда эта устрашающая женщина примет свое решение. Он всегда чувствовал себя неуютно в обществе Преподобных Матерей. Он знал, каким будет это решение, и испытывал по отношению к Луцилле неподдельную жалость. Он видел, что она легко читает эту жалость на его лице. Как много и одновременно мало они знают. Их власть и сила — всего лишь маска. Но как опасно их знание о Тайном Израиле!