— Даже если они подошли со стороны моря?

— Ну, ты ведь разочаровал меня и ребят, американец. Мы ожидали, что будут люди с другого плавучего гроба, может быть, пара хороших бабенок.

Один из тех, кто раздевал Джона, сказал:

— Теперь немногие женщины могут пережить путешествие.

Они закончили с ним, забрав даже ботинки и носки. Он стоял, обхватив себя руками и дрожа на холодном пароме.

— Будь доволен, что мы оставляем тебе жизнь, американец, — сказал Кевин О'Доннел. — Ну, запрыгивай, янки. Давайте его в грузовик, ребята. И на этот раз принеси с собой что-нибудь получше.

Трое охранников сели в грузовик сзади вместе с Джоном. Он запомнил имя только одного из них, Мюриса Кона, маленького человечка с лицом, которое казалось сплюснутым сверху и снизу; близко посаженные глаза его находились слишком близко к носу, нос — слишком близко ко рту, а подбородок почти касался нижней губы.

Хотя трое охранников заняли скамью только с одной стороны, они заставили Джона улечься на холодное дно кузова. Когда он пожаловался на холод. Кон грубо ткнул его тяжелым ботинком и сказал:

— Эй, ты слышал, что сказал Кевин! Ты жив, и это больше, чем ты заслуживаешь.

Для Джона само путешествие стало бесконечной холодной пыткой, которую он переносил, обещая себе, что он будет жить и, если в его историю поверят, постарается проникнуть туда, где ирландцы работают над разрешением проблемы чумы. И здесь он будет саботировать их усилия.

Сначала грузовик поднялся на пологий холм, при этом Джон скатился к заднему борту. Охранники опять подтащили его вперед, втиснув его у своих ног.

— Какой дорогой мы едем? — спросил один из них.

— Я слышал, как они говорили, что дорога через Белгули самая безопасная, — сказал Кон.

— Значит, они восстановили мост у пятой мили, — сказал спрашивавший. Некоторое время он молчал, затем снова спросил: — Надолго мы остановимся в Корке?

— Слушай, Гилли, — сказал Кон, — ты столько раз ездил по этой дороге и все еще задаешь такой вопрос!

— У меня такая жажда, что ее не сможет залить даже Ривер-Ли во время весеннего разлива, — сказал спрашивавший.

— Тебе придется подождать, пока мы не избавимся от этого дерьма, — сказал Кон и пнул Джона в плечо. — Мы зальемся в дымину на обратном пути. Или будет так, или сам объясняйся с Кевином, а я этого делать не собираюсь. Сам видишь, в каком он бешеном настроении.

Джон, чувствуя слабое тепло от ног своих охранников, подвинулся ближе, однако Кон, почувствовав это движение в темноте, насмехаясь, отпихнул его ногой:

— Держи свою вонючую… подальше от нас, американец. Мне придется теперь неделю отмываться, только чтобы смыть с ног твой запах.

Джон оказался прижатым к металлической подпорке от скамейки на своей стороне кузова. Острый край подпорки впивался ему в спину, но эта боль отличалась от холода. Он сосредоточился на этой новой боли, стараясь найти в ней облегчение. Темнота, холод, боль начали действовать на него. Он думал, что О'Нейл глубоко похоронен внутри него, смазан и спрятан навсегда. Однако нагота, тьма и холодное дно кузова — разве мог он когда-либо представить себе такое. Он чувствовал, что в нем вот-вот начнется внутренняя борьба. И он услышал первый сумасшедший звук этого внутреннего голоса, голоса Джона Роя О'Нейла, требующего своей мести.

— Ты получишь ее, — пробормотал он.

Звук его голоса был почти заглушен скрежещущим ревом грузовика, поднимающегося на холм. Но Кон его услышал и спросил:

— Ты что-то сказал, американец?

Так как Джон не ответил, Кон пнул его.

— Не слышу твоего ответа, прокляни твою грязную душу!

— Холодно, — сказал Джон.

— То-то, — сказал Кон. — Мы не хотим, чтобы ты вошел в наш мир со всеми удобствами.

Компаньоны Кона засмеялись.

— Так мы все появляемся в Ирландии, дружище, — сказал Кон. — Голые, как ощипанные цыплята, и готовые угодить в горшок. Посмотрим, как тебе понравится горшок, в который ты угодил сейчас, американский ублюдок.

Они замолчали, и Джон вернулся на арену своей внутренней борьбы. Он чувствовал присутствие О'Нейла. Это было, как луч света, исходящий из его головы. Никакого тепла в нем. Холодный… холодный… холодный, как металл, на котором лежало его тело.

Грузовик грохотал по деревянному мосту, и стук покрышек по брусьям барабанным боем отзывался в голове Джона. Он чувствовал, что О'Нейл пытается выйти наружу, и это привело его в ужас. О'Нейл не должен здесь появиться. О'Нейл будет кричать, и это доставит радость трем охранникам.

Свет!

Он почувствовал свет, проникающий через открытую заднюю стенку грузовика, и это помогло ему немного прийти в себя. Он осознал, что его глаза плотно закрыты, и медленно приоткрыл их. О'Нейл снова погрузился во тьму.

Огни находились по обеим сторонам грузовика — это была хорошо освещенная улица города. Он слышал крики людей, это были пьяные голоса. Раздался звук выстрела, затем — пронзительный смех. Он попытался сесть, но Кон столкнул его ногой назад на дно.

— Размалеваны, как шлюхи, — сказал один из охранников.

Джон был поражен. Неужели некоторые женщины выжили? Этот высокий пронзительный смех. Неужели чума проиграла?

— Если бы они были шлюхами, — сказал Кон. — Я был бы рад даже старухе Белле Коэн и Монто, если бы эти дорогуши поманили нас поднятыми юбками.

— Это все равно было бы лучше, — сказал другой охранник. — Мужчины с мужчинами! Это против Божьих заповедей, Мюрис!

— Это все, что они имеют, Гилли, — сказал Кон. — У них нет такой возможности заполучить в постель тепленькую женщину, как у нас.

— Что мне не нравится, так это хоронить их потом, — сказал другой охранник. — Почему убежища не могут защитить их, Мюрис?

— О, эта ужасная, заразная штука, эта чума. Жизнь коротка. Будем лучше веселы, как сказал один поэт.

— Я никогда не лягу с мужчиной! — сказал Гилли.

— Скажешь это, когда не будут больше приходить плавучие гробы, Гилли. — Кон протиснулся к заднему борту вдоль скамьи мимо Джона и выглянул из грузовика. — Какой стыд, что прекрасный город Корк дошел до такого. — Он вернулся к остальным.

— Ты слышал, что умерла английская королева? — спросил Гилли.

— Туда ей и дорога! Пусть сдохнет хоть вся виндзорская семейка!

Грузовик сделал медленный, крутой поворот налево, и водитель переключил передачу перед подъемом на холм. Охранники замолкли.

Джон лежал с открытыми глазами, наблюдая за тенями на брезентовой крыше. Грузовик набрал скорость на гладком участке дороги.

— Эн-двадцать пять сейчас в основном чистая, — сказал Кон. — Скоро мы будем в Югале. А потом — снова к ярким огням, да, Гилли?

— Я думаю, что дьявол поцеловал твою мать, — ответил Гилли.

Кон засмеялся.

— А может, он и еще кое-что сделал, да?

— У тебя есть раздвоенное копыто, Мюрис?

— Я знаю, как можно выжить в эти времена, Гилли. Ты лучше этого не забывай. Кевин и я, мы знаем способы, которые сейчас требуются.

Гилли не ответил.

Несмотря на боль и холод, Джон почувствовал дремоту. Сначала долгие, утомительные часы за рулем парусной шлюпки, затем жестокий прием, который он встретил. Его глаза закрылись. Он быстро открыл их, желая держать открытыми, несмотря на усталость. Он не хотел, чтобы вернулся О'Нейл.

Время от времени им попадалась встречная машина, и в свете фар, проникающем сквозь брезентовый верх, он заметил, что глаза охранников закрыты. Один раз на большой скорости их обогнала машина, свет ее фар мелькнул сзади грузовика, затем — снова тьма.

— Из Дублина, — сказал Кон. — Я видел флажок на капоте.

— Он выжимал почти двести, — сказал Гилли.

— Всегда так, — сказал Кон. — Они ездят очень быстро, наши начальнички.

Три раза грузовик замедлял движение и медленно переползал через ухабы, потом снова возвращался на ровную дорогу. Когда он притормозил в четвертый раз, Кон произнес одно слово: «Югал».

— Как я буду рад, когда мы погрузимся и повернем назад, — сообщил Гилли.