Но, рассчитывая на недостаток у пелопоннесцев средств для ведения войны, Перикл недооценил единства интересов антидемократических элементов во всех греческих государствах. Правда, из аристократов трудно было выжать деньги: будучи у власти в пелопоннесских городах, они обычно принимали меры к тому, чтобы обложения в пользу государства фактически были ничтожными. Но теперь, когда на карту было поставлено самое существование аристократии в Греции, им пришлось идти на жертвы. До нас дошла спартанская надпись[246] со списком пожертвований на ведение войны. Эти пожертвования делались как частными лицами, так и целыми государствами — жертвовали деньгами, зерном, присылали отряды добровольцев. Аристократы, жившие в городах Афинского морского союза, жертвовали тайно, так как это могло вызвать гнев и мщение со стороны их сограждан — их имена, конечно, отсутствовали в списке. Например, сказано только: «Друзья лакедемонян из числа хиосцев пожертвовали лакедемонянам на ведение войны» столько-то, — имена этих друзей, конечно, не указаны.

С другой стороны, расчет спартанцев на помощь фракийцев и персов оказался ошибочным. Афинянам, наоборот, удалось заручиться содействием аристократа Нимфодора, жителя Абдер, входивших в Афинский морской союз. На его сестре был женат фракийский царь Ситалк, которого Нимфодор убедил переменить ориентацию и стать на сторону Афин; афиняне торжественно даровали право гражданства «потомку древних афинских царей», сыну Ситалка Садоку, и Ситалк отправил на помощь афинянам свою конницу и легковооруженных стрелков (пелтастов). Нимфодору же удалось достигнуть того, что и македонский царь Пердикка стал на сторону афинян и помог им осаждать отпавшие города на Халкидике.[247]

Значение союза с Ситалком обнаружилось полностью во второй год войны, когда пелопоннесцы отправили в Персию послов — трех спартанцев, одного тегейца и одного коринфянина; вместе с ними отправился, частным образом, и один аргосский аристократ, сторонник спартанской ориентации. Послы должны были уговорить персидского царя дать денег и стать спартанским союзником. По дороге им поручено было убедить Ситалка снова перейти на сторону спартанцев и пойти походом на Потидею. Но сближение Афин с абдерским правительством и с «афинянином» Садоком дало свои плоды: Садок, по наущению Нимфодора, арестовал послов и передал их афинянам. Те отвезли их в Афины и поступили с ними так, как поступали сами спартанцы со всеми попадавшими в их руки гражданами демократических государств: казнили их, сбросив всех в пропасть. Афинянам же удалось добиться от персидских сановников обещаний денежной помощи, правда, весьма неопределенных.

Это заискивание и спартанцев и афинян перед «варварами» продолжалось в течение всей Архидамовой войны: так, в 425 г. афиняне захватили у берегов Фракии персидского сатрапа Артаферна, отправлявшегося с письмом от персидского царя в Спарту. В этом письме говорилось о многочисленных лакедемонских посольствах, приходивших за время войны в Персию. Афиняне отправили Артаферна назад к персидскому царю, но уже не со спартанским, а со своим посольством.[248] Неоднократно персидские послы выступали и перед афинским народным собранием (см. «Ахарняне» Аристофана).

Военные действия начались весной 431 г. нападением фиванцев на союзные с Афинами Платеи. В безлунную ночь фиванцы по сговору с платейскими аристократами ворвались в Платеи и захватили город; ворвавшихся было немного, но вследствие темноты платейцы не могли определить их числа. Платеи были беотийским городом, в 510 г. отпавшим от Беотии и вступившим в тесный союз с Афинами. Здесь, как и в Афинах, у власти была демократическая партия. Когда на утро платейцы увидели, что вторгшихся фиванцев было немного, они их перебили. Короткое время спустя последовало вторжение царя Архидама в Аттику и опустошение афинских полей, что, однако, не произвело того эффекта, на который рассчитывали спартанцы. Правда, афинским поселянам, укрывшимся за городскими стенами, было очень тяжело смотреть на разорение их хозяйств, и они требовали немедленного выступления против неприятеля. Но Перикл не пошел на это, и афиняне не вышли из городских стен. Зато афинскому флоту, отправившемуся к берегам Пелопоннеса, удалось одержать ряд успехов: опустошить берега Лаконики и Элиды, взять на берегу Акарнании укрепление Соллий, заставить вступить в Афинский морской союз остров Кефаллению. Все население Эгины, как ненадежное, было выселено с острова. На Эгину были выведены афинские клерухи, а в Евбейском проливе был захвачен принадлежащий Коринфу остров Аталанта.

Эти успехи афинян были прерваны неожиданной бедой: после повторного опустошения Аттики Архидамом в 430 г. из Египта через острова была занесена в Пирей какая-то опустошительная эпидемическая болезнь (обычно ее называют чумой, хотя приводимое Фукидидом описание ее заставляет скорее предполагать тиф). Болезнь из Пирея перекинулась в Афины и вследствие большой скученности населения и отсутствия водопровода в Афинах быстро охватила все население; в течение двух лет и повторной вспышки эпидемии зимой 427/6 г. погибло более трети населения Афин; болезнь быстро перекинулась и во флот. В городе начались беспорядки.

По представлениям греков, чума насылается на людей Аполлоном за их грехи, а грехом могло считаться пребывание в городе «оскверненных». Понятно, что все это служило подходящим средством для агитации против Перикла: говорили, что предсказание Аполлона сбылось и что чума ниспослана за родовой грех Алкмеонидов. Отражение этих настроений, как показал Ф. Ф. Зелинский, мы видим в трагедии Софокла «Эдип-царь», поставленной на сцену в начале Пелопоннесской войны. Подобно тому, как спартанцы и дельфийский оракул потребовали в 431 г. изгнания мудрого и справедливого Перикла только за грех его предков, так и в этой пьесе дельфийский оракул требует убийства или изгнания «оскверненных», т. е. мудрого и справедливого Эдипа, платящегося за грехи своих предков. И в том и в другом случае требование оракула не выполняется, следствием чего является чума. Пьеса представляет собой реабилитацию и прославление Дельфийского оракула, несмотря на то что он занимал в это время враждебную Афинам позицию.

Но и помимо суеверного страха, эпидемия и связанная с ней задержка военных действий не могли не вызвать недовольства массы, которая стала требовать мира. Однако Спарта предъявила невыполнимые требования, и война продолжалась.

Теперь весь гнев обрушился на Перикла. По проискам его политических противников Перикл был привлечен к суду. От него потребовали отчета за 14 лет его пребывания в должности стратега. Он был присужден к штрафу в 50 талантов и отстранен от должности. Впрочем, очень скоро афиняне почувствовали, насколько им был необходим Перикл, и снова избрали его на 429 г. на должность стратега, тем более, что к этому времени пришло известие о капитуляции Потидеи. В это время Перикла постиг тяжелый удар: оба его законных сына умерли от чумы, и его род остался, таким образом, без наследника, так как младший сын Перикла от Аспасии по закону, изданному самим Периклом, не имел гражданских прав. Периклу пришлось возбудить особое ходатайство перед народным собранием о предоставлении гражданских прав этому сыну. В 429 г. сам Перикл умер от чумы.

При чтении Фукидида получается впечатление, что смерть Перикла была концом целой эпохи, что с 443 г. до этого момента никакой партийной борьбы в Афинах не было; вследствие заслуженного авторитета Перикл единовластно руководил политической жизнью Афин, и народные массы слепо следовали за ним; ни один представитель торгово-ремесленных групп не появляется на поверхности общественной жизни до смерти Перикла. Однако это представление неправильное. Уже говоря о событиях 450—446 г., Плутарх («Перикл», гл. 20) указывает на две группы, противодействовавшие Периклу: одни стремились возобновить войну с Персией, «захватить Египет и вызвать восстания в приморских владениях царя», другие лелеяли планы захвата Сицилии, Этрурии и Карфагена. Само собой разумеется, что первая программа предполагала мир и дружбу, а вторая — войну с пелопоннесцами. Сам Перикл противостоял обеим группам.