Греция состояла из сотен таких «государств». Были государства, состоявшие из одной небольшой деревни; так, например, по произведенному мною вычислению население беотийского государства Корсий в III в. составляли 64 человека. Каждое из этих государств цепко держалось за свою политическую и хозяйственную независимость, и многие из жителей этих государств, не задумываясь, отдавали жизнь за эту независимость. Хозяйственные нужды властно требовали объединения этих карликовых государств в большие образования,[17] тем не менее все попытки таких образований разбивались о косную партикуляристическую психологию греков.

Вопрос об этническом характере населения Греции для советского историка не имеет того значения, какой он имеет, например, для немецких историков, стоящих на расовой точке зрения. Мы знаем, что «чистых» рас не существует и никогда не существовало — они созданы лишь воображением историков-расистов. Переселения и смешения различных племен имели место уже в глубокой древности. Язык — еще более необходимое орудие в человеческом обиходе, чем огонь, топор или лук. Язык, лучше и проще выражающий необходимые в общежитии понятия, чрезвычайно быстро заимствуется людьми самого различного происхождения.

Нас этническая проблема интересует не потому, что мы хотим противопоставить друг другу низшие и высшие расы или обосновать право одних рас на господство над другими, на «ущемление», притеснение или уничтожение других рас. Нас эта проблема интересует только для установления хронологии и пути передвижения тех или иных этнических групп, так как эти передвижения часто проясняют нам важнейшие исторические факты.

Уже в середине XIX в. ряд ученых пришел к выводу, что большая часть языков Европы и Передней Азии (греческий, латинский и другие романские языки, т. е. французский, итальянский, испанский, португальский и румынский; германские языки, т. е. немецкий, английский, голландский и скандинавские; русский и другие славянские языки, т. е. чешский, польский, сербский, украинский, белорусский; балтийские языки, т. е. латышский и литовский, наконец, персидский, индийский и некоторые другие) сходны между собой и составляют одну группу индоевропейских языков.

В самом деле, целый ряд слов во всех этих языках звучит почти одинаково, напр. mater, «мать», tri, «три» и т. д. В ряде других случаев совпадение в звуковом составе выражается не тождественностью, а соответствием (корреспонденцией) звуков в разных языках, которое можно установить на ряде примеров как постоянный закон. Особенно часто наблюдается такое явление в тех случаях, когда звук, существующий в одном языке, отсутствует в другом и не может не быть заменен близким к нему. Так, например, в древнеиндийском и персидском языках существует звук dh; в греческом, латинском, русском и немецком его нет. Греки заменили его звуком th, русские и немцы — звуком d, например:

Точно так же в древнеиндийском и древнеперсидском существует звук bh; в греческом, латинском, русском и немецком его нет. Греки заменили его звуком ph, римляне — звуком t, русские и немцы — звуком b, например:

Такие же совпадения существуют в области образования падежей, лиц, времен и т. д. Например, третье лицо единственного числа в различных индоевропейских языках кончается на t: bhara-ti (санскр.), бере-т (рус), phere-tai (греч.), fer-t (лат.), bring-t (нем.) и т. д.; им. падеж ед. числа женского рода — на а: стран-а (рус), chora (греч.), terra (лат.) и т. д.; им. падеж мн. числа среднего рода кончается тоже на а: имен-а (рус), onomat-a (греч.), nomin-a (лат.) и т. д.

Такое сходство называется морфологическим. Есть между этими языками и большое синтаксическое сходство. Например, для обозначения принадлежности во всех индоевропейских языках употребляется родительный падеж, от глагола можно образовать прилагательное, сохраняющее особенности времени и залога (причастие) и т. д.

Итак, на основании ряда замечательных совпадений в словарном запасе, фонетике, морфологии и синтаксисе удалось установить взаимную близость указанных выше языков. Все эти языки мы называем индоевропейскими; немецкие ученые националистического направления называют эти языки арийскими или индогерманскими, полагая, что все эти народы разветвились из одного «праиндогерманского» народа, имеющего белокурые волосы, подобно нынешним германцам. Поскольку эти индоевропейские ученые относятся с презрением к современным им не-индоевропейским племенам, являющимся в основной своей массе объектом эксплуатации индоевропейцев, они наделяют этих праарийцев всевозможными совершенствами: храбростью, честностью, супружеской верностью, упорством, высоким эстетическим чувством, привычкой управлять другими и т. д., а также врожденным презрением к не-индоевропейцам. Шовинистический и антинаучный характер этой теории бросается в глаза (подробнее мы покажем несостоятельность ее ниже).

Изучив сравнительную грамматику индоевропейских языков, мы можем в ряде случаев выделить в греческом языке элементы, чуждые индоевропейским языкам и заимствованные или у более древнего населения Греции, или у других народов. Это дает возможность судить о том, что принесли с собой греки на Балканский полуостров и чего у них не было, что им пришлось заимствовать у других народов. Так, например, имена целого ряда греческих городов, как и отдельные слова, имеют суффиксы -nth-, -SS-, -en- и т. д., чуждые индоевропейским языкам, но имеющиеся в сохранившихся словах критского языка и в языках народов Малой Азии. Отсюда можно сделать заключение, что эти слова заимствованы греками у народа, жившего до него в Греции и родственного жителям Крита и Малой Азии. И действительно, города с такими названиями оказываются существовавшими еще в микенскую эпоху. Далее, слово, означающее «вино» (греч. voinos, позже oinos, лат. vinum), заимствовано, как полагают, у семитов — очевидно, у финикийцев, игравших роль культуртрегеров в Греции в мрачные XI — VIII века (у семитов это слово звучит: jajin).

Кроме того, было еще обращено внимание на сходство мифологических представлений у различных индоевропейских народов.

Из всего этого был сделан вывод, что некогда Европа была заселена племенами, говорившими не на индоевропейских языках, но наряду с ними где-то в Европе или в Азии жил великий и добродетельный праарийский народ, затем покоривший эти племена. К сожалению, относительно места, где проживали эти праарийцы, ученые никак не могли договориться: Передняя, или центральная, Азия, как родина праарийцев оскорбляла национальную гордость европейских ученых: поэтому, например, немцы полагали, что эти праарийцы жили на севере («nordisch»), т. е. в Германии; русский ученый А. А. Шахматов считал, что праарийцы жили в Новгородской области, и т. д.

Соображения, основанные на сходстве мифов, уже очень скоро должны были отпасть; так называемая «сравнительная индоевропейская мифология» была дискредитирована в концу XIX в. Те мифы, которые считались характерной особенностью индоевропейских народов, оказались налицо не только у народов Средиземноморского бассейна и средней Европы, но и у народов Азии вплоть до Индо-Китая. Попытка видеть в этих мифах только разнообразные варианты солнечного мифа также совершенно дискредитирована.

Гораздо серьезнее соображения языкового характера. Однако, несмотря на сходство и в словаре, и в словообразовании, и в грамматике различных индоевропейских языков, говорить о едином праязыке уже не приходится, особенно после работ Н. Я. Марра. И исторические, и географические наблюдения показывают, что на низкой ступени развития, при отсутствии регулярного обмена и сношений, чуть ли не каждая деревня имеет свой язык. На почве экономических взаимоотношений и культуры происходит заимствование слов одним племенем у другого, языки сближаются друг с другом, и получается так, что большие многолюдные племена говорят на одном и том же яызке. Для того чтобы колонизовать всю Европу и Переднюю Азию, переселившиеся сюда орды должны были быть очень многолюдными. Они, несомненно, находились еще на низкой ступени развития и, следовательно, не могли говорить все на одном языке. С другой стороны, язык не есть кабинетная выдумка, а живой продукт экономических и социальных отношений. У народов, живущих в различных уголках мира, на почве сходных экономических и классовых взаимоотношений нередко возникают одинаковые обычаи и одинаковые общественные формы. Почему же у различных народов не могут на почве одинаковых бытовых условий возникнуть и одинаковые языковые формы? Исходя из таких предпосылок, некоторые советские ученые и предполагали, что различные индоевропейские языки возникли в разных местах независимо друг от друга.