Генерал наконец отвел взгляд от Христова, встал из-за стола и, пригласив майора сесть, начал:

— Дело, по которому я вызвал вас, — самое серьезное и ответственное из всех, которые поручались вам до сих пор. Я знаю очень мало, и вы должны выслушать меня внимательно. — Он наклонился вперед, насупил брови, как бы для того, чтобы подчеркнуть доверительный характер разговора, и продолжал: — Нам известно, что определенные круги за границей проявляют интерес к исследованиям наших институтов, особенно к опытам по противоатомной обороне. Насколько я понимаю, они хотят помешать нашей работе в этой области. С этой целью на нашу территорию переброшены люди, которым удалось ускользнуть от органов государственной безопасности и которые, вероятно, располагают необходимыми для своей работы средствами. Помолчав, генерал резко и с некоторой грустью добавил:

— Больше мы ничего не знаем.

Он снова остановил свой взгляд на майоре, как будто впервые увидел его, и неожиданно оживился:

— Конечно, до сих пор враги не сообщали нам своего адреса, никто из них не говорил, что он намеревается совершить или кто его сообщники. Такая уж наша работа, Христов! Уравнение со многими неизвестными…

Майор молчал.

«Больше мы ничего не знаем, — повторял он про себя. — Иди и ищи этих гадов, как будто нет другой работы!»

— Остальное должны узнать вы, — услышал он голос генерала. — Ну как? Беретесь за это дело?

От последних слов генерала он очнулся. В голове у него одна за другой проносились мысли: «Организовать наблюдение за институтами, детально ознакомиться со всем делом, вникнуть в успехи и неудачи институтов! Необходимо изучить людей, и, может быть, где-нибудь покажется подлая рука врага. У нас одна заповедь: «Если враг существует, он должен быть обезврежен». Нужны только осторожность, бдительность, ум…»

Майор поднял голову и встретил вопросительный взгляд генерала. Этот взгляд говорил ему: «Колеблешься?»

И вдруг майор Христов услышал, как сам он произносит твердо и отчетливо:

— Берусь, товарищ генерал!

Христов почувствовал, что теплая ладонь генерала крепко стиснула его руку.

— Начинайте! Это очень важная задача. Приходите всегда, как только понадобится, в любой час суток. И запомните… — генерал сделал 'паузу, подумал и тихо добавил: — Лисиц легче ловить у курятника!

Майор Христов щелкнул каблуками, повернулся и пошел к двери.

Как всегда, в лаборатории номерного института совсем тихо. Кажется, в комнатах нет ни одной живой души. Лаборатория расположена на шестом этаже одного из новых зданий. Двойные стены из полых кирпичей, тройные рамы окон, обои из поглощающего звук материала создавали здесь абсолютную тишину. Все это было сделано по требованию профессора Пет-кова. У своеобразного старика веселый нрав, он радушно относится ко всем, но не выносит ни малейшего шума. В тишине, как он говорит, думается гораздо быстрее. Он мог часами, даже сутками, усевшись на какой-нибудь стул, раздумывать над еще не разрешенными научными проблемами и забывать обо всем остальном.

Многочисленные серийные опыты, которые проводились в его лаборатории, требовали чрезвычайной внимательности и наблюдательности. Поэтому профессор часто по привычке говорил:

— Тише, пожалуйста, тише!

Было что-то благоговейное в этой Тишине среди оживленного шума большого города. Всех, кто входил в тихую лабораторию, охватывало смущение, и они испытывали невольное уважение к происходившим здесь таинственным опытам.

У профессора было три сотрудника, не считая лаборантки и уборщицы.

По старшинству после Петкова шел Савов. Он отличался от остальных своей представительностью и неизменной элегантностью. Его ценили как одного из крупных специалистов по противоатомной защите, у него были научные труды, его имя часто упоминалось, и он заботился о своей доброй славе.

