Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Утром была оттепель, к ночи похолодало. С крыш свисали сталактиты сосулек. Крепкий морозный ветер дул порывами прямо в лицо. Пройдя «Балчуг», Крылов вышел на спокойную Садовническую набережную и замедлил шаг. Едва видимый в облаках колючей снежной пыли его дом, точно новая звездная галактика, сверкал далекими манящими огнями. Когда Крылов уже подходил к дому, он обратил внимание на человека в светлом пальто с цигейковым воротником и шляпе: человек стоял, опершись о парапет набережной, и, высоко подняв голову, смотрел на окна верхних этажей. Крылов невольно посмотрел наверх и удивился — в окнах его квартиры не было света. Прибавив шаг, Крылов оглянулся назад, лицо человека в шляпе ему показалось знакомым, но мысль о том, что, несмотря на его предупреждение, Машеньки нет дома, — отвлекла его и обеспокоила.

Крылов поднялся на лифте, открыл своим ключом дверь и вошел в освещенную прихожую. На вешалке висела Машина шубка. Полковник вздохнул с облегчением, снял шинель, согрел руками остуженные ветром щеки и направился к дочери. В комнате было темно. На фоне светлого квадрата окна он увидел ее профиль и потянул руку к выключателю. Предупреждая его движение, Маша торопливо сказала:

— Папа, не надо! Я лучше приду к тебе.

Андрей Дмитриевич, ничего не сказав, вышел из комнаты, заглянул на кухню: здесь было холодно, и никель кастрюль сверкал суровым хирургическим блеском. Он прошел к себе в кабинет, зажег настольную лампу и в ожидании дочери сел на диван.

Вошла Машенька. На ней было темное шерстяное платье, волосы она собрала в один тяжелый узел на затылке. «Так причесывалась Варвара», — подумал Крылов и посмотрел на изменившуюся, повзрослевшую за эти дни дочь. Крепко сжав ладонью пальцы правой руки, точно певица перед решающей нотой, Машенька выжидательно остановилась подле стола.

— По-моему, мы с тобой, Мария, сегодня не виделись?! — сказал после паузы Андрей Дмитриевич. Он всегда называл ее Машенькой, строгое «Мария» прозвучало холодно и неприветливо.

— Здравствуй, папа! — сказала Машенька, едва сдерживая волнение, и поцеловала отца в щеку.

Он почувствовал легкое прикосновение ее горячих, сухих губ. Понимая всю ошибочность своего тона, Андрей Дмитриевич привлек Машеньку к себе, обнял, усадил рядом на диван и сказал тепло и мягко:

— Ну, ежик? Выставила свои колючки, хоть в рукавицах к тебе подходи. Сидишь одна, сумерничаешь…

— Я жду тебя с восьми часов. Знаешь, как трудно ждать…

— Да, я задержался, прости. У меня сейчас страдная пора, вот я и проглядел тебя, Машенька… Давно, ох как давно мы с тобой, вот так, по душам, не говорили…

Настольная лампа, выхватывая из мрака часть письменного стола, скупо освещала комнату, мамин портрет на стене, увеличенный с любительской фотографии, кресло, серенькую подушку. Лет пять тому назад эту подушку вышивала Маша — наивные голубые цветы по серому полю льняного полотна.

«Теперь иное поле, цветы другие…» — подумала она и сказала:

— Мы с тобой говорили не так давно, но время бывает разное. Другой раз и за год ничего не случится, а другой раз, вот как сейчас…

Андрей Дмитриевич услышал в голосе дочери что-то такое, что обеспокоило его еще сильнее, словно за эти дни она пережила большое, непоправимое горе.

Машенька подробно, не забыв упомянуть и случай в буфете, рассказала отцу о своем знакомстве с Роггльсом в театре, о частых встречах.

— Вчера он предупредил меня, — говорила Машенька, — что утром заедет за мной на машине и мы поедем к нему на дачу, чтобы решить наше будущее.

— Скажи, Маша, а тебе никогда не приходило в голову, что и отец имеет некоторое отношение к твоему будущему?

— Знаешь, папа, многие мои школьные подруги выходят замуж, они мне всегда поверяют свои тайны. Я знаю, как они влюблялись, страдали и были счастливы, но все то, что произошло со мной, так необычно, так красиво и страшно, что захватило дух. Где мне найти такие слова, чтобы рассказать тебе?! Мне казалось, что только перескажи все это, положи на слова простого рассказа и… все исчезнет, точно в сказке.

