Теория Протагора не стояла в противоречии с существующим в то время государством, в особенности с афинской демократией, идеологом которой он был.

Протагор позволил себе одно выражение, из-за которого ему пришлось удалиться из Афин. Он сказал, что о богах он не может ничего сказать — существуют они или нет. Этому мешают трудность вопроса и краткость человеческой жизни. Такое утверждение считалось богохульством, и Протагору пришлось бежать из Афин.

Современником Протагора был пользовавшийся большой известностью софист Горгий из Леонтин. Он много странствовал по Греции и выступал с речами на общенациональных греческих празднествах. В молодости Горгий был сторонником ионийской натурфилософии, но потом увлекся диалектикой[260] злейской школы. В своем сочинении (не дошедшем до нас) «О несуществующем, или о природе» Горгий выставил три скептических тезиса: 1) ничего не существует; 2) если бы было сущее, оно было бы непознаваемо; 3) если бы оно было познаваемо, такое познание не могло бы быть выражено словами. Однако Горгий уделял в своих речах внимание не только диалектике, но и риторике[261] и в этом отношении справедливо считался создателем греческой художественной прозы.

Особенно интересным для нас софистом был Антифонт. О нем до 1915 г. знали очень мало, но в 1915 г. в Египте были найдены отрывки из сочинения Антифонта «Истина». Он говорит в одном из них: «Мы делим людей на варваров и эллинов, но при этом поступаем сами, как варвары. Между людьми нет никакой разницы, все рождаются голыми, все дышат в воздух (по представлению Демокрита, люди дышат огнем, а выдыхают его в воздух. — С. Л.) и все едят руками». Поэтому разницы между людьми нет: всякие перегородки между эллинами и варварами, знатными и незнатными — только вредные предрассудки. В этих своих взглядах Антифонт вступает в резкое противоречие с идеологией рабовладельческого общества.

Очень интересен и другой отрывок из сочинения Антифонта — о суде. Суд, по его мнению, сплошная несправедливость; поэтому нужно в отсутствие свидетелей поступать так, как человеку наиболее удобно и выгодно. Закон и суд приходят на помощь сильным и оставляют без защиты слабых. Если человек не умеет нападать, не умеет сам обвинять другого, его всегда и на суде легко обидеть. На суде, по мнению Антифонта, берет верх человек, умеющий убедительно говорить, хотя бы он был неправ. Поэтому Антифонт считает, что честный человек не должен быть судьей или свидетелем на суде или быть обвинителем. Все это очень интересно для историка, так как основано на наблюдениях над тогдашними судами.

В области изучения природы Антифонт, усвоив в общем учение Демокрита, некстати вносит в него противопоставление природы искусству (закону). Всякие искусственные видоизменения нежизнеспособны и обречены на гибель; прочно только то, что возникло по природе: «Если закопать в землю скамью и она даст случайно ростки, то вырастет то дерево, из которого сделана скамья, а не сама скамья». В области религии Антифонт отрицал божественное провидение и видел в ней такой же домысел, как и в законах.

Антифонт, в сущности, уже не принадлежит к «старшим софистам». Своим противопоставлением «природа — закон» Антифонт поднял вопрос, который был самым волнующим вопросом поколения, идеологами которого являлись младшие софисты.

Для Архидамовой войны мы располагаем гораздо лучшими и более подробными источниками, чем для всех предыдущих эпох: это I—IV книги труда Фукидида, гениального историка, современника описываемых событий, в смысле критического отношения к своим источникам не уступающего лучшим представителям мировой историографии. Будучи мастером прагматической истории, он лишь в очень незначительной степени понял значение экономического фактора. До 30-х годов прошлого века Фукидид считался непререкаемым авторитетом для истории своего времени, абсолютно беспристрастным и беспартийным, и все его сообщения принимались без всякой критики. С 30-х годов начался перегиб в обратную сторону: Фукидида обвиняли в тенденциозном извращении фактов, в умышленной неясности, умолчаниях и т. д. Однако до сих пор не указано ни на один случай, когда бы Фукидид сообщал заведомо ложные исторические факты, — это не значит, конечно, что мы должны соглашаться с его оценкой их. Фукидид был, разумеется, человеком своего класса. Недостатком Фукидида является не только отсутствие картины античной экономики, у него пропущен и ряд исторических фактов. Так, он ни словом не упоминает о договорах с Персией 423 г., о восстании рабов в Сицилии 424 г. и т. д. Поэтому, положив в основу исторического исследования труд Фукидида, необходимо дополнять его сообщения на основании свидетельств более поздних авторов.

Речь оратора Антифонта «Об убийстве Герода» содержит материал по истории восстания на Митилене. Много интересного материала и в других его речах.

Для внутренней истории Афин в эту эпоху важнейшим источником являются комедии Аристофана: «Ахарняне» (425 г.), «Всадники» (424 г.), «Облака» (423 г.), «Мир» (421 г.). Аристофан очень тенденциозный писатель. Он пишет с позиций зажиточного аттического крестьянина, в эту эпоху часто очень близких к точке зрения аристократии, проповедовавшей мир со Спартой во что бы то ни стало и ненавидевшей радикальную демократию, облагавшую богатых афинян тяжелыми налогами. Однако, как ни карикатурны, как ни односторонни образы Аристофана, они дают возможность лучше понять партийную борьбу в Афинах, чем труд Фукидида, почти не затрагивающий этого рода вопросов.

Далее в трагедиях Еврипида («Гераклиды» и «Просительницы»), написанных в 431—423 гг., содержится ряд замаскированных политических выпадов; особенно интересны выпады против Спарты и дельфийского оракула. Важный материал для характеристики этой эпохи дают также и другие комедии и трагедии, а также найденные в 1915 г. отрывки из сочинения «Истина» софиста Антифонта. Сюда надо причислить еще фрагменты утраченных комедий (Кратина,[262] Евполида, Аристофана), частью найденные на папирусах, и отрывки из олигархических памфлетов V в., сохранившиеся главным образом в «Афинской политик» Аристотеля и у Плутарха. Только один такой памфлет — «Афинская полития», неправильно приписывавшийся Ксенофонту, — дошел до нас целиком; как мы уже говорили, это памятник исключительной важности.

Многочисленные надписи этой эпохи при всей их важности не имеют того решающего значения, как надписи предыдущей эпохи, ввиду наличия подробных исторических сообщений Фукидида и свидетельств комедий Аристофана. Тем не менее, ряд надписей этой эпохи очень интересен. Таково надгробное посвящение в честь павших при осаде Потидеи, такова надпись 429 г. о выводе колонистов в Потидею. Особенно важна псефизма в честь Мефоны во Фракии, в которой мефоняне в виде особой привилегии получают право вывозить хлеб из Понта. Из этой же надписи мы узнаем о специальных чиновниках геллеспонтофилаках, наблюдавших за тем, чтобы весь хлеб, вывозимый из Понта, шел в Афины. Псефизма 427 г. представляет собой развязку митиленской трагедии: здесь говорится о выводе в Митилену клерухов, которые получают землю митиленских граждан. Псефизма 425 г. содержит ставки нового фороса союзников, повышенного Клеоном до 1400 с лишним талантов. Псефизма 423 г. запрещает всем союзникам чеканить свою монету и предписывает пользоваться только афинской (то же относится к мерам и весам). Это был один из наиболее чувствительных ударов по автономии членов Афинского союза. Этот закон пародируется у Аристофана («Птицы», ст. 1040 и сл.). Сюда надо прибавить еще надписи о форосе, инвентаре сокровищниц и т. д.