И он взглянул туда, где дули ветры времени, взглянул и увидел вихрь; и око этой бури, центр ее, было именно здесь и теперь. Все, даже самые крошечные возможности обхода были закрыты; здесь лежал, готовый родиться, джихад; здесь таилось сознание расы, которое некогда он ощущал как собственное ужасное предназначение. Здесь было довольно причин, чтобы призвать Квисатц Хадераха или Лисан аль-Гаиба или даже обратиться к половинчатым, колченогим планам Бене Гессерит… Человеческая раса осознала, что впала в спячку, увидела, что застой затянул ее, и стремилась теперь навстречу буре, зная, что она перетрясет и перемешает застоявшиеся гены и позволит выжить лишь сильным, родившимся от удачных комбинаций… В этот миг все человечество было словно единым организмом, охваченным почти сексуальным жаром — жаром, перед которым не могли бы устоять никакие преграды.
И Пауль увидел, как жалки и беспомощны были любые его потуги изменить хоть что-то. Он-то надеялся побороть джихад внутри себя — но джихад неминуем. Даже и без него ринутся с Арракиса его легионы. Все, что им требуется, — легенда, а он уже стал легендой. Он указал им путь, он дал им оружие, которое сделало их сильнее даже самой Гильдии — Гильдия не могла существовать без Пряности…
Его охватила горечь поражения. И сквозь отчаяние он увидел, что Фейд-Раута уже освобождается от рваного мундира, оставшись в фехтовальных шортах с широким кольчужным поясом.
Вот он, кульминационный пункт. Здесь, сейчас, после этой битвы разойдутся тучи, закрывающие будущее. Разойдутся, озаренные лучами славы… Если я погибну здесь — они скажут, что я принес себя в жертву, чтобы мой дух повел их. Если же я уцелею — скажут, что никто и ничто, не может противостоять Муад'Дибу.
— Готов ли Атрейдес? — вопросил Фейд-Раута, согласно древнему ритуалу канли.
Но Пауль предпочел ответить ему по-фрименски:
— Да треснет и расщепится твой клинок! — и ткнул в меч Императора на полу, жестом предлагая противнику подойти и взять его.
Не отводя глаз от Пауля, Фейд-Раута подобрал меч — вернее, большой нож, — взвесил его в руке, чтобы примериться к весу и балансировке. В нем бурлило волнение. Вот схватка, о которой он мечтал: мужчина против мужчины, умение против умения, и никаких щитов! Он уже видел перед собой дорогу к власти. Император наверняка вознаградит того, кто прикончит беспокойного смутьяна герцога! Может быть, наградой станет эта его гордячка-дочь и какая-то доля власти. А герцог, деревенщина, авантюрист с задворок Галактики, уж конечно, не соперник Харконнену, обученному тысячам уловок и приемов в тысячах же боев на гладиаторской арене. А этот мужлан, разумеется, и не догадывается, что в бою его встретит не только нож.
Ну-ка, посмотрим, спасешься ли ты от яда! — весело подумал Фейд-Раута. Он отсалютовал Паулю императорским клинком и произнес:
— Готовься к смерти, глупец!
— Начнем, кузен? — спросил Пауль и мягко, по-кошачьи, двинулся вперед, не отводя взгляда от клинка противника. Он шел, пригнувшись в низкой стойке, и молочно-белый крис казался продолжением его руки.
Они кружили подле друг друга, и под босыми ногами шуршал песок на каменном полу.
— Ах, как ты чудно танцуешь, — издевательски произнес Фейд-Раута.
Он болтлив, подумал Пауль. Еще одна слабость. Перед молчащим противником он начинает нервничать.
— Надеюсь, ты получил отпущение грехов? — усмехнулся Фейд-Раута.
Но Пауль по-прежнему кружил в полном молчании.
А старая Преподобная Мать, наблюдавшая, за поединком от стены, куда согнали императорскую свиту, чувствовала, как ее трясет. Юный Атрейдес назвал Харконнена «кузен» — это могло значить лишь одно: он знал об их родстве. Это как раз понять несложно, он же Квисатц Хадерах… Но эти слова приковали ее внимание к тому единственному обстоятельству, которое имело сейчас для нее значение.
Могла погибнуть вся генетическая программа Бене Гессерит!
Она увидела часть того, что видел Пауль: Фейд-Раута может убить, но не победить. Но была и вторая мысль, которая едва не свалила ее с ног. В смертельном поединке — возможно, в поединке, который закончится гибелью обоих, — сошлись двое, бывшие конечными звеньями в долгой и дорогой программе. И если погибнут оба — останется лишь бастард, незаконнорожденная дочь Фейд-Рауты, еще совсем младенец, и эта мерзостная Алия, ребенок-монстр…
— А то, может, у вас тут есть только дикие языческие обряды? — язвительно спросил Фейд-Раута. — Хочешь, Правдовидица Императора приготовит твой дух к дальнему пути?
Пауль только улыбнулся. Он был полностью наготове, вытеснив все посторонние мысли, и крадучись шел вправо.
Фейд-Раута прыгнул, сделав выпад правой рукой, — но в момент прыжка клинок, сверкнув в воздухе, мгновенно перелетел в левую руку.
Пауль легко ушел от удара, заметив небольшое замедление, характерное для привычки сражаться с силовым щитом. Правда, привычка к щиту сказывалась не так сильно, как со многими другими бойцами: видимо, Фейд-Рауте уже приходилось иметь дело с лишенными щита противниками.
— Атрейдес так и будет бегать или наконец начнет драться? — спросил Фейд-Раута.
Пауль, не отвечая, возобновил кружение по залу. Он вспомнил слова, сказанные когда-то Дунканом Айдахо в фехтовальном зале на Каладане: Первые моменты боя изучай противника. Так ты, конечно, можешь потерять возможность быстрой победы — но изучение противника есть залог успеха. Поэтому не жалей времени на изучение противника — будешь увереннее.
— Думаешь, эти танцы продлят тебе жизнь? — ухмыльнулся Фейд-Раута. — Ну-ну!
Он остановился и выпрямился.
Пауль увидел уже достаточно для предварительной оценки противника. Фейд-Раута шагнул влево, открыв правое бедро, словно обшитые кольчугой короткие фехтовальные брюки могли закрыть его бок целиком. Это было движение человека, привыкшего к щиту и к клинку в каждой руке.
Или же… — Пауль на мгновение заколебался, — эти брюки-были не тем, чем казались.
Слишком уж уверенным выглядел Харконнен — а ведь его противник еще сегодня возглавлял войска, наголову разгромившие легионы сардаукаров…
Фейд-Раута заметил это колебание и осклабился:
— К чему оттягивать неизбежное? Ты только немного задержишь меня, но не помешаешь вступить в законное владение этим комком грязи, Арракисом!
Если это действительно пружинная игла, — то хитро запрятана, думал Пауль. Брюки кажутся совершенно целыми…
— Почему ты молчишь? — спросил Фейд-Раута. Пауль продолжил движение по кругу. Он позволил себе холодно улыбнуться, услышав нотки неуверенности в голосе противника, — молчание начинало действовать Фейд-Рауте на нервы.
— Улыбаешься, да? — проговорил Фейд-Раута и, не договорив, снова прыгнул.
Пауль, ожидавший небольшой задержки удара, едва не пропустил его. Клинок обрушился на него сверху вниз и оцарапал его левую руку. Усилием воли он подавил боль — значит, понял он, предыдущая задержка была лишь трюком. Да, соперник оказался сильнее, чем он ожидал.
Предстоит столкнуться с хитростями внутри хитростей, скрытых хитростями…
— Это твой же Суфир Хават меня кое-чему научил, — похвастался Фейд-Раута. — Ему я обязан тем, что первым пустил тебе кровь… Жаль, что старый дурак не дожил до этого мига, верно?
А Пауль вспомнил слова Айдахо: «Ожидай лишь того, что можно встретить в бою. Тогда ничто не захватит тебя врасплох».
И оба вновь закружили в низкой стойке, настороженно следя друг за другом.
Пауль заметил, что его противник вновь оживился. С чего бы это? Неужели эта царапина так много значит для Фейд-Рауты? Разве что на ней яд, но откуда? Ведь его люди тщательно осмотрели и проверили ядоискателем клинок. Они слишком хорошо знали свое дело, чтобы упустить настолько очевидную вещь…
— Слушай-ка, — вновь заговорил Фейд-Раута. — Кто тебе та женщина, с которой ты говорил? Ну, та малышка? Твоя цыпочка, а? Как ты думаешь, а моего внимания она заслуживает?