Комов вышел на улицу и увидел эскадрилью «тяжелых бомбардировщиков», идущих на «большой высоте». «Бомбардировщиков», изготовленных из картона и дерева, несли на вытянутых руках ребята, надув щеки и жужжа, словно большие шмели.

— Ребята! — окликнул их Комов. — Вы не очень заняты?

— А что? — спросил сынишка штурмана полка, почесывая фюзеляжем бомбардировщика лупившееся, обожженное солнцем плечо.

— Есть, ребята, дело!

— Какое? — заинтересовались они.

— Нужно срочно найти Чингиса и доставить его ко мне.

— Доставишь его, он как хватит…

— Ну хорошо, вы только найдите Чингиса и сообщите мне. Кто первый обнаружит собаку и доложит мне, получит благодарность приказом по «эскадрилье тяжелых бомбардировщиков».

Игра ребятам пришлась по вкусу. «Эскадрилья ТБ» рассредоточилась и со зловещим гулом скрылась в разных направлениях в поисках намеченной цели.

Спустя некоторое время ребята доложили, что «цель не обнаружена», в гарнизонном городке Чингиса не оказалось.

Комов наделил ребят конфетами, выпроводил их и, позвонив подполковнику Жилину, рассказал ему об исчезновении вместе с Родиным и его верного спутника Чингиса, хотя накануне, он это видел, Родин ушел к автобусу один, а пес остался в городке.

— Интересно! — выслушав его, сказал Жилин. — Очевидно, Чингис, так же как и мы с вами, разыскивает Родина. Мой вам совет, товарищ майор, отправляйтесь на речку, отдохните, — предложил подполковник.

День выдался жаркий. Комов представил себе золотистый песок, тенистые берега реки, поросшие ольшаником, освежающую прохладу воды, и предложение Жилина показалось ему заманчивым. Он зашел домой, взял махровое полотенце, книгу и не спеша отправился напрямик через лес к реке.

На пляже он увидел лежащих рядом Астахова и Бушуева. Примирение обрадовало Комова; не замеченный ими, он спустился в густой подлесок к самому берегу реки, разделся и бросился в воду.

Примирение состоялось утром. Они встретились в столовой. Астахов сел за один стол с Бушуевым и сказал:

— Ты меня извини, Алексей, я был не прав…

Бушуев видел, что признание дается Астахову с трудом, и, щадя его самолюбие, как будто не замечая возникшей неловкости, предложил:

— Пошли, Гена, купаться!

Здесь, на реке, болтая о пустяках, они оба избегали вопросов, затронутых на бюро. Под вызывающими дремоту горячими лучами солнца вяло, часто обрываясь, плелась нить их беседы.

Когда Комов вышел из реки и растянулся на песке, на пригорке показался голубой «Москвич» архитектора. Из автомобиля вышла Нонна, сбросила с себя шелковый халатик; в купальнике, раскрыв китайский зонтик, уверенно пошла она к Астахову и опустилась рядом с ним на песок. Увидев Нонну, Бушуев демонстративно поднялся, собрал свои вещи и шагах в ста выше по течению улегся к ним спиной.

В понедельник полетов не было, полк занимался предварительной подготовкой к полетам. На построение полка техник-лейтенант Родин не явился.

В этот же день после полудня агроном Забелин вышел из кабинета Комова и направился к себе в совхоз «Октябрь», земли которого раскинулись между территорией полка и предместьем города. Агроном был доволен — в ближайшее воскресенье совхозу обещана помощь. Травы стояли хорошие, и если в воскресенье люди выйдут на луга, — быть совхозу с сеном!

«Надо хорошенько накормить косцов, — думал Забелин. — Правда, их ни мясом ни маслом не удивишь, — агроном отведал солдатских щей. — Но мы им подбросим ранних помидоров да по кринке топленого молока!» — решил он и, придя в отличное настроение, размахивая на ходу полевой сумкой, агроном запел песню о «…дивчине, да о чернобровой…»

Агроном шел лесом и пел. По мере того как темнее и глуше была лесная чащоба, глуше становилась и песня, потом она угасла совсем. Забелин шел молча. Внезапно далеко впереди себя он услышал злобный собачий лай. Агроном прислушался и пошел быстрее. На вырубке, поросшей молодым подлеском, зажмурившись от яркого солнца, он остановился и вновь услышал собачий лай. Когда агроном открыл глаза и после сумрака чернолесья стал различать предметы, он увидел, как стая ворон, неистово каркая, кружила над молодыми деревцами. Сделав круг, воронья стая камнем пала в кленовый подлесок, но злобный собачий лай вспугнул птиц. Они вновь поднялись и, нещадно каркая, слетались в плотную стаю.

Осторожно, стараясь не наступать на сухой валежник, агроном подкрался к молодым кленам, раздвинул ветки и заглянул на полянку.

Лицом вниз на поляне лежал человек. Он был одет в офицерскую тужурку. Забелин различил на серебряных погонах с одним просветом две звездочки. В стороне он увидел бумажный сверток, из которого выглядывала банная мочалка, и в полуметре от нее фуражку с авиационной эмблемой. Из кармана тужурки торчала, надорванная и наполовину разворованная хомяком, пачка печенья. Хомяк, с защечными мешками, набитыми печеньем, лежал здесь же, задушенный рослым темношерстным псом, который, точно в карауле, ходил вокруг лежащего человека и, угрожающе рыча, смотрел на кроны деревьев, где шумно спорило воронье.

Лицом вниз на поляне лежал человек

Почуяв человека, пес насторожил уши и замер, затем бросился вперед и, заскулив, заметался по поляне. Забелин подошел к лежащему, нагнулся над ним и только теперь заметил на его спине маленькое пулевое отверстие. Тело убитого уже успело остыть.

Агронома охватил страх, он поднялся и бросился обратно в полк. Он бежал, ничего не разбирая, натыкаясь на пни и кустарники.

Вызванный по требованию подполковника Жилина судебно-медицинский эксперт вскрыл тело Родина здесь же, в лазарете. Капитану Данченко пришлось несколько часов дожидаться в приемной, пока эксперт полковник медицинской службы Хлынов и подполковник Вартанян не закончили вскрытия.

Хлынов, пожилой человек, седой, большеголовый, стриженный бобриком, вышел из секционной и, вытирая руки полотенцем, сказал капитану Данченко:

— Первый случай в моей практике. Отдельные органы трупа необходимо срочно отправить на судебно-химическую экспертизу. Прошу вас, капитан, договориться насчет самолета.

— Вас ждет подполковник Жилин, — доложил капитан.

— Хорошо, проводите меня к подполковнику, — согласился Хлынов и, надев фуражку, вышел из лазарета.

Данченко довез эксперта до отдела и на этой же машине поехал к командиру полка, чтобы договориться о самолете.

Хлынов сел в предложенное ему кресло и медленно, испытывая терпение Жилина, заговорил:

— В него стреляли с близкого расстояния. Пуля попала в левый плевральный синус во время выдоха, не задев легкое и не затронув диафрагмы. Пуля, будучи немного запилена, у конца развернулась на четыре маленьких лепестка. После такого, я бы сказал, удачного ранения, когда не задет ни один жизненно важный орган, раненый через десять дней был бы работоспособен, но… Смерть наступила мгновенно от паралича сердца. Я не могу сказать этого с уверенностью, но мне думается, что пуля была отравлена…

— Вам ассистировал подполковник Вартанян? — озабоченно спросил Жилин.

— Не беспокойтесь, Василий Михайлович, я своих подозрений никому, кроме вас, не высказывал, — сказал Хлынов, — как-никак тридцать лет судебно-медицинской практики.

— Вы не могли бы определить день и время смерти?

— Можно предположить, что смерть наступила между двадцатью двумя и двадцатью тремя часами в ночь с субботы на воскресенье. Я повторяю: можно только предположить, — подчеркнул Хлынов.

Вошел капитан Данченко и доложил, что самолет готов к вылету.

— Товарищ капитан, вы отправитесь вместе с полковником медицинской службы, дождетесь результатов судебно-химической экспертизы и привезете заключение, — распорядился Жилин.

Данченко вернулся в полк только под утро и прямо с аэродрома явился в отдел, где его ждал подполковник.

Вскрыв конверт, Жилин прочел письмо: