— Я слышал, как вы разговаривали с Монео, — сказал Айдахо. — Мне показалось, что это своего рода шутка…

— Осторожнее, Дункан!

— Вы действительно любите ее?

— Ни один мужчина еще не любил так женщину.

— Но она? Она…

— Она чувствует сострадание, потребность разделить мою судьбу, дать мне все, что она может дать. Такова ее природа.

Айдахо едва сумел подавить чувство отвращения.

— Монео прав. Теперь все поверят в тлейлаксианские россказни.

— Это один из глубинных эффектов.

— И вы все еще хотите, чтобы я стал супругом Сионы?

— Тебе известно мое желание, но выбор за тобой.

— Кто такая эта Наила?

— Ты познакомился с Наилой? Это хорошо.

— Они с Сионой как сестры. Но она же настоящий чурбан! Что там делается, Лето?

— А что, по-твоему, там должно делаться? И какое это для тебя имеет значение?

— Я впервые в жизни встречаю такое грубое животное в образе человеческом. Она напоминает мне Зверя Раббана. Никогда бы не сказал, что это женщина, если бы она не…

— Ты встречал ее раньше. В первый раз она представилась тебе, как Друг.

Айдахо притих, как зверек, почуявший приближение ястреба.

— Значит, вы доверяете ей, — сказал Айдахо.

— Доверяю? Что значит доверие?

Момент приближается, подумал Лето. Он видел, к идея принимает форму в мозгу Айдахо.

— Доверие — это залог верности, — произнес Айдахо.

— Такой, как между тобой и мной? — спросил Лето.

Горькая усмешка тронула губы Айдахо.

— Так вот что вы делаете с Хви Нори? Женитьба, залог…

— Хви и я доверяем друг другу.

— Вы доверяете мне, Лето?

— Если я не смогу доверять Дункану Айдахо, то не смогу доверять никому.

— А если я не могу доверять вам?

— Тогда мне жаль тебя.

Айдахо испытал почти физическое потрясение. Глаза его широко открылись в немом вопросе. Он жаждал доверия. Он жаждал чуда, которое никогда не повторяется.

Айдахо показал рукой на дверь, мысли его приняли странное направление.

— Нас слышно в вестибюле?

— Нет. — Но это слышат мои записки.

— Монео был в ярости. Это видели все. Но отсюда он вышел, как послушный ягненок.

— Монео аристократ. Он обручен с долгом, с ответственностью. Когда он вспоминает об этом, весь его гнев улетучивается.

— Вот как вы его контролируете, — сказал Айдахо.

— Он сам себя контролирует, — произнес Лето, вспомнив, как Монео записывал его распоряжения, время от времени отрывая глаза от блокнота. Он делал это не для того, чтобы получить поощрение, а чтобы подстегнуть свое чувство долга.

— Нет, — возразил Айдахо, — это не он контролирует себя, а вы — его.

— Монео запер себя в прошлом. Это сделал не я.

— Но он аристократ… Атрейдес.

Лето вспомнил стареющее лицо Монео, думая о том, что аристократ откажется исполнить свой последний Долг — отойти в сторону И исчезнуть во тьме истории. Его придется отодвинуть силой и он будет отодвинут. Еще ни разу ни один аристократ не одолел требований времени и не изменился в соответствии с ними.

Айдахо, однако, еще не закончил.

— Вы аристократ, Лето?

Тот в ответ только улыбнулся и добавил:

— Аристократ уже давно умер во мне, — и подумал при этом: Привилегии становятся причиной надменности. Надменность приводит к несправедливости. Всходят семена Разрушения.

— Видимо, я не буду присутствовать на вашем бракосочетании, — сказал Айдахо. — Я никогда не причислял себя к аристократам.

— Но ты был им. Ты был аристократом меча.

— Пауль был лучше вас, — произнес Айдахо.

Лето заговорил голосом Муад'Диба.

— Это от того, что ты был моим учителем! — он снова вернул себе свой обычный голос: — Молчаливый долг аристократа — учить, иногда своим ужасным примером.

Он подумал: Гордость за происхождение вырождается в нищету духа и слабость кровосмешения. Открывается путь для гордыни, обусловленной богатством и свершениями. Вступайте в ряды нуворишей и въезжайте во власть, как Харконнены, на плечах regime ancient[28].

