Лепиков бросил на нее пораженный взгляд.

— Что?

— Я цитирую товарища Ленина, — гордо заявила Годелинская. — Он одобрял «узаконенное использование насилия».

— Мы здесь не для того, чтобы разводить дебаты по идеологии, — отрезал Лепиков.

— Именно для этого, — вмешался Хапп. — Идеология Безумца будет занимать каждую секунду нашего бодрствования.

— Вы полагаете, что Ленин был сумасшедшим? — окрысился Лепиков.

— Это не предмет обсуждения, — сказал Хапп. — Но понимание одного безумца помогает понять всех остальных. В этой лаборатории нет священных коров.

— Я не буду следовать за капиталистической селедкой, — прорычал Лепиков.

— В оригинале это выражение, Сергей, звучало как «красная селедка», — усмехнулся Хапп.

— Цвет рыбы не делает ее менее рыбной, — заявил Лепиков. — Надеюсь, вы правильно поняли мою мысль. — В тоне Лепикова не было и следа фамильярности.

Хапп предпочел наслаждаться остротой, рассмеявшись, потом сказал:

— Вы правы, Сергей. Абсолютно правы.

— Вопрос в том, что этот Безумец думает о себе; — пробормотал Бекетт.

Фосс согласилась:

— Действует ли он честно и мужественно? Кажется, он помешан на этих понятиях.

— Там есть стоящий внимания пассаж, — сказал Данзас. Он пролистал бумаги, кивнул, найдя что-то, потом зачитал: — «Террористы всегда нападают на честь, достоинство и самоуважение. Их собственная честь должна умереть первой. Вам следует знать, что «Провос» из ИРА отбросили в сторону честь ирландца. По старому закону вы могли убить своего врага только в открытом сражении. Вы должны были драться с ним равным оружием. Такой мужчина заслуживал всеобщего уважения. Воин был благороден и справедлив. Какое благородство и справедливость были в бомбе, убившей невинных на Графтон-стрит?»

— Графтон-стрит — это там, где погибли жена и дети О'Нейла, — вздохнула Годелинская. — Это либо О'Нейл, либо очень умная маска.

— Возможно, — согласился Данзас. Он снова склонился над своими заметками и зачитал: — «Эти убийцы из временной ИРА напоминают мне лакеев-лизоблюдов, лизавших задницу Дублинскому замку в худшие времена деградации Ирландии. Методы их не различаются. Англия правила пытками и смертоносным насилием. Псевдопатриотичные трусы из «Провос» хорошо выучили этот урок. Выучив его, они отказались изучать что-либо еще. Поэтому я преподам им урок, какого никогда никто не забудет!»

— Эти из временной ИРА или «Провос». Это они взорвали бомбу на Графтон-стрит? — спросила Фосс.

— Наш Безумец их выделяет, но не делает большого различия между террористами, — ответил Хапп. — Обратите внимание, что он считает в равной степени виновными Великобританию и Ливию и предупреждает Советский Союз, приписывая ему сотрудничество с Ливией.

— Ложь! — заявил Лепиков.

— Франсуа, — промурлыкала Фосс, наклонившись вперед, чтобы посмотреть прямо на Данзаса. А сама подумала: «Он называет меня по имени. А как он воспримет подобную фамильярность по отношению к самому себе?»

Данзас не выглядел оскорбленным.

— Да?

— Видите ли вы в этом нечто большее, чем просто шизоидную диатрибу?

— Это слова оскорбления, вырвавшиеся из агонизирующего существа. Уверен, это О'Нейл. Перед нами вопрос — как он видит себя? — вмешался Хапп.

— Здесь есть его собственные слова, — сказал Данзас, возвращаясь к своим заметкам. — «Каждый тиран в истории отмечен равнодушием к страданию. Это четкое определение тирании. Так вот, я тиран. Вы должны иметь дело со мной. Вы должны ответить мне. И мне безразличны ваши страдания. По причине этого безразличия я прошу вас учитывать последствия ваших собственных насильственных действий и насильственного бездействия».

— Но действительно ли он безразличен? — спросил Бекетт.

— Думаю, что да, — ответил Хапп. — В противном случае он просто не смог бы этого сделать. Видите систему? Настоящее надругательство, происходящее из агонизирующей чувствительности, а потом безразличие.

— Но он называет себя Безумцем, — пробормотала Годелинская.

— Точно подметили, Дорена. Это его защита. Он говорит: «Я безумен». Это лежит в двойственном ощущении гнева и сумасшествия; Оправдание и объяснение.

— Билл, — спросила Годелинская. — Какие еще агентства выслеживают этого О'Нейла?

Бекетт покачал головой. Вопрос встревожил его. Для ошибок не было места. Вопрос Годелинской ударил по больному месту.

— Я не знаю.

— Но вы сказали, что другие разыскивают его, — настаивала она.

— Да. Рассчитываю на это.

— Надеюсь, что они работают с предельной деликатностью.

— Вы начинаете видеть его моими глазами, — сказал Хапп.

— И как же вы его видите? — спросила Фосс.

Хапп откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Это придало ему детский облик, испорченный только очками с толстыми стеклами.

— О'Нейл. Потомок ирландцев. Получил в Штатах хорошее образование. Наверное, нужно уточнить — великолепное образование. Хорошее знание ирландской истории. Вероятно, приобретенное в семье. Он завершил огромный проект по молекулярной биологии, а обстоятельства ему, несомненно, не благоприятствовали. Небольшая лаборатория, можете быть уверены.

— Почему мы можем быть в этом уверены? — спросила Фосс.

— Если это О'Нейл, — сказал Бекетт, — то, по оценкам ФБР, он скрылся, имея около полумиллиона долларов.

Лепиков даже подпрыгнул.

— Так много? Как может обычный гражданин приобрести такое богатство?

— Не обычный гражданин, — уточнил Бекетт.

— Это точно, — отстраненно сказал Данзас. — Доктор Хапп и я сошлись в оценке экстраординарности ситуации этого Безумца.

При упоминании своей фамилии Хапп открыл глаза, но к формальности Данзаса отнесся равнодушно. Он заявил:

— Франсуа сформулировал это в двух словах. Наш Безумец — это незаурядное человеческое существо, претерпевшее великие муки, потерявшее душу. С тех пор он фанатично пытается заставить других разделить с собой эту муку. Согласитесь, он добился успеха. Ни одна женщина не выжила на острове Эчилл и… вы все видели доклады из Ирландии и Великобритании. Последние донесения из Северной Африки… — Хапп смолк.

Бекетт подвел итог.

— С некоторыми оговорками все согласились, что О'Нейл и Безумец — это одно и то же лицо. Он шизоид особенного толка.

— Не расщепленный в общепринятом смысле, — вставил Хапп. — Расколотый, но осознающий раскол. Осознающий. Вот так.

— Никто не ответил на мой вопрос об этом человеке, — вмешался Лепиков.

— Что значит незауряден? Кто это может принести ему пятьсот тысяч долларов?

— Он унаследовал часть с семейным бизнесом, — пояснил Бекетт. — У него была хорошая работа, он сделал удачные вложения.

— Не считая наследства его жены, — добавила Фосс.

Лепиков хрюкнул, потом сказал:

— Он был капиталистом, теперь я это понимаю. Видите, к чему это привело. Если мы сделаем хотя бы одно неверное движение, то он обрушит на наши головы новые болезни, а может, и похуже.

— Сергей прав, — вздохнул Хапп. — Учитывая способности О'Нейла, можно предсказать, что он в состоянии вывести новый вирус, убивающий, скажем, только людей азиатского происхождения. — Хапп посмотрел на слегка раскосые глаза Лепикова.

— Он должен быть остановлен! — воскликнул Лепиков.

— Теперь ясно, почему понять его было нашей первоочередной задачей, — заметила Фосс. — Мы не можем позволить себе ни единой ошибки. Он слишком опасный противник.

— Дорогая леди, — произнес Лепиков, глядя на Фосс. — Сознание этого Безумца может оказаться слишком изощренным для нашего понимания.

— В любом случае мы должны это сделать, — сказал Бекетт, с трудом скрывая раздражение от подобного пораженческого разговора.

— В Советском Союзе такого просто не могло случиться, — заявил Лепиков.

У Годелинской вырвался короткий неприятный смешок.

— Разумеется нет, Сергей. В Советском Союзе нет несправедливости.

Лепиков погрозил ей пальцем.

— Это опасные речи, Дорена. — И добавил по-русски: