— Послушайте, Ионов, я хотел бы кое-что у вас уточнить. На моем месте другой следователь давно бы уже отправил вас в камеру, а судья выдал постановление о вашем аресте на два месяца. По опыту могу сказать, что улики против вас неопровержимы, а оправдывающие вас — отсутствуют. Но моя главная задача на данный момент — не допустить, чтобы преступник оставался на свободе. Вы тоже находитесь под угрозой. Вы должны сказать мне кто еще был с вами в ту ночь. Мы сможем вас защитить.

— Вы не представляете, как мне хочется вам верить, — сказал Ионов, сопроводив свои слова меланхоличной улыбкой.

— Что вы имеете в виду? — спросил Евгений, застигнутый врасплох.

— Насколько я знаю, вы не смогли защитить Бирюкова. То же самое теперь можно сказать и о Латыпове. Или вы действительно думаете, что они умерли своей смертью?

На этот раз Евгений не проронил ни слова. Он колебался несколько секунд, затем продолжил:

— Кто стоит за этой историей?

Антрополог покачал головой.

— Вы действительно наивны. Вы думаете, что контролируете ситуацию, но на самом деле не имеете ни малейшего представления о том, что происходит.

— Тогда скажите мне.

— И закончить как эти двое? Нет, я в своем уме.

— Послушайте, этот человек убирает ненужных свидетелей. Вы можете быть следующим. Мы обязательно осмотрим вашу машину и я не уверен, что вы смогли избавиться от всех следов. Если кровь в вашей машине окажется кровью Дианы, вы станете последним человеком, который видел ее живой. Думаю, это убедит суд в вашей виновности. Когда же мы будем иметь больше информации о вашем сообщнике, в этот момент вы нам не будете нужны, чтобы узнать правду, понимаете? Я предлагаю вам последний шанс. Если у вас есть хоть немного мозгов, сотрудничайте… Что вы делали в районе Белогорска?

— Я больше не стану с вами разговаривать, — сказал мужчина нейтральным, почти покорным тоном.

Затем Ионов разразился истерическим смехом, который казался неконтролируемым.

Останки Всеволода Латыпова были обмыты, упакованы и уложены на деревянный настил у погасшего камина. Настил был разложен на столе, служившем катафалком, и тело накрыто белой простыней. Вокруг останков Всеволода в порядке старшинства собрались скорбившие родственники, стоявшие неподвижно, как вороны. Импровизированная погребальная камера освещалась лишь десятком свечей. Стояла полная тишина.

Когда Нефалим вошел в маленький домик на окраине деревни, женщины разомкнули круг, чтобы дать ему подойти. С почти священной деликатностью мужчина приподнял простыню, открыв тело своего родственника. Он поразился телесным повреждениям, полученным покойным при столкновении с поездом.

Нефалим наклонился и поцеловал Всеволода в лоб.

В обычных обстоятельствах родственники шумно кричали бы, стали бы рвать на себе волосы и одежду; в детстве и юности Нефалим не раз бывал на похоронных поминках в своей семье, и каждый раз это было бурное проявление скорби в виде криков и плача старших. Но в этот вечер женщины молчали и не двигались, как он им приказал. Как следует помянут Всеволода они в другое время.

Нефалим велел двоюродным братьям унести тело и взял лопату, переданную ему племянником Богуславом, которой собирался сам вырыть могилу. Затем он возглавил процессию, за ним следовали женщины.

Вдруг рядом с ним появился Богуслав и зашептал ему на ухо:

− Нефалим, я знаю, что сейчас не время, но позвонил наш брат и сказал, что сегодня вечером приедет.

Мужчина кивнул, вытер мокрые глаза и ответил:

— Скажи ему, чтобы он как можно скорее приехал в общину. Нам есть что обсудить. И держи это при себе, понял?

Племянник кивнул и, оставив процессию позади, бодро зашагал в сторону деревни Латыповых. По дороге Богуслав понял, что никогда раньше не видел, чтобы Нефалим плакал, и это открытие глубоко взволновало его.

Мария вернулась в комнату для допросов вместе с Эркеновым.

— Мои коллеги были предельно откровенны с вашим мужем, поэтому я буду откровенна и с вами. Ваш муж причастен к убийству Дианы Гурджиевой.

Женщина подавила крик и закрыла рот рукой.

— Если вы еще раз посмеете заплакать, я арестую вас за пособничество, — процедила Райская.

Она дала ей несколько секунд, чтобы переварить угрозу.

— Вы этого хотите? — спросил Эркенов, − Оказаться в тюрьме, чтобы прикрыть человека, который изменил вам и втравил вас в историю с похищением?

Рита энергично затрясла головой.

— Слушайте, у вас есть рот, чтобы говорить, так что прекратите играть в эти мимические игры. Можете ли вы сказать мне что-нибудь о событиях в ночь на двадцать третье сентября