Цикл повторялся с таким постоянством, что Лето почувствовал острое желание, чтобы хоть кто-то еще кроме него увидел, как надо строить давно забытые паттерны выживания, которые вид давно перерос, но от которых не желает отказываться.

Но нет, мы все еще несем в себе остатки, которые я должен искоренить.

— Есть ли какая-нибудь граница, которую я мог бы переступить, чтобы никогда больше не бьггь частью этого?

— Если должна быть какая-то граница, то ты должен помочь мне ее создать, — сказал Лето. — Сейчас же нет такого места, куда кто-нибудь из нас не мог бы пойти и отыскать тебя.

— Значит, вы не хотите меня отпустить.

— Иди, если хочешь. Другие Дунканы тоже иногда пытались уйти. Я же говорю тебе, что границы нет, и негде спрятаться. Сейчас, и это положение сохраняется уже давным-давно, человечество представляет собой одну клетку, один организм, все части которого спаяны одним, очень опасным клеем.

— Нет новых планет? Чужих…

— О, мы растем, но не делимся.

— Потому что это ты держишь нас вместе!

— Я не знаю, сможешь ли ты понять меня, Дункан, но если существует граница, любой вид границы, то что лежит позади, не может быть более важным, чем то, что лежит впереди.

— Ты — прошлое!

— Нет, прошлое — это Монео. Он быстро воздвиг аристократические барьеры вдоль всех границ. Ты должен понять силу этих барьеров. Они не только закрывают планеты и отделяют страны друг от друга, они ограничивают и запирают идеи. Они подавляют изменения.

— Это ты подавляешь изменения!

Он не уступает. Придется повторить попытку.

— Самый верный признак существования аристократии — это открытие барьеров, сдерживающих изменения, железные, каменные, стальные и иные занавесы, которые исключают появление нового, отличного от привычного.

Ц Я знаю, что где-то должна быть граница, ты просто ее прячешь.

— Я ничего не прячу. Я сам хочу границы! Я хочу удивиться!

Они всегда подходят к самому краю, но потом останавливаются и отказываются войти.

Словно повинуясь этому предсказанию, мысли Айдахо вдруг потекли по иному руслу.

— Действительно ли Танцующие Лицом выступали на вашей помолвке?

Лето ощутил вспышку гнева, но при этом испытал и странную радость, потому что гнев — это тоже эмоция. Он хотел было накричать на Дункана, но разве это могло помочь делу?

— Да, Танцующие Лицом выступали, — сказал он.

— Зачем?

— Я хотел, чтобы все разделили мое счастье.

Айдахо посмотрел на него так, словно только что обнаружил в своем стакане отвратительное насекомое. Он заговорил ровным бесцветным голосом:

— Это самое циничное из того, что я слышал из уст Атрейдесов.

— Но это тоже говорит Атрейдес.

— Вы намеренно хотите сбить меня с толку! Вы уклоняетесь от ответов на мои вопросы!

Опять за свое! — подумал Лето и заговорил:

— Танцующие Лицом из Бене Тлейлакс — это колониальные организмы, индивидуально они — мулы, но выбор свой они делают осознанно.

Лето замолчал, думая: Я должен проявить терпение. Они должны сами делать свои открытия. Если я скажу это сам, они мне не поверят. Думай, Дункан, думай!

Айдахо долго молчал.

— Я дал вам свою клятву. Для меня это очень важно. Я не знаю, зачем и по какой причине вы делаете то или другое. Я могу только сказать, что мне не нравится то, что происходит. Все! Я сказал.

— Ты только для этого приехал из Цитадели?

— Да!

— Ты сейчас вернешься в Цитадель?

— Какие границы находятся там?

— Очень хорошо, Дункан! Твой гнев умнее твоего рассудка. Хви отправится в Цитадель сегодня вечером, завтра утром я присоединюсь к ней.

— Я хотел бы лучше ее узнать, — сказал Дункан.

— Если ты будешь избегать общения с ней, — сказал Лето, — то приказ Хви — не для тебя.

— Я всегда знал, что на свете бывают ведьмы. Твоя бабушка была одной из них.