Доктору Елене Радевой двадцать шесть лет, и, вероятно, поэтому она очень серьезна и старательна. Маленького роста, черноглазая, некрасивая, но добрая, подвижная, как серна, она непрестанно суетилась в просторных кабинетах лаборатории и готова была пожертвовать собой ради науки. Внутренне Радева гордилась, что работает в номерном институте, где проводятся чрезвычайно важные исследования, а внешне старалась казаться хладнокровной, даже равнодушной, как и подобает настоящему ученому.

Третьим был инженер Николов, человек с характером мрачным и раздражительным, каждую минуту готовый нагрубить даже профессору, отчитать кого угодно. Он быстро вспыхивал, и тогда даже профессор не мог успокоить его. Но Петков любил инженера, так любил, что уже на следующий день после совещания великодушно простил ему дерзкое выступление и дал новое задание. Впрочем, это отнюдь не смягчило Николова. Он был убежден, что он совершенно прав и что профессор должен был простить его. В научных кругах считали, что Николов очень способный человек и что из него выйдет крупный ученый, только нервы у него явно не в порядке. Он без малейшего стеснения, открыто называл Савова фанфароном, а Радеву аптекарской куклой.

Четыре часа пополудни. Рабочий день в лаборатории кончился, но никто из сотрудников

не уходит.

Заканчивалась первая стадия опыта № 456.

Как показала рентгенограмма, синтез прошел удачно, и профессор в добром настроении насвистывал оперную мелодию.

Сотрудники окружили его, ожидая дальнейших указаний.

Синтез проводился в специальном автоклаве, где было создано необходимое для реакции низкое давление. Полученный материал охлаждали и вальцевали, превращая в широкие листы. Из этих листов, обладавших эластичностью каучука, они делали мешочки, в которые сажали подопытных мышей. Затем в камере мешочки облучались мощным потоком гамма-лучей.

Состояние мышей решало успех работы. Однако до сих пор подопытные животные погибали под действием смертоносных лучей.

Камера, где производилось облучение, была сделана из стекла, а внутри находился свинцовый сосуд, в который Радева вложила мешочек из материала № 456 с мышами. Она взглянула на счетчик Гейгера, вмонтированный в камеру. Он показывал отсутствие радиоактивности. Затем она закрыла свинцовый сосуд, соединила его со специальным свинцовым кабелем, конец которого выходил из камеры, и закрыла дверку самой камеры.

Решающая часть опыта началась.

Внимательно проследив за действиями своей помощницы, профессор Петков сказал Савову:

— Что-то мне подсказывает, что на этот раз нам непременно повезет!

— Я тоже убежден в этом, — ответил Савов. Мрачный Николов присоединял к камере

шланг, через который пойдет радиоактивное вещество в виде газа.

— Если ничего не выйдет и сегодня, — сказал он Радевой тихо, но так, чтобы его услышали другие, — я предложу профессору превратить эту камеру в аквариум и пойду искать себе более серьезную работу!

— Николов, неужели это не серьезная работа? — спросил профессор. — Неужели стремление спасти жизнь миллионов людей — это, по вашему мнению, не серьезная работа?

— Я этого не говорил, — ответил Николов.

— Может быть, вам действительно все это надоело? Ведь целый год бьемся, а результатов нет. Я понимаю вас и согласен с тем, что опыты, наверное, нужно прекратить, но… — профессор на мгновение замолчал и с грустью закончил: — Б Японии от лучевой болезни продолжают умирать люди, и мы должны продолжать наши попытки остановить этот ужас. Представьте себе, что нам удастся защитить людей от радиоактивного излучения! Проработать для этого Целый век — не так уж много!

— Да, и Николов это хорошо понимает, но он просто шутит, — попытался смягчить разговор Савов.

— Я не шучу! — Инженер ненавидел покровительственный тон Савова. — Я сказал это и готов повторить еще раз. Мне опротивело играть в кошки-мышки! Или ваша теория — легкомысленная забава, или, клянусь, нам кто-то Сознательно мешает! Да, мешает! — воскликнул _;он и острым взглядом окинул всех присутствующих.

Профессор задумался.