— Тебе весело с пантовивом? — спросил Келексель.

«Грязный маленький злобный тролль», — мелькнуло у нее в мозгу.

— Да, очень здорово, — усмехнулась она. — Почему бы тебе самому не повеселиться с ним немного?

— Боги Охраняющие! — пробормотал Келексель. Он лишь сейчас понял, что напиток тормозил высшие нервные центры Рут. Ее голова бешено кружилась. Она пролила часть вина на стол.

Келексель потянулся, забрал у нее стакан, спокойно, аккуратно поставил его на стол. Рут или не могла, или не умела регулировать свой метаболизм, понял он.

— Неужели тебе не нравятся истории? — спросила она.

Келексель начал вспоминать, не приходилось ли ему видеть в постановках Фраффина о проблемах туземцев, связанных с различными напитками. Так это все было правдой! Было по-настоящему, как сказала бы Рут.

— Это грязный мир, — сказала она. — Как думаешь, мы тоже часть истории? Они снимают нас своими проклятыми… камерами?

«Омерзительная идея», — подумал Келексель. Но его не покидало странное ощущение истинности ее слов. В их диалоге было что-то от историй Фраффина.

Келекселю пришлось напомнить себе, что создания, подобные Рут, долго (по их меркам) жили в снах, сплетенных Фраффином. Однако слово «сны» не очень подходило, потому что зрители — чемы — тоже могли проникнуть в мир этих историй. Во внезапном проблеске озарения Келексель понял, что вступил в мир насилия и чувства, который создал Фраффин. Войдя, он испортился, подпал под власть удовольствий. Разделить заблуждения туземцев, пусть на миг, означало быть порабощенным нуждой в новых и новых удовольствиях.

Келексель почувствовал, что хочет вырваться из этой комнаты, отречься от новой наложницы, вернуться к обязанностям. Но знал, что не сможет сделать этого. Тогда Келексель начал раздумывать, где же он провалился в ловушку. Но пытливое сознание Расследователя не находило ответа.

Он впился взглядом в Рут.

«Эти туземцы опасны, как игры с огнем, — подумал он. — Мы не владеем ими! Мы — их рабы».

Расследователя одолели подозрения. Он оглядел комнату. В чем же дело? Что здесь не так?

Казалось, в этом моменте и в этом месте нет ничего, на что могли бы пасть его подозрения, подозрения Расследователя. Это само по себе затронуло в нем глубоко скрытые струны гнева и страха. Он чувствовал, что им играют, водят его за нос. Неужели Фраффин играл им? Его люди уже подкупили четырех предыдущих Расследователей из Бюро. Но как? Какие планы были у Режиссера на самого Келекселя? Уж конечно, они догадались, что он не простой посетитель. Но как они воздействовали на него?

Определенно не насилием.

Рут заплакала, ее плечи сотрясались от рыданий.

— Совсем одна, — бормотала она. — Совеем одна.

«Неужели туземка? — изумился он. — Неужели она была приманкой в ловушке?»

В тайной битве подобного рода не могло быть уверенности. Каждая схватка происходила под обманчиво спокойной наружностью, скрывалась за вежливыми словами, любезностями и церемонным поведением. Но борьба продолжалась на этой арене, где насилие не дозволялось.

«Как они рассчитывали победить?» — спросил себя Келексель.

Даже если люди Фраффина одержат над ним верх, они не могут не знать, что будут другие Келексели. Этому не будет конца.

Никогда.

Никогда.

Осознание бесконечности будущего, точно волна, прокатилось по рифам его разума. На этом пути чемов подстерегало безумие, Келексель знал это. Он немедленно отбросил сводящие с ума мысли.

Рут поднялась и уставилась на него, покачиваясь.

Келексель в ярости перенастроил манипулятор. Рут оцепенела. Щеки и предплечья покрылись гусиной кожей, глаза остекленели. Резко развернувшись, она побежала к раковине в углу, наклонилась над ней. Ее начало рвать.

Через некоторое время Рут вернулась в кресло, двигаясь, точно марионетка. В далеком уголке разума маленькое ядро сознания закричало: «Ты не сама делаешь все эти вещи! Их тебе навязывают!»

Келексель поднял графин, сказал:

— Вот такие вещи в твоем мире восхищают и привлекают нас. Расскажи, а что есть в нем отвратительного?

— Это не мир, — сказала она дрожащим голосом. — Это клетка. Это ваш личный зоопарк.

— Ах вот как, — сказал Келексель. Он глотнул, но напиток утратил вкус. Келексель поставил графин на стол. На гладкой поверхности остались влажные круги в местах, куда он прежде ставил графин. Келексель посмотрел на них. Женщина становилась упрямой, неуправляемой. Как такое могло случиться? Только чемы и редкие мутанты были невосприимчивы к таким воздействиям. Даже чемы не смогли бы быть полностью невосприимчивы без паутины Тиггивофа и специальной обработки, которую проходили при рождении.

Он снова оглядел Рут.

Она ответила дерзким взглядом.

— Ваши жизни так коротки, — сказал Келексель. — Ваше прошлое так быстротечно, и все же оно даст нам твердое чувство чего-то древнего. Как такое возможно?

— Очко в нашу пользу, — сказала Рут. Она чувствовала, как что-то вмешивается в ее чувства, смягчает их. Изменения происходили с жуткой быстротой.

— Пожалуйста, прекрати изменять меня, — прошептала Рут.

Правильно ли было говорить это? Но она чувствовала, что должна выразить несогласие с действиями инопланетянина, прямо сейчас. Даже рискуя рассердить его. Она должна бросить ему вызов, искусно, определенно. Перед ней стоял выбор — сделать это или утратить рассудок в пустыне абсурда. Рут больше не могла оставаться пассивной, ограждаясь в маленьком мирке, куда чемы не могли проникнуть.

«Перестать изменять ее?» — удивился Келексель.

Именно здесь лежало ядро сопротивления, в этом вопле-шепоте, и он понимал это. Так варвары всегда говорили тем, кто пытался цивилизовать их.

Келексель в миг превратился в истинного циника Федерации, верноподданного слугу Главенства. Туземка не должна была найти в себе силы воспротивиться.

— Как я меняю тебя? — спросил он.

— Хотела бы я знать, — сказала она. — Я знаю лишь, что ты считаешь, что я глупая и не понимаю, что ты делаешь!

«Неужели Фраффин подучил это создание? — подумал Келексель. — Неужели ее подготовили специально для меня?» Он вспомнил первый разговор с Фраффином, чувство опасности.

— Что Фраффин велел тебе делать? — спросил он.

— Фраффин? — Ее лицо выражало полнейшее удивление. Какое отношение имел к ней Фраффин?

— Я не выдам тебя, — сказал Келексель.

Рут облизала губы. Ничто из того, что чемы делали или говорили, не имело смысла. Единственное, что она действительно понимала, была их сила.

— Если Фраффин делал с вами, туземцами, что-то незаконное, я должен знать об этом, — сказал Келексель. — Мне никто не помешает. Я узнаю это.

Она покачала головой.

— Я знаю о Фраффине все, что только можно, — сказал Келексель. — Вы были немногим больше примитивнейших животных, когда он пришел. Чемы тогда без малейших усилий играли роль ваших богов.

— Незаконное? — спросила она. — Что ты считаешь незаконным?

— У вас ведь есть примитивные законы, — усмехнулся Келексель. — Вы знаете о законности и незаконности.

— Я никогда даже не видела Фраффина, — сказала она. — Только на экране в комнате.

— Буквоедством занимаешься, да? Ну, тогда его приспешники — что они приказали тебе делать?

Рут снова покачала головой. Здесь было какое-то оружие, которым она могла воспользоваться; она чувствовала это, но не могла сообразить, где оно скрыто.

Келексель метнулся прочь от нее, зашагал к пантовиву, затем назад. Он остановился в десяти шагах от Рут, поднял на нее глаза.

— Он породил вас, слепил и вдохнул в вас жизнь, изменил, превратил в лучший реквизит во вселенной. Некоторые предложения, которые ему делали, и которые он отклонил, были бы… а, ладно, ты не поймешь.

— Отклонил… почему? — спросила она.

—. А-а-а… в том-то и вопрос.

— Почему… почему мы так ценны?

Он взмахнул рукой, обведя ее с макушки до пят.

— Вы здоровые переростки, но довольно-таки похожи на нас. Мы можем отождествлять себя с вами. За вами забавно наблюдать — это прогоняет скуку.