– Я… я вам не верю… Но, ах, боже мой, как хочу верить! – со стоном проговорила Зося, и на ее глаза снова набежали слезы.

– Надейтесь и верьте. Через недели две вы увидите брата, – сказал я и тихо, очень бережно поцеловал ее в лоб. Я сам не знаю, как это случилось. Еще мгновенье назад я и не думал об этом. Зося вздрогнула, хотела отшатнуться, но, вдруг взглянув мне прямо в глаза, сказала тихо и проникновенно:

– Пан полковник… Не обманите меня… У меня и так нет радости в жизни.

– Зосенька, все то, что я сказал, – правда, а теперь – ваше слово.

– Клянусь моею и Янека жизнями, клянусь счастьем отчизны, что буду ждать, буду молчать и буду верить вам в ожидании моего брата! – И она тихо опустила голову, так близко к моей груди, что я почувствовал ее волосы на своей щеке. Я поднес ее руку к губам и осторожно поцеловал ее нежные, красивые пальцы.

Занятая своими мыслями, она даже и не заметила этого.

– Ох, пан полковник, если… если это все правда… я смогу сделать вам большое полезное дело, но если вы меня обманываете и думаете посмеяться над одинокой, несчастной девчонкой, то… – она побледнела.

– Молчите, молчите, Зосенька! Ни звука. Когда вы увидите брата, вот тогда и поговорим об этом. А теперь идемте в парк. Сделайте веселый, кокетливый вид, чтобы никто не мог заподозрить, о чем мы говорили. На этих днях я скажу, когда вы увидите вашего брата. – Она отодвинулась, пристально, не спуская глаз, глядя на меня, затем вздохнула, отерла набежавшую слезу, и мы тихо направились вперед.

– Может быть, вы поспешили? – сказал генерал, выслушав мой рассказ о свидании с Зосей.

– С тем, что сообщил о ее брате? – спросил я.

– Нет, с тем, что пообещали показать его. Я не уверен, что это легко будет сделать.

– Но это необходимо.

– Идите-ка пока к себе, Александр Петрович, займитесь своими делами, а я подумаю… поразмыслю, – медленно проговорил генерал, и по его голосу было заметно, что он очень озабочен моим обещанием. Чувствовалось, что он уже начал «размышлять», и мое присутствие только мешает ему.

Работать мне не хотелось, слишком уж было остро и неожиданно бурное, взволнованное объяснение с Зосей. Я просто не мог бы сейчас сосредоточиться. Мне надо было успокоиться и собраться с мыслями. Выйдя в сад и сев в тени большого каштана, я стал рассеянно наблюдать за воробьями, гомонившими вокруг.

Наша работа уже подходила к концу. Подготовительные мероприятия заканчивались. Вся северная часть дороги охранялась нами, наши коменданты и части занимали зону. Возможно, что вскоре мы должны будем вернуться назад. Тут я поймал себя на мысли, что было бы нелегко расстаться с Зосей. Девушка начинала очень нравиться мне. «Вот тебе и концовка «дела о привидениях», – невесело улыбнулся я.

Ничего не надумав, я пошел к себе, прилег на софу и крепко заснул.

Часа в четыре ко мне вошел генерал.

– Извините, что разбудил вас. Как спалось, Александр Петрович? – спросил он, усаживаясь возле стола с микрофоном.

– Плохо… Духота и эти проклятые мошки, а днем… – начал было я.

– А днем Зося и ее хозяйка не дают спать. Ну, ладно, не хмурьтесь, взгляните-ка лучше, что я получил сегодня с утренней почтой. Прелюбопытное письмо издалека…

– Из Москвы? – быстро спросил я.

– Да, исключительного значения и секретности. Вам небезынтересно было бы познакомиться с ним, – протягивая мне бумагу, сказал генерал.

Я сел в уголок и, не отрываясь, дважды прочел его про себя.

Из авторитетных органов сообщали, что на Востоке действительно существует журналистка Эвелина Барк, бесцветно, много и сентиментально пишущая об Ираке и Иране. Однако было интересно также и то, что под псевдонимом «Ирандуст» и «Ориенталия» она до 1939 года работала в непосредственной близости к известному разведчику Чарльзу Клейтону, а с мая 1939 года перешла на «работу» в Разведбюро «Азия-ОС-4», и тут уже ее сводки, доклады и записки решительно отличались от той безобидной псевдо-экзотической чепухи, которую обильно печатала журналистка Барк.

Информационная и деловая переписка разведчицы «Ирандуст», «Ориенталии» была точной, деловой, похожей на боевые отчеты с фронта и уж, конечно, ничем не напоминала слащавое дамское рукоделие Эвелины Барк. Это была ловкая и умная завеса, совершенно укутавшая в своем дыме истинное лицо разведчицы, высоко ценимой разведками двух стран.

Очень, очень немногие из руководителей политики этих стран знали о том, что кокетливая, веселая, несколько легкомысленная журналистка Эвелина Барк одновременно была «Ирандустом» для одних и «Ориенталией» для других и что ее скупые донесения ценились на вес золота и высоко подняли авторитет «женщины Лоуренс», как в похвалу называли ее заинтересованные лица.

– Ну-с, как вам нравится это известие? – спросил генерал, когда я, наконец, оторвался от бумаги.

– Не документ, а разорвавшаяся бомба! – ответил я громко, стараясь, чтобы в микрофоне был явственней слышен мой голос.

– Да… история с географией… – как бы в раздумье произнес генерал. – Я вас попрошу, Александр Петрович, заучить наизусть эти строки и, не показывая никому, положить в сейф. Помните, что никто ничего не знает об этой бумаге.

– Слушаю-с. Я понимаю ее важность, товарищ генерал.

– Что Сеоев? Отправили или он еще здесь?

– В девять ноль-ноль через комендатуру отправляю его в Пехлеви.

– Пока задержите. Вам надлежит срочно выехать в расположение наших войск в зону железной и шоссейных дорог. В этой поездке он может вам пригодиться, ну, а уж после возвращения немедленно же отправьте его в Баку. А теперь идемте в столовую обедать, – вставая со стула, сказал генерал.

Мы едва успели покончить со вторым блюдом, как к нашему столу подошел дежурный офицер и, пригнувшись к уху генерала, что-то тихо шепнул ему:

– Ка-ак? – удивленно спросил генерал, отставляя в сторону вазочку с киселем.

– Так точно! – ответил дежурный, передавая ему визитную карточку.

Генерал прочел, пожал плечами и, как бы в раздумье протянул ее мне.

Я озадаченно взглянул на генерала, глаза которого не менее удивленно смотрели на меня.

– Битый чародей, оказывается, здесь и не думает скрываться в Исфагани…

– Да-а… поразительно, но факт. Ваша правда, Александр Петрович, – все так же недоумевающе согласился генерал. – Но черт его побери! По всем законам и правилам логики этот негодяй должен был исчезнуть из Тегерана… Где он? – поднимаясь, спросил генерал.

– В приемной.

– В каком он виде?

– Прекрасно одет, очень предупредителен, лицо забинтовано, левая рука на перевязи, – доложил офицер.

– Я думаю! – сказал генерал. – Ну, так пойдемте, полковник, знакомиться с крестником нашего сержанта.

Мы задними комнатами прошли в кабинет. Я сел за свой стол, а генерал в кресло у окна.

– Пригласите посетителя, – сказал он вошедшему дежурному.

Офицер открыл дверь и впустил из приемной человека.

– Извините, что явился без приглашения и оторвал вас от дела, – поклонившись нам, вежливо сказал вошедший, – но обстоятельства таковы, что я обязан был, несмотря на увечья, полученные от вашего пьяного солдата, сегодня же явиться сюда.

Я взглянул на генерала. Лицо его было непроницаемо. Он молча показал посетителю на стул.

Перед нами в почтительной позе стоял небольшого роста китаец с гоминдановским значком на груди, один глаз у него, очевидно, был подбит и тщательно забинтован. Он изящно поклонился и сел возле нас.