Восстание на Самосе было, по-видимому, частью большого плана, задуманного Персией (как можно заключить из Фукидида, I, 41, 2) вместе со Спартой, так как одновременно с Самосом восстали некоторые города в Карии, Византий, Херсонес Фракийский; началось брожение на Лесбосе; вероятно, предполагалось лишить Афины морского господства и передать его Самосу, который, войдя в Пелопоннесский союз, должен был стать проводником спартанской политики. Аристократам удалось с персидской помощью снова захватить Самос, взять в плен значительную часть демократов и афинский гарнизон и увезти своих заложников; затем они вместе с персами двинулись походом на Милет. Узнав об этом, Перикл спешно направился к Самосу с 60 кораблями. Ему удалось одержать победу, но в это время он получил сведения, что к Самосу идет финикийский флот. Перикл пошел ему навстречу, а тем временем самосцы нанесли чувствительное поражение афинянам. Однако обещанная спартанцами помощь не прибыла, с персами же Периклу, надо думать, удалось договориться. Персам было, по-видимому, обещано вернуть некоторые города Карии: владение этими городами было стратегически и политически очень важно для Персии, а для Афин обладание ими имело ничтожное значение. Как бы то ни было, персы остались нейтральными, и флот Перикла мог спокойно вернуться к Самосу.

Поход пелопоннесцев на помощь Самосу также не удалось осуществить — Коринф отказался участвовать в этом походе, к тому же на помощь афинянам пришли суда с островов Хиоса и Лесбоса, оставшихся независимыми союзниками. Пришла новая эскадра и из Афин. При таких условиях вторично осажденным самосским аристократам не оставалось ничего, кроме капитуляции. Они должны были выдать весь флот, срыть стены, дать заложников и уплатить огромную контрибуцию, частью в виде уступки земли клерухам, частью в форме ежегодных взносов. Вслед затем были подавлены восстания в Византии и на Херсонесе Фракийском.

Политика Перикла производит впечатление исключительного такта и миролюбия. Держа под протекторатом Афин все побережье Малой Азии и одержав победу над персами при Саламине Кипрском, он в 447 г. добровольно признает персидский протекторат над побережьем Малой Азии; добившись так или иначе ухода спартанцев из Аттики и имея возможность оказать серьезное сопротивление в случае нового наступления пелопоннесцев, Перикл отказывается от власти во всех владениях Афин на материке Греции, тем самым создав затруднения для афинского распространения на Запад. Всеми этими действиями, казалось бы, раз и навсегда было упрочено господство Афин на Эгейском море и бесперебойный регулярный подвоз хлеба. Действуя в духе умеренности, Перикл не применял тех террористических мер, которые в древности были обычно в ходу по отношению к подчиненным территориям, и афиняне имели полное право заявить: «Никто из наших хулителей не обращает внимания на то, что другие, имеющие подвластные области за пределами своего государства, не проявили к подвластным городам такой умеренности, как мы» (Фукидид, I, 77, 1).

Казалось, был достигнут устойчивый кульминационный пункт афинской политики, и Перикл мог почить на лаврах. В действительности, однако, это не так. Западная политика Перикла представляет собой в сущности ту же войну, только ведущуюся иными — дипломатическими и экономическими — средствами. Вмешательство в самосские дела показывает, что афиняне имели неослабный политический надзор за своими союзниками — во всяком случае, наиболее сильными из них — и готовы были в любой момент вооруженной силой подавить всякую попытку ведения самостоятельной политики.

Для чего нужна была эта агрессивность, если достигнуто было такое, как может показаться, полное благополучие и равновесие? Причину этой нервозности мы никогда не поймем, если не учтем, что с привозом новых партий рабов все более росло число безработных граждан, этих государственных пенсионеров, для пропитания которых необходимо было усиливать давление на союзников и изыскивать источники для получения все новых и новых транспортов хлеба. Необходимость обеспечения этих масс явилась причиной и Архимедовой войны, о которой мы будем говорить в следующей главе.

Новый период греческого театра, период расцвета, открывает самое позднее произведение Эсхила, его трилогия «Орестея». Уже по своей драматургической структуре эта единственная целиком до нас дошедшая трилогия Эсхила гораздо сложнее прежних, и в ней его художественная техника достигла высшего совершенства. Здесь использован третий актер, введенный только что выступившим молодым соперником Эсхила Софоклом. «Орестея» появилась на сцене в 458 г., в момент, когда в афинской политической жизни произошли и подготовлялись важные события. Как мы уже говорили, в 461 г. была проведена реформа Эфиальта, по которой Ареопаг лишился всех своих политических прав и стал исключительно судом по уголовным делам. Власть перешла в руки демократии, возглавляемой сперва Эфиальтом, а потом (после предательского убийства Эфиальта из-за угла) Периклом. Вскоре после этого началась агитация за возвращение к старым порядкам; Кимон, агитировавший за реставрацию аристократического строя, был подвергнут остракизму.

Все эти злободневные вопросы и события нашли свое отражение в трилогии Эсхила, несмотря на то что внешне она как будто не имеет никакой связи с тем, что происходит, содержание ее взято из старинных мифов. Однако нужно различать в этой пьесе два момента: ту идею, которая уже до Эсхила была положена в основу мифа, и то, для чего эти мифы нужны самому Эсхилу.

Рассказывается здесь следующее. Агамемнон, вождь греков под Троей, возвращается на родину. Во время его отсутствия его жена Клитемнестра со своим любовником Эгисфом управляли государством. Все симпатии зрителя на стороне вернувшегося царя. Этот царь — народный вождь, который не любит роскоши, заботится о народе. Но он вызвал ненависть Клитемнестры тем, что отправляясь в путь принес в жертву богине Артемиде их дочь Ифигению, а из Трои привез с собой наложницу Кассандру, дочь Приама. Клитемнестра с Эгисфом убивают Агамемнона. Сына его, младенца Ореста, увозят за пределы Микен. Таково содержание первой пьесы («Агамемнон»); Эсхил, как художник, старается здесь обнаружить психологические мотивы, толкнувшие Клитемнестру на преступление.

Во второй пьесе («Хоэфоры») Орест возвращается, чтобы согласно оракулу Аполлона отомстить за смерть своего отца и тем выполнить установленный старинным законом сыновний долг. Он убивает и мать и ее любовника. Но убийство матери — тягчайший грех. Эриннии (богини мщения) начинают преследовать Ореста. Он впадает в безумие, бежит по Греции, не может нигде найти успокоения. С этого момента начинается третья трагедия («Евмениды»).

Богиня Афина, к которой обращается Орест по совету Аполлона, учреждает судилище из знатнейших афинских граждан — Ареопаг, который и судит Ореста. На этом суде выясняются две точки зрения. Защитник Ореста — Аполлон — говорит, что Орест не совершил никакого преступления по отношению к родным, ибо между сыном и матерью нет никакого родства. Эриннии настаивают на том, что нет ближе родства, чем между матерью и ее сыном. В результате суд оправдывает Ореста, а Эриннии отныне почитаются как «Евмениды», благосклонные богини, подательницы плодородия.

Энгельс на материале этнографии справедливо указал, что здесь отчетливо изображена борьба двух принципов: старого принципа — матриархального наследования — и нового типа общественных отношений при патриархате. В том мифе, который использовал Эсхил, центр тяжести лежал на борьбе между этими двумя принципами, но для Эсхила замена матриархальных отношений патриархальными только частный случай гораздо более общего вопроса: почему вообще одни учреждения заменяются другими? Каким образом вечные законы нравственности могут изменяться и отменяться? Эсхил хочет показать, что та же борьба между старым и новым, которая происходит в человеческом обществе, происходит и в мире бессмертных богов. У старейшей богини, Земли, святилище было отобрано и отдано Аполлону, носителю мужского начала: землерожденных Титанов и Эринний сменяют светлые олимпийские боги. Мужскому началу, как более ценному (с точки зрения того класса, к которому принадлежал Эсхил), отдается предпочтение перед женским: богиня Афина, хотя и женщина, но по своему складу ближе к мужчине, рождена прямо из головы отца и не имеет матери. Однако старый принцип не мог быть отброшен легко и безболезненно: необходима была долгая борьба (такова, например, борьба богов с Титанами) и бесконечные страдания. «Знание через страдание» (pathei mathos) — таков принцип прогресса, установленный испокон века: ему подчинены и боги. Орест целую жизнь страдал и только этим купил себе право на счастье.