— Ну а он никогда не порывался встретиться со мной, поговорить?

— Однажды у него было такое желание. После бетховенского концерта мы возвращались домой пешком, в твоем окне был свет. Патрик спросил меня, удобно ли будет зайти сейчас и познакомиться с тобой. Я сказала, что это удобно, но, узнав, что ты полковник и работаешь в научно-исследовательском институте, Патрик был очень огорчен и сказал, что его случайное знакомство со мной может быть истолковано цинично и грубо.

— Кем?

— Разумеется, не тобой…

— Он был у нас дома?

— Был. Мы проявляли в ванной комнате пленку.

— Какую пленку?

— Негативную. Мы фотографировались на прогулке, около университета. Патрик мне дал химикалии и на следующий день зашел проявить пленку…

— Он был у нас и даже не зашел в комнату?

— Нет, он очень торопился, ему нужно было звонить на телеграф, это было его время передачи информации.

— Как «звонить», не понимаю?

— По телефону.

— Он мог позвонить из моего кабинета.

— Патрик не хотел в твое отсутствие заходить в кабинет. Я сказала ему, что никаких секретов у отца дома нет, а Патрик ответил: я это знаю, но мое положение обязывает меня к такой щепетильности.

— Скажи, дочка, ну а если бы у нас с тобой была машина времени и я сказал бы тебе: давай, Машенька, вернемся к той поре, когда еще непотревоженное сердце билось ровно и ты еще не знала Патрика, а?

— Поздно, папа. Теперь у меня нет без него жизни, и я не жалею об этом. Все мои мысли, надежды, чувства, все с ним. Вот… — сказала Машенька и, открыв руку, показала обручальное кольцо.

Изумруд на ее пальце сверкнул, точно глаз рыси. Андрей Дмитриевич взял ее за руку и, притянув к себе, молча посмотрел на кольцо. У рта его легла жесткая и в то же время горькая складка.

— Стало быть, поздно? — переспросил он.

— Поздно. Я очень люблю тебя, папа, ты самый мне близкий, самый родной, но…

— Не надо, Машенька, не надо, — видя, как ей трудно, сказал Крылов и, ласково похлопав ее по руке, добавил: — Ты, дочка, пойми меня, я против него ничего не имею. По всему видать, это честный, мужественный человек. Я прочел его книгу и проникся к нему уважением. Я с радостью, как гражданин гражданину, пожму его руку, но когда я думаю, девочка, о твоем будущем, все мне представляется неясным. Что тебя ждет как жену Патрика Роггльса? Дадут ли тебе визу? Каково будет тебе, советской девушке, в стране, где сознательно разжигается ненависть к твоей Родине? Я понимаю тебя, девочка, ты хочешь рука об руку пройти с любимым через все трудности. Ты сильная и не боишься борьбы, ну а он-то, он выдержит? Хватит ли у него сил? Я должен увидеть его, поговорить с ним. Позвони ему, пусть придет.

— Папа, он ждет внизу, около дома. Он ждет уже несколько часов…

— Он в светлом пальто и шляпе? — вспомнил Крылов.

— Да. Ты его видел?

— Видел. Зови его.

Машенька, словно в нее вдохнули жизнь, радостная выбежала из кабинета.

— Патрик сейчас придет! — крикнула она, включив свет у себя в комнате. — Он увидит свет в моем окне и придет! Это условный знак!

— Чья это выдумка? — спросил Крылов.

— Моя. Я приготовлю кофе? Хорошо?

Кофе на ночь Крылов не пил — пошаливало сердце, но, понимая, что Патрик предпочитает кофе, он, махнув рукою, сказал:

— Хозяйничай!

В кухне вспыхнул и зашипел газ. Гремя посудой, в маленьком цветном фартучке, деловито стуча каблучками, Машенька накрывала у себя в комнате на стол. Торжественная от крахмала белая скатерть, цветы, присланные Патриком, бутылка сладкого вина, уцелевшая от Нового года, — создавали ощущение праздника.

Когда раздался звонок и Андрей Дмитриевич вышел открывать дверь, Машенька выбежала в прихожую. Ей хотелось присутствовать при встрече мужчин.

Глядя то на одного, то на другого, с волнением наблюдая за лицами этих двух самых близких, дорогих ее сердцу людей, Машенька была озарена счастьем. В эти минуты она была не только хороша своим очарованием женственности, она была красива.

487
{"b":"901589","o":1}