Откровенно говоря, Игнат не был в восторге от того, что командир базы назначил его на катер с Кирьяновым и Милешкиным. Кирьянов все еще держался особняком, всех, кроме боцмана Доронина, сторонился. И хотя он ' не сплоховал, когда ходил с Дорониным на тузике и во время тайфуна, однако Атласов не мог забыть о том, что на Черном море Алексей дал труса. Как-то еще он покажет себя в настоящем деле? А судя по приготовлениям на базе, предстоящая ночь обещала немало неожиданностей. К Петру же Милешкину у Атласова просто-напросто не лежала душа — гонористый зазнайка.

Вот и сейчас он что-то шепчет Алексею, будто забыл, что в дозоре болтать не положено.

До Атласова долетели обрывки фраз:

«Подумаешь, боцман сказал! — это голос Милешкина. — Что он, больше нас с тобой знает? Что у него за душой-то есть — деревенская начальная… Не пойму, на кой ляд ты с ним беседы ведешь?»

«А у тебя совесть есть?» — это отвечает Кирьянов.

«При чем тут совесть!..»

Атласов кашлянул. Шепот прекратился.

В темноте подошли к проливу. Вода устремлялась в него, как в гигантскую воронку. Катер дрожал, едва справляясь с течением.

— Самый, самый полный! — скомандовал в переговорную трубку Атласов.

— Есть, самый, самый полный! — приглушенно отозвался Степун.

А катер еле полз. Полз, натужно урча, вздрагивая, отфыркиваясь отработанным газом. За бортом то и дело возникали отрывистые всплески. Ночь, а лосось все еще играет, описывая в воздухе дуги метра в два, не меньше. А может быть, на косяк напали акулы…

Атласов посмотрел на светящийся циферблат часов — скоро и заданный командиром квадрат. Течение нехотя выпустило катер из своих тугих струй. Движок застучал веселее.

Время напряженного ожидания всегда течет медленно. Атласову подумалось, что прошло с полчаса, а минутная стрелка на циферблате передвинулась всего на девять делений.

Перебрав ручки штурвала, он взял немного мористее. Порывистый нордовый ветер стал ударять в левый борт, и катер закачало сильнее. Должно быть, оттого, что Атласов отвык ходить на такой малой посудине, у него засосало под ложечкой.

Хищников не видно и не слышно. А возможно, они сегодня и не появятся, и напрасны все приготовления на базе? Но что это?.. Вроде бы стучит чужой мотор.

— Малый, самый малый! — негромко скомандовал Атласов в переговорную трубку.

Нет, ему просто послышалось. Только волна плещет о борт.

— Слева по носу неизвестное судно! — отрывисто выкрикнул с бака Кирьянов: он был впередсмотрящим.

Судно? Не туман ли наползает? Не принял ли Алексей бродячее бревно за судно? Атласов до боли в глазах всматривался в ночную тьму. Да, судно… Определенно судно! Зоркий глаз у Кирьянова!

Поворот штурвала, и одна за другой новые команды:

— Средний вперед!

— Полный!

— У пулемета, готовьсь! И опять в машину:

— Самый, самый полный! Оборотики!

Палуба под ногами затряслась — Степун старался выжать из движка все что мог. Злая волна с шипением перебросилась через планшир.

Но тут вдруг движок поперхнулся, закашлялся и замер. И сразу стало отчетливо слышно ритмичное постукивание чужого мотора. «Стосорокасильный «Симомото», — тотчас определил Атласов, нетерпеливо спросил у моториста:

— Что там у вас? Заело?

Переговорная трубка не ответила. Степун высунулся из двери машинного отделения:

— Не проворачивает! Что-то накрутило на винт!

Катер беспомощно качался на волнах, течение и ветер сносили его на юго-запад, к проливу. Силуэт неизвестной шхуны растворился в темноте. Неужели опять «Хризантема»?

«Счастливо оставаться! Счастливо оставаться! Счастливо оставаться!..» — затихая, издевался «Симомото».

— Милешкин, — позвал старшина, — приготовиться к спуску за корму! «Если скоро не управимся— течение утянет в пролив».

— Есть! — Милешкин вырос перед рулевой рубкой.

«Боится, — понял по голосу Атласов. — Может, лучше послать Кирьянова?.. Нет, Петр все же поопытнее».

Милешкин поспешно разделся, бросил одежду через окно в рубку.

Оставив вместо себя у штурвала Кирьянова, старшина обвязал Петра под мышками тросом, закрепив другой конец за буксирный кнехт.

— Наверное, на винт намотало сети. Освободишь, — сказал он, передавая матросу кортик. — Быстренько!

Милешкин не хуже старшины понимал, что, если течение втянет беспомощный катер в пролив, — стремительные водовороты разобьют его о скалы. Однако, перебросившись за борт, он в страхе прижался к нему: «А вдруг поблизости рыщут акулы?..» Холодная волна окатила по пояс. Милешкин вздрогнул и уцепился за планшир еще крепче.

— Ныряй, ныряй! Раз-два и порядок! — подбодрил Атласов. Он тоже вспомнил сейчас про «морских прожор», как называют акул на Камчатке. Чаще всего они охотятся за пищей именно ночью, и не в одиночку, а целыми стаями. Отец рассказывал, что однажды огромная полярная акула облюбовала их рыбацкий кунгас и, разгоняясь, несколько раз с силой ударяла в днище, стараясь опрокинуть лодку. Игнат и сам видел пойманную на перемет акулу. В желудке у нее нашли остатки двух тюленей, с десяток топорков, щупальца осьминога, чуть ли не полтонны сельди и множество всяких костей. Ее вытащили на палубу шхуны, выпотрошили, а она все еще била хвостом, судорожно разевала громадную пасть и беспрерывно мигала веками. А зубы? Сотни треугольных зубов с зазубренными краями, длиной в четыре — пять сантиметров…

— Ныряй, не трусись, — сердито повторил Атласов.

Собравшись с духом, Милешкин разжал пальцы и скользнул в воду. От страха он забыл набрать в легкие побольше воздуху и не смог поднырнуть к винту. Чувствуя, что вот-вот задохнется, он оттолкнулся ногой от пера руля и пробкой вылетел на поверхность. Новая волна ударила его головой о корпус катера, что-то острое полоснуло по бедру.

— Спасите! — в отчаянии выкрикнул Милешкин.

Атласов с трудом выволок обмякшего, перепуганного парня на палубу.

— Акула цапнула! — едва выговорил тот.

— Где? — встревожился Атласов, включил электрический фонарик, осветил Петра, все еще сжимавшего в руке кортик.

На бедре у него кровоточила неглубокая ранка.

— Сам порезался, — догадался Атласов. — Герой! Перевяжись и одевайся. Кирьянов; приготовиться!

— Мне? — растерянно переспросил Алексей. «Вдруг в воде действительно акулы?» Стало дожути страшно, страшнее, чем в осеннюю штормовую ночь, проведенную на кавасаки. — Я сейчас, — пробормотал он, стягивая сапоги.

— Быстро, быстро, — подгонял Атласов.

Раздевшись донага, Алексей в момент почувствовал озноб. «А как же мы купались зимой в Вопи?»

— Чтобы не швырнуло о корпус, сначала отплыви маленько, — сказал Атласов, обвязывая Алексея концом, легонько подтолкнул в спину: — Топай!

Выждав волну, Алексей прыгнул за борт. Как и советовал Атласов, он немного отплыл от катера и лишь после этого, приноравливаясь к ритму волн, нырнул под корму.

На лопастях и на валу винта он нащупал туго намотанный трос и обрывки сетей. С одного раза тут ничего не сделаешь…

Так Алексей нырял и нырял, сбившись со счета. Не каждый раз ему удавалось перерезать витки троса, — а кортик наточен, как бритва! — но его неизменно ударяло о железный корпус то плечом, то локтем, то головой. И все ему чудилось, что рядом шныряют акулы. Рассчитать невидимые волны было трудно, и одна из них так стукнула о перо руля головой, что он было потерял сознание.

Постепенно мотки перерезанного троса ослабли, и Алексей начал стаскивать их с вала.

Несмотря на июль, вода была очень холодная. Выныривая на миг на поверхность, с жадностью вдыхая воздух, он не однажды хотел крикнуть: «Вытаскивай!» И опять нырял.

Еще один моток, еще один моток, еще…

Когда наконец-то Алексея вытащили на палубу, он не сразу смог встать.

— Иди в машину отогрейся, — с напускной строгостью приказал Атласов. Он едва удержался, чтобы не расцеловать Кирьянова: не чета Милешкину!..

— Здорово тебя наколотило! — запуская движок, присвистнул моторист Степун: Алексей был весь в ссадинах и кровоподтеках.