Келексель облизал губы.

— Где-то должно быть совершенство, — прошептал он.

— Должно ли? И каким оно было бы? Допустим, есть совершенная психология и личность, доведенная до совершенства в такой системе. Вы будете кружить в вашем нескончаемом совершенном круге до тех пор, пока в один прекрасный день, к своему ужасу, не обнаружите, что этот круг несовершенен. Это можно закончить!

Келекселю вдруг показалось, что тиканье часов барабанным боем отдается у него в ушах.

— Угасание, — сказал Турлоу. — В нем лежит конец вашего совершенства, ошибка Эдема. Когда ваша совершенная психология исцеляет вашего совершенного человека, она тем не менее оставляет его внутри совершенного круга… в одиночестве, — он кивнул своим мыслям. — И в страхе, — он внимательно посмотрел на Келекселя, заметив, как тот дрожит. — Вы пришли сюда, потому что боитесь того, что вас так привлекает. Вы надеялись, что у меня есть панацея, какое-то первобытное утешение.

— Да, — сказал Келексель. — Но разве у тебя могло что-то быть? — Он сморгнул. — Ты… — он указал на комнату, не в состоянии отыскать нужные слова, чтобы описать убожество существования туземца.

— Вы помогли мне принять решение, и это огромная услуга, за которую я очень вам благодарен, — сказал Турлоу. — Если я оказался здесь, на Земле, чтобы получать удовольствие от жизни — именно этим я и намерен заниматься. Если же я оказался здесь по прихоти какого-то высшего существа, которое желает наблюдать за тем, как я дергаюсь, точно кукла на веревочке, — я не доставлю ему этого удовольствия.

— А есть ли это высшее существо? — прошептал Келексель. — Что бывает после… после…

— По правде говоря, мне не терпится узнать это… самому, — сказал Турлоу. — Это мой выбор, мое решение. Я думаю, что такое решение оставит мне больше времени для жизни. Мне кажется, что время так или иначе не дает покоя до тех пор, пока решение не принято.

Келексель взглянул на свои руки, на предательски дымчатые ногти, сморщившуюся кожу.

— Я живу, — сказал он. — Я еще живу.

— Но вы не приняли факт, что вся жизнь — это промежуточная стадия, — с мягким укором сказал Турлоу.

— Промежуточная?

Турлоу кивнул. Он сейчас действовал по наитию, пытаясь противостоять опасности, очертания которой улавливал очень смутно.

— Жизнь — в движении, — сказал он, — и риск лишь в одном — чтобы жить. Только глупец не в состоянии понять, что приговоренный умирает, но лишь единожды.

— Но мы не умираем, — сказал Келексель, и в голосе слышалась мольба. — Мы никогда…

Он замотал головой, как больное животное.

— И все же вы взбираетесь на тот утес, — сказал Турлоу. — И не можете забыть о привлекающей вас бездне.

Келексель закрыл глаза руками. В своей непостижимой первобытной мудрости знахарь оказался прав — ужасно, неумолимо прав.

Спотыкающиеся шаги за спиной Келекселя заставили Турлоу резко вскинуть взгляд, и он испытал настоящее потрясение, увидев Рут, вцепившуюся в дверной косяк, чтобы не упасть.

Едва глянув на Турлоу, она перевела взгляд на Келекселя.

— Рут, — прошептал Турлоу.

Ее рыжие волосы были собраны в высокий хвост, перехваченный сверкающей лентой из зеленых камней. Она была в длинном зеленом одеянии, подпоясанном цепью из скрепленных золотыми звеньями квадратных кремовых камней. Весь ее облик был исполнен такого экзотического своеобразия, что это испугало Турлоу. Потом он увидел под украшенным драгоценными камнями поясом ее выпуклый живот и понял, что она беременна.

— Рут, — сказал он, на этот раз громче.

Она не обращала на него внимания, сосредоточив свою ярость на спине Келекселя.

— Жаль, что вы не умираете, — прошептала она. — О, как я хотела бы, чтобы ты умер! Пожалуйста, умри, Келексель. Ради меня. Умри.

