Преподобные Матери прибыли в очень неудачный для них момент, подумал Монео. Он собирается проповедовать против них, а они испытывают к этому органическое отвращение. Это может привести к серьезным осложнениям.

— Как они отреагировали на изменение протокола? — опросил Лето.

— Мне сказали, что они были разочарованы, но не стали настаивать на своем.

При этом Монео подумал: Лучше всего приготовить их к еще большим разочарованиям, которые постигнут их, когда им не разрешат поддерживать контакты с делегациями Икса и Тлейлаксу.

Подумав это, Монео покачал головой. Это могло привести к совершенно непредсказуемому и опасному заговору. Надо предупредить об этом Дункана.

— Это приводит к самостоятельно исполняющимся пророчествам и оправданию всякой мерзости, — продолжал между тем Лето.

— Вы имеете в виду… риторический деспотизм, мой господин? — спросил Монео.

— Да! Он прикрывает зло стенами самозваной праведности, которая не воспринимает аргументы, направленные против зла.

Монео с беспокойством смотрел, как рудименты рук совершают круговые движения, словно подтверждая слова Лето, сегментированное тело подергивалось. Что мне делать, если Червь вдруг окончательно покинет его? этой мысли лоб Монео покрылся холодным потом.

— Такой подход питается извращенными средствами, которые намеренно применяют для дискредитации противоположных мнений, — сказал Лето.

— Это касается всего, мой господин?

— Иезуиты называли это «укреплением основы власти». Это приводит к лицемерию, которое всегда формирует пропасть между действиями и их объяснением. Они никогда не соглашаются с противоположным мнением.

— Мне надо более тщательно ознакомиться с предметом, мой господин, — сказал Монео.

— В конечном счете власть начинает править подданными с помощью чувства вины, что приводит к охоте на ведьм и необходимостью находить козлов отпущения.

— Это потрясает, мой господин.

Кортеж обогнул угол скалы, и вдалеке показался мост.

— Монео, ты внимательно следишь за моими рассуждениями?

— Да, мой господин.

— Я описываю инструмент создания основ религиозной власти.

— Я понял это, мой господин.

— Но почему ты проявляешь такой страх? Чего ты боишься?

— Разговор на религиозную тему всегда очень волнует меня, мой господин.

— Оттого ли это, что ты и Говорящие Рыбы пользуетесь властью от моего имени?

— Конечно, мой господин.

— Основы власти очень опасны, потому что привлекают к себе людей в действительности безумных, людей, которые ищут власти только ради власти. Ты понимаешь меня?

— Да, господин. Именно поэтому вы так редко удовлетворяете просьбы о назначении того или иного человека в правительство.

— Отлично, Монео!

— Благодарю вас, мой господин.

— В тени всякой религии прячется свой Торквемада, — продолжал Лето. — Ты никогда не слышал это имя. Я точно это знаю, потому что по моему приказу его изъяли из истории.

— Почему вы так поступили, мой господин?

— Он был воплощением безобразия и непристойности. Людей, которые были с ним не согласны, он превращал в живые факелы.

Монео произнес очень тихим голосом:

— То же самое произошло с историками, которые имели несчастье вызвать ваш гнев?

— Ты ставишь под вопрос целесообразность моих действий, Монео?

— Нет, мой господин!

— Очень хорошо. Эти историки умерли без мучений. Никто из них не был сожжен пламенем. Торквемада же любил посвящать своему Богу крики истязаемых жертв.

— Как это ужасно, мой господин.

Тем временем кортеж обогнул скалу, и перед людьми Раскинулся мост.

Монео еще раз внимательно присмотрелся к своему Богу-Императору. Червь не стал ближе, но все равно был слишком близок к поверхности. Монео чувствовал угрозу этого непредсказуемого присутствия, Священного Присутствия, которое могло убить без всякого предупреждения.

Мажордом содрогнулся.

Что могла означать эта странная речь? Монео знал, что Бог-Император разговаривает так с очень немногими. Это были одновременно привилегия и тяжкая обязанность. Такова была цена, которую приходилось платить за Мир Лето. Поколение за поколением шествовали железным строем, созданным этим Миром. Только в Цитадели нарушался этот непоколебимый порядок — когда некоторых Говорящих Рыб высылали из Цитадели для предупреждения вспышки насилия. То было предвосхищение.

Предвосхищение!

Монео взглянул на молчавшего теперь Лето. Глаза Бога-Императора были закрыты, на лице отразилось тяжкое раздумье. Это был еще один признак Червя, не предвещавший ничего хорошего. Монео задрожал.

Предвидел ли Лето вспышки собственного насилия? То было предвидение насилия, которое приводило в трепет всю Империю. Лето в таких случаях знал, как расположить гвардию, чтобы подавить возможные беспорядки. Он знал об этом еще до того, как начинался мятеж.

От одних мыслей об этом у Монео пересохло во рту. Бывали моменты, казалось Монео, когда Бог-Император мог читать самые сокровенные мысли. О нет, Лето пользовался и услугами шпионов. Иногда какие-то закутанные фигуры препровождались Говорящими Рыбами в верхний этаж башни или в крипту. Да, это были шпионы, но Монео думал, что они только подтверждали то, что и так знал Бог-Император.

Словно в подтверждение опасений Монео прозвучали слова Лето.

— Не пытайся сразу понять, о чем я думаю, Монео. Пусть понимание придет само.

— Я постараюсь, мой господин.

— Нет, не надо стараться, лучше скажи мне, объявил ли ты, что не будет никаких изменений в распределений Пряности?

— Еще нет, мой господин.

— Отложи это объявление. Я передумал. Ты же знаешь, что теперь последуют предложения взяток.

Монео вздохнул. Размеры взяток, которые ему предлагали, были настолько велики, что могли вызвать лишь смех. Но Лето продолжал удивляться таким суммам.

— Тяни время, — сказал он ранее. — Посмотри, насколько высоко поднимутся ставки. Дай понять, что не откажешься от взятки.

Кортеж обогнул еще один угол, снова открылась панорама моста. Лето спросил:

— Дом Коррино предлагал тебе взятку?

— Да, господин.

— Ты знаешь миф о том, что настанет время, когда Дом Коррино вновь обретет былое могущество и захватит власть?

— Я слышал этот миф, мой господин.

— Коррино должен быть убит. Это задание для Дункана. Мы испытаем его.

— Так скоро, мой господин?

— До сих пор все знают, что меланжа может продлить человеческую жизнь, так вот, пусть люди знают, что Пряность может ее и укоротить.

— Как прикажете, мой господин.

Монео знал, что означает такой ответ. Так Монео отвечал, когда не одобрял приказ, но не мог и возразить. Знал он и то, что Господь Лето прекрасно это понимает и немало забавляется упрямством мажордома. Эта насмешка больно ранила Монео, причиняя ему страдание.

— Не будь со мной нетерпелив, Монео, — сказал Лето.

Монео подавил в себе чувство горечи. Горечь несла с собой непоправимый вред. Горечь — это то чувство, которое движет мятежниками. Дунканы перед смертью начинали испытывать это чувство.

— Время для меня имеет иное значение, чем для вас, мой господин, — сказал Монео. — Я бы хотел понимать смысл того, что я делаю.

— Ты имеешь право хотеть, но не будешь понимать.

Монео услышал в голосе повелителя недовольный упрек и замолчал, начав размышлять о проблемах меланж и Лето не слишком часто говорил о Пряности, обычно его речи касались распределения Пряности между подданными в виде награды или изъятия незаконных партий Пряности, когда в места таких хранилищ посылали команду Говорящих Рыб. Самые большие запасы меланжи находились в распоряжении Лето и находились где-то под землей. В первые дни своей службы Монео в глухом капюшоне посетил этот склад. Когда ему позволили снять капюшон, он увидел огромные количества Пряности, испускающей сильный запах корицы. Единственное, что понял Монео, — это то, что склад находится под землей. Вырубленное в скале помещение освещалось старинными светильниками, выполненными в виде ажурных арабесок. Пряность отливала синим цветом в серебристо-белом свете древних ламп. Поблизости со стен капала вода. Голоса Монео и Лето гулким эхом отдавались под сводами каменного зала.