— Я — объект для осмеяния, — ругался он.

Хуан проглотил это заявление молча. После целой недели выслушивания бурных сцен отца, Хуан научился ценить молчание. Он рассматривал свой белый костюм пограничника, брюки, заправленные в высокие, закрывающие икры сапоги для работы в джунглях — все новое блестящее и чистое в то время, как его люди потеют, совершая предварительные осмотры в Сьерра Дос Паресис.

В комнате сгущались сумерки, быстрая тропическая темнота спешила вдоль горизонта, сопровождаемая ударами грома. Увядающий свет уносил бледную голубую дымку. Стрела молнии прорезала видимую в высокое окно часть неба и послала ослепляющее электрическое освещение в кабинет. Сразу послышались раскаты грома. Световые сенсоры включили в доме свет, везде, где были люди, как будто молния и гром послужили для этого сигналом. Желтое освещение заполнило кабинет.

Префект остановился перед сыном.

— Почему мой собственный сын, прославленный шеф ирмандадес, извергает такие карзонитские глупости?

Хуан смотрел на пространство пола между своими сапогами. Борьба на площади Бахии, побег от толпы — всего неделю тому назад — казалось затерялось где-то в вечности, как часть прошлого какого-то другого человека. Сегодня днем через кабинет отца прошла вереница важных политических деятелей — вежливые приветствия прославленному Хуану Мартиньо, и — совещание тихим голосом с отцом.

Старик боролся за сына — Хуан знал это. Но старший Мартиньо мог бороться только такими способами, которые были ему известны лучше всех: система родства, маневры за кулисами, обмен обещаниями поддержки, накопление политических сил там, где с ним считались. Он не раз обдумывал подозрения и сомнения Хуана. Ирмандадес Альвареса, его, Хуана Хермосилмо — любой, кто имеет что-то общее с Паратингой — в данный момент имели похожие шансы. Крепость требовала перестройки.

— Прекратить новое расселение, — бормотал старик. — Отложить поход в Оесте? Вы с ума там сошли! Как, ты думаешь, мне удается удерживать пост? Мне! Потомку идальго, чьи предки управляли в прежней столице! Мы не бюргеры, чьи предки были спрятаны Руи Барбоса, и все же кабоклас называют меня «отцом бедных». Я получил это имя не за тупость…

— Отец, если бы ты только…

— Помолчи! У тебя есть наш паленилья, наш маленький горшок, весело кипящий. Все будет хорошо!

Хуан вздохнул. Он чувствовал как недовольство, так и стыд за свое положение здесь. Префект уже частично удалился от дел, избегал острых ситуаций — очень слабое сердце. И сейчас беспокоить старика таким образом… но он продолжал оставаться так слеп!

— Ты говоришь, расследовать, — насмехался над ним старик. — Расследовать что? Сейчас мы не хотим расследований и подозрений. Правительство, благодаря недельной работе моих друзей, занимает позицию, считая все нормальным. Они почти готовы обвинить карзонитов за трагедию в Бахии. — Но у них нет улик, — сказал Хуан. — Ты сам это признал.

— Улики не так важны в такое время. Кроме того, это как раз то, что могли бы сделать карзониты.

— Но могли бы, не значит сделали, — сказал Хуан. Казалось, что старик не слышит этого.

— Только на прошлой неделе, — сказал он, делая широкий взмах рукой, — за день до твоего приезда сюда, какой-то сумасшедший вихрь, — в тот самый день я разговаривал с фермерами Лакуя по просьбе моего друга, министра сельского хозяйства. И ты знаешь, они смеялись надо мной! Я сказал, что мы в этом месяце увеличили Зеленую зону на десять тысяч гектаров. Они смеялись. Они говорили: «Даже ваш собственный сын не верит в это!» Теперь я вижу, почему они так говорили. Остановить поход на запад, это уже слишком!

— Ты слышал сообщение из Бахии, — сказал Хуан. — Исследователи МЭО…

— МЭО! Этот мерзкий китаец, чье лицо тебе ничего не говорит. Он больше бахианец, чем сами бахианцы, но мерзкий. А эта его новая д-р женщина, которую он посылает везде вынюхивать и расспрашивать. Его маэ де санто, его сидага — ты послушай, что про нее говорят, я могу рассказать. Только вчера говорили…

— Я не хочу слушать!

Старик замолчал, уставился на него.

— А-а-х, так?

— А-а-х, так! — сказал Хуан. — Что это значит?

— Что значит «А-а-х, так!?» — сказал старик.

— Она очень красивая женщина, — сказал Хуан.

— Так я и слышал, как говорили. И столько мужчин пользовались этой красотой… так говорят.

— Я не верю этому!

— Хуан, — сказал префект, — послушай старого человека, чей опыт дал ему мудрость. Это опасная женщина. Ее тело и ее душа принадлежит МЭО, организации, которая часто вмешивается в наши дела. Ты, ты являешься эмпретейро, знаменитостью, чьи способности и успехи, конечно, вызывают зависть в определенных кругах. Предполагают, что эта женщина д-р по насекомым, но действия ее говорят, что она кабиде де эмпрегос. Она стоячая вешалка для разного рода занятий. И какого рода эти занятия, а-ах, некоторые из этих занятий… — Хватит, отец!

— Как хочешь.

— Она должна скоро приехать сюда, — сказал Хуан. — Я не знаю, твое отношение сегодня к…

— Может произойти задержка в ее визите, — сказал префект.

Хуан внимательно наблюдал за ним.

— Почему?

— На прошлой неделе в среду, через день после твоего маленького эпизода в Бахии, ее послали в Гояз. В этот самый вечер или на следующее утро, это неважно.

— Ох?

— Ты знаешь, что она делает в Гоязе, конечно — эти истории о секретной базе пограничников там. Она там разнюхивает, суется в… если еще жива.

Голова Хуана вскинулась.

— Что?

— В штаб-квартире МЭО в Бахии ходят слухи, что она… что с ней покончено. Вероятно, несчастный случай. Говорят, что завтра великий Трэвис Ханнингтон Чен-Лу сам едет искать своего доктора женщину. Что ты думаешь об этом?

— Казалось, что он без ума от нее, когда я видел их в Бахии, но эта история…

— Без ума? О, да, конечно.

— У тебя только злое на уме, отец. — Он перевел дыхание. Мысль о том, что эта прекрасная женщина сейчас где-то там в глубоких районах, где живут только существа джунглей, мертвая или покалеченная — вся эта красота — все это оставило пустоту в душе Хуана.

— Вероятно, ты захочешь пойти на запад искать ее? Хуан игнорировал выпад, он сказал:

— Отец, вся эта эпопея нуждается в отдыхе, пока мы узнаем, что же там не так.

— Если ты говорил с ними в Бахии в таком духе, я не стану винить их за то, что они набросились на тебя, — сказал префект. — Вероятно, толпа…

— Ты знаешь, что мы видели на этой площади!

— Чепуха, но чепуха вчерашнего дня. Это должно прекратиться сейчас. Ты ничего не должен делать, чтобы не сломать это равновесие. Я приказываю тебе.

— Люди больше не подозревают пограничников, — сказал Хуан с горечью в голосе. — Некоторые до сих пор подозревают тебя, да. А почему бы и нет, если то, что я слышал из твоих собственных уст, является образцом того, как ты разговариваешь?

Хуан изучал носки своих сапог — полированную, блестящую черноту. Он находил, что их незапятнанная поверхность как-то символизирует жизнь отца.

— Мне жаль, что я расстроил тебя, отец, — сказал он. — Иногда я сожалею, что я пограничник, но, — он пожал плечами — без этого как бы я мог узнать все, о чем сказал тебе? Правда состоит в том, что…

— Хуан! — голос отца задрожал. — Ты сидишь здесь и говоришь мне о том, что ты позоришь нашу честь? Ты что давал ложную клятву, когда формировал своих ирмандадес?

— Все это было не так, отец.

— Ой-ли, а как же это было?

Хуан стащил эмблему дезинфектора с кармана на груди, свернул ее пальцами. — Я верил в это… тогда. Мы могли создавать пчел мутантов и заполнять ими любую брешь в экологии насекомых. Это был… это был великий крестовый поход. В это я верил. Как люди в Китае, я говорил: «Только полезное должно жить!» И я делал то, что думал. Но это было несколько лет тому назад. С тех пор я стал понимать, что у нас не полное понимание складывающейся ситуации. Где-то в наших представлениях и действиях возникла ошибка.