«Это действительно странно», — сказала она себе, рассматривая фотографии.

— Ты в порядке?

Словно ученик, пойманный на списывании, Мария молниеносно заставила фотографии исчезнуть.

— Паша, чего ты встал? — спросила она, идя навстречу мужчине.

— Я не чувствовал тебя рядом с собой и удивился. Что ты задумала?

— Я заварю себе шиповниковый чай и лягу спать. Хочешь?

— Я думал, ты снова начала курить.

Мария улыбнулась. Мало того, что я целый день окружена полицейскими в управлении, подумала она, так теперь еще у меня дома есть соглядатай…

— Нет, Паша. Я обещала тебе бросить, и я это сделала. А теперь иди спать, я скоро приду.

Через окно Мария наблюдала за силуэтом водонапорной башни и стенами завода. Мария всегда мечтала жить в тихом районе, подальше от городского шума. У ее бывшего мужа была там квартира, и она переехала туда сразу после свадьбы, исполнив это детское желание. Но когда они расстались, она уехала, чтобы не мешать ему — и избежать вполне реального риска выстрелить в него — и сняла эту квартиру в заводском районе, обреченная смотреть из окна на утраченный статус.

Лучше жить в трущобах, чем с этим ублюдком, говорила она себе, вспоминая студентку, которой едва исполнилось двадцать — последнюю в длинной череде таких, как она потом узнала, — с которой он ей изменил. С того дня она поняла, почему каждый раз, когда ей приходилось давать показания на суде или ходить по коридорам прокуратуры, все смеялись за ее спиной или сочувственно смотрели на нее: очевидно, ее бывший даже не удосужился скрыть свои похождения, выставив их обоих на всеобщее посмешище.

«Остановись. Нет смысла зацикливаться на этих унижениях», — поучала она себя, проглатывая последний глоток ягодного чая.

Шиповник не оказал никакого действия. Оказавшись в постели, Мария продолжала ворочаться, как проклятая. Она продолжала видеть эти фетиши, эти демонические маски, задавалась вопросом, почему тела так и не были опознаны, и искала причины такого большого временного разрыва между двумя убийствами.

Она еще не знала этого, но ей как будто передали эстафету: одержимость подполковника Барсукова заразила ее.

В некоторых деревушках крымской глубинки еще иногда использовался колокол для обозначения основных этапов жизни их жителей: рождения, бракосочетания, похорон и религиозных праздников. В некотором роде это был голос общины, и с детства все учились узнавать звон колокола, чтобы ориентироваться в деревне.

Перед тем как отправиться на работу, Всеволод Латыпов припарковал свой джип у придорожного кафе и вошел внутрь. Бармен, поприветствовав его, приготовил двойной кофе, и налил рюмку горилки.

В кафе воцарилась тишина. Еще не подняв рюмку, Всеволод услышал звон колокола: он возвещал о событии.

Посетители уставились друг на друга, и на мгновение бармен встретился взглядом с холодными глазами Всеволода, который потягивал кофе в тихой атмосфере, пронизанной недосказанностью и разбуженной наглым звоном колоколов. Все, даже если они не делали вид, что ничего не знают, слышали о пожаре, который ночью превратил в пепел земли семьи Цуриковых, найденных мертвыми в результате, как казалось, убийства и самоубийства, произошедшего в результате внутрисемейной ссоры.

Расплатившись, Всеволод пошел к своему джипу, довольный. После разборки в Скалистом слух распространится по окрестностям очень быстро, и если менты придут задавать вопросы о Цуриковых, никто не посмеет говорить, даже под пытками. Операм было бы легче заставить камни петь, чем этих людей, которым Всеволод только что предъявил острые ощущения жертв.

Приехав на автобусе в Симферополь и прогуливаясь по Гагаринскому парку, Евгений Кротов обнаружил, что это огромная зеленая зона в центре города. По словам прохожих, Гагаринский парк считается главным местом отдыха не только в Симферополе, но и самым большим в Крыму. Евгений не удержался: зайдя на небольшой островок, снял летние туфли и пошел по пляжу, пока его ноги не погрузились в изумрудную воду. Вода была прохладной, но не настолько, как ему показалось, и после почти бессонной ночи и долгого путешествия на автобусе с одного конца полуострова на другой он почувствовал себя бодрым.

Через несколько минут за его спиной раздался женский голос:

— Вы, должно быть, Евгений Кротов.

Капитан повернулся лицом к красивой женщине лет тридцати, элегантно одетой в светлый облегающий костюм, подчеркивавший ее изгибы. Она была блондинкой, среднего роста, с голубыми глазами, что в сочетании с ее внешним видом противоречило всем тем стереотипам, которые Евгений слышал о крымчанах, об их темных волосах и цвете глаз. Он узнал голос коллеги, которая позвонила час назад и попросила встретиться на пляже, на островке посередине пруда. Чтобы понять, что она имела в виду под островком, Евгению пришлось прибегнуть к помощи Гугла.

— Почему вы так думаете? — ответил он.

Мария Райская огляделась по сторонам.

— Ты единственный человек с мокрыми ногами в этот гребаный холод, — говорит она, переводя взгляд на своего коллегу.

— Холодно? Наверное, градусов восемнадцать, а то и больше.

— Вот о чем я говорю! Давай, выходи оттуда, у меня от тебя мурашки по коже.

— Наверное, я выгляжу сумасшедшим, да? — спросил Евгений.

Он присоединился к ней и протянул руку.

— Именно, — сказала крымчанка, энергично сжимая ее. − Как прошло путешествие?

— Долго, но красиво, − не стал распространяться Евгений.

— Хорошо. Добро пожаловать в Крым, — сказала Мария, и ее тон нельзя было назвать дружелюбным.

Очень скоро Кротов обнаружил, что время на полуострове течет несколько по-другому: оно растянуто, прерывисто — особенно перед морем и этими огромными степями с голубым небом и словно висит в безвременье, когда прошлое неразрывно связано с настоящим. По сравнению с Питером и особенно Москвой люди как будто двигались в замедленном темпе, и этот способ наслаждаться жизнью в тишине, всегда ни о чем не думая, сразу понравился ему.

Они остановились выпить в одной из небольших закусочных в центре; эти кафешки служили ориентиром для аборигенов при назначении встреч, как объяснила ему Райская. На берегу водоема росли каштаны и ивы, и она была окаймлена длинной велосипедной и пешеходной дорожками. Многие воспользовались теплой погодой после полудня, чтобы пробежаться, прогуляться или покататься на велосипеде в нескольких сотнях метров от моря.

— Судя по твоему восторженному виду, я делаю вывод, что ты впервые приехал в Крым, — сказала Мария, с подозрением оглядев одежду своего коллеги: черная кофта, рваные джинсы и потертая кожаная куртка. Она обратила внимание на его лихой берет, который делал его больше похожим на рокера, чем на капитана полиции.

— Первый раз в Крыму за все время, — ответил Кротов, рассматривая наряд своей коллеги, на его взгляд чрезмерно элегантный для полицейского.

Одетая так, она либо хочет привлечь к себе внимание, либо пытается вызвать у меня комплексы. И в том, и в другом случае ты идешь не с той ноги, моя красавица, сказал себе Евгений. Если ты и дальше будешь так на меня пялиться, ты вызовешь интерес.

— Ну, могло быть и хуже, верно? — сказала Мария, прежде чем сделать глоток пива.

— Это ты должна мне сказать.

— Знаешь, что? Я не хочу портить тебе сюрприз, — возразила Мария с изучающей улыбкой.

Евгений почувствовал плохо замаскированную обиду: как будто коренная крымчанка была вынуждена приветствовать его. Он надеялся, что это всего лишь пресловутое недоверие крымчан к выходцам с материка.

— Сначала я приняла тебя за туриста. У тебя гармоничное телосложение, − сказала Райская, разглядывая бледный цвет лица своего коллеги, его синие глаза, тонкие черты профиля.