В дальнем конце зал как-то незаметно сужался, чтобы не подавлять своими размерами трон Пауля, находившийся на возвышении. Человеку с нетренированным восприятием фигура Пауля сперва должна была казаться во много раз больше, чем на самом деле. Даже цвет давил на незащищенную психику: зеленый трон Пауля целиком был выточен из громадного хагальского изумруда. Этот цвет — символ жизни, а по фрименским поверьям он обозначал траур. Шептали, что сидящий на троне может заставить возрыдать любого. Жизнь и смерть сливались в едином символе, подчеркивая единство в противоположностях.

Позади трона ниспадали драпировки — дымчато-оранжевые, тускло-золотые, с коричными вкраплениями, напоминавшими зерна меланжи: гобелены Пустынь Дюны. Очевидная для посвященного глаза символика, как молотом, сокрушала профанов.

Даже время играло здесь свою роль.

Преподобная Мать считала минуты, за которые сможет доковылять до трона. Требовалось время, чтобы внушить вошедшему должное смирение. И вину перед безграничной мощью, придавливавшей входящего. Долгий путь к подножию престола начинал человек, но оканчивала букашка.

Императора окружали помощники и адъютанты, хитроумно расставленные вокруг престола, около четырех стен замерла домашняя стража… и эта кощунственная тварь, Алия, стояла чуть пониже престола. На следующей ступеньке ниже нее — Стилгар, лакей Императора; справа от него на первой ступеньке снизу замерла одинокая фигура: гхола, возрожденная плоть Дункана Айдахо. Среди охранников было много фрименов постарше — бородатых наибов с мозолями от трубки дистикомба возле носов, на поясах их — крисы в ножнах, маула-пистолеты, даже несколько лучеметов. Чрезвычайно доверенные люди, подумала она, ведь Император явно при щите! Вокруг него мерцало поле. Один только выстрел из лучемета — и на месте огромной цитадели останется огромная яма.

Ее конвой остановился шагах в десяти от подножия трона и расступился, чтобы Императору можно было видеть ее. Преподобная не заметила ни Чани, ни Ирулан, и удивилась: Пауль никогда не проводил важных аудиенций без них обеих.

Пауль задумчиво и безмолвно кивнул ей головой.

Она сразу же решила захватить инициативу.

— Итак, великий Пауль Атрейдес решил вызвать к себе опальную…

Пауль сухо улыбнулся, отметил: старуха понимает, что мне кое-что от нее нужно. Иначе и быть не может… при всех ее знаниях. Он признавал ее силу. Гессеритки не делались Преподобными Матерями случайно.

— Быть может, обойдемся без словесного фехтования? — спросил он.

Неужели все окажется настолько просто? — удивилась она и спросила:

— Чего ты хочешь?

Стилгар шевельнулся, бросил взгляд на Пауля. Его не устраивало подобное обращение к Императору.

— Стилгар советует мне отослать тебя прочь, — отвечал Пауль.

— А не убить? — переспросила она. — Прежде наибы фрименов не имели привычки миндальничать.

Стилгар, хмурясь, проговорил:

— Иногда приходится говорить вовсе не то, что думаешь. Это называется дипломатией.

— Оставим тогда и дипломатию, — отвечала она. — Зачем было заставлять старуху идти в такую даль?

— Следовало показать, насколько бессердечным я могу быть, — отвечал Пауль, — чтобы ты сумела понять и мое великодушие.

— И ты осмеливаешься прибегать к такой чуши, имея дело с проктором Бене Гессерит? — спросила она.

— В крупных делах — свои мерки, — отвечал он. Нерешительно она взвесила его слова. Значит… он может и устранить ее… если она… что она?

— Говори, чего ты хочешь от меня, — буркнула она.

Алия поглядела на брата, кивнула в сторону драпировок за троном. Аргументы Пауля были известны ей, но она их не одобряла, совершенно не одобряла. Дикое пророчество, так сказать. Ее просто мутило от нежелания участвовать в этой сделке.

— Осторожно разговаривай со мною, старуха, — проговорил Пауль.

Он назвал меня старухой, еще когда был всего лишь юнцом, — думала Преподобная. — Значит, он хочет напомнить мне о моем участии в его прошлом? И принятое мною прежде решение должно быть изменено? Необходимость решать тяжко придавливала ее к земле… даже колени дрожали. Мышцы стенали от усталости.

— Путь оказался дальним, — сухо заметил Пауль, — я вижу, ты устала. Продолжим в моих апартаментах позади престола. Там ты сможешь сесть. — Сделав рукой сигнал Стилгару, Император встал.

Стилгар и гхола помогли ей подняться и повели следом за Паулем в проход, прикрытый драпировками. Теперь она поняла, зачем ему понадобилось принимать ее в зале, — немая сцена предназначалась для наибов и стражи. Значит, он опасается их. А теперь… теперь он выражал благосклонность, лукавил с ней, с адептом Бене Гессерит. Играл ли? Она почувствовала, что следом за ней кто-то идет, обернулась и увидела Алию. Глаза юной особы были задумчивы и сердиты. Преподобная Мать поежилась.

Личные апартаменты, ожидавшие их в конце коридора, оказались двадцатиметровым кубом из пластали, освещенным желтыми плавающими лампами. Стены прикрывали оранжевые гобелены, словно в сиетче в открытой Пустыне. Диваны, мягкие подушки, слабый запах меланжи. Хрустальные графины с водой на низком столе. Такое крошечное помещение после огромного зала.

Пауль усадил ее на диван и встал рядом, изучая древнее лицо, — стальные зубы, глаза, что прятали много больше, чем выдавали… Он указал на графин. Она отрицательно качнула головой, уронив на лоб прядь седых волос.

Тихим голосом Пауль произнес:

— Я хочу выкупить у тебя жизнь моей возлюбленной.

Стилгар прочистил горло.

Алия поигрывала рукоятью ножа, висящего на ее груди.

Гхола оставался у двери, с безразличным видом что-то разглядывая над головой Преподобной Матери.

— А ты видел, что я покушаюсь на ее жизнь? — буркнула Преподобная Мать. Все внимание ее теперь было уделено гхоле — он смутно беспокоил ее. Почему именно он показался ей источником угрозы? Ведь он — инструмент заговорщиков.

— Что от меня хочешь ты, мне известно, — уклонился он от прямого ответа на ее вопрос.

Значит, он пока только лишь подозревает, — подумала она, переводя взгляд на носки собственных туфель, выглядывавшие из-под края ее одеяния. Черные туфли и черная аба обнаруживали уже следы заточения: пятна, мятая ткань. Подняв подбородок, она встретилась с яростным взором Пауля. Воодушевление овладело ею, она постаралась спрятать его за прищуренными глазами, поджала губы.

— И чем ты собираешься платить? — спросила она.

— Вы получите мое семя, не меня самого, — произнес Пауль. — Ирулан будет изгнана после искусственного осеменения.

— Как ты смеешь! — яростно вспыхнула Преподобная.

Стилгар на полшажка переступил вперед.

Гхола рассеяно улыбался, Алия внимательно глядела на него.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой запреты Ордена, — проговорил Пауль. — И не желаю слушать о грехах, мерзостях и предрассудках прошлых джихадов. Вы получите мое семя для ваших нужд, но ребенок Ирулан не сядет на мой престол.

— Твой престол! — фыркнула она.

— Мой.

— И кто же родит императорского наследника?

— Чани.

— Она же бесплодна.

— Она в тягости.

Потрясение ее выдал невольный вздох:

— Ты лжешь! — отрезала она.

Подняв руку, Пауль остановил рванувшегося Стилгара.

— Мы только два дня как узнали об этом.

— Но Ирулан…

— Только искусственным образом. Таково мое условие. Преподобная Мать закрыла глаза, чтобы не видеть его лицо.

Проклятие! Так бросаться наследственностью! Гнев кипел в ее груди. И учение Бене Гессерит, и заповеди Джихада Слуг запрещали подобный поступок… Не надо марать высочайшие устремления человечества. Никакая машина не может функционировать подобно человеческому уму. И ни слово, ни дело не должно даже намекать, что человека можно выводить селекцией, подобно животным.

— Каково твое решение? — спросил Пауль.

Она качнула головой. Гены, драгоценные гены Атрейдесов, они были важнее всего. Необходимость была сильнее всех запретов. Сестры в соединении двух тел видели не только сперму и яйцеклетку. Они старались уловить душу.