Келексель отнял руки от лица, с неторопливым, полным достоинства движением обернулся. Вот, наконец, и она, совершенно свободная, видящая его без всякого воздействия манипулятора. И такова ее реакция? Такова правда? Он чувствовал, как Время проносится с бешеной скоростью; вся жизнь уместилась в единственный миг, единственный удар его сердца. Она хочет, чтобы он умер. Во рту у Келекселя разлилась полынная горечь. Он, чем, снизошел до нее, простой туземки, а она хочет, чтобы он умер.

Все планы на этот миг, миг воображаемого торжества, ледяной глыбой застыли в мозгу. Это еще можно было осуществить, но это не было бы торжеством. Только не в глазах Рут. Он протянул к ней дрожащую руку, бессильно уронил. Что толку? В ее глазах ясно читалось отвращение. И это была правда.

— Пожалуйста, умри! — прошипела она.

Турлоу, потемнев лицом, сделал шаг по направлению к Келекселю.

— Что вы сделали с ней? — угрожающе спросил он.

— Оставайся, где стоишь, — предупредил Келексель, поднимая ладонь в направлении Турлоу.

— Энди! Стой! — воскликнула Рут.

Он подчинился. В ее голосе был еле сдерживаемый ужас.

Рут дотронулась до живота.

— Вот что он сделал, — хрипло проговорила она. — А еще он убил мою мать и моего отца, и разрушил твою жизнь, и…

— Без насилия, пожалуйста, — сказал Келексель. — Со мной это бесполезно. Я все еще могу уничтожить вас обоих.

— Он может, Энди, — прошептала Рут.

Келексель сосредоточился на выступающем животе Рут. Какой странный способ воспроизведения потомства.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я уничтожил твоего туземного друга, правда? — спросил он.

Она молча покачала головой. Боже! Что задумал этот сумасшедший маленький монстр? В его глазах светилась чудовищная сила.

Турлоу оглядел Рут. Какой фантастически неземной она выглядела в зеленом одеянии и драгоценных камнях! И к тому же беременная! От этого… этого…

— До чего же странно, — сказал Келексель. — Фраффин считает, что вы можете быть фактором, регулирующим наше развитие, что с вашей помощью мы можем подняться на новый уровень существования — возможно, даже достигнем зрелости. Возможно, в этом он гораздо более прав, чем осознает сам.

Келексель увидел, что Турлоу обошел его, встал рядом с Рут.

Он попытался обнять ее за плечи, но она оттолкнула его руку.

— Что ты собираешься делать, Келексель? — спросила она. Ее голос звучал странно монотонно, как будто она изо всех сил старалась не выдать себя.

— То, чего еще никогда не совершал ни один бессмертный чем, — ответил Келексель. Он повернулся к ней спиной, направился к кровати Турлоу, брезгливо разгладил покрывало.

Когда Рут увидела его у кровати, у нее промелькнула пугающая мысль, что он собирается снова подвергнуть ее действию манипулятора и заставить Энди смотреть на них. «О Боже! Пожалуйста, не надо!» — взмолилась она.

Келексель снова повернулся к ним, уселся на краю постели, слегка касаясь ладонями покрывала. Постель была мягкой, покрывало теплым и пушистым. От него пахло потом туземца, и Келексель нашел запах странно эротичным.

— Что ты собираешься делать? — прошептала Рут.

— Вы оба будете стоять, где стоите, — сказал Келексель.

Затем он обратил взгляд внутрь себя самого, устремившись к самому средоточию бешено колотящегося сердца. «Это должно быть возможным, — подумал он. — Омоложение учит нас чувствовать каждый нерв и мускул в наших телах. Это должно быть возможным». Он сконцентрировался на своем сердце.

Сначала ничего не произошло. Но через некоторое время он почувствовал, что сердце забилось медленней, сперва почти неощутимо, потом, когда он обрел контроль над ним, темп начал падать все быстрее и быстрее. Он старался попадать в ритм дыхания Рут: вдох — удар, выдох — удар.

Оно пропустило один удар!

На Келекселя удушающей волной нахлынула неконтролируемая паника. Он ослабил тиски, в которые зажал сердце, пытаясь вернуть все назад. «Нет, — безмолвно закричал он. — Это не то, чего я хотел!» Но он уже находился во власти другой силы. Страх громоздился на страх, ужас на ужас. Грудь сжала незримая рука, гигантская и неумолимая. Он видел темную бездну, воображаемый утес, о котором говорил Турлоу, и себя на его поверхности, цепляющегося за каждый уступ, пытающегося удержаться и не сорваться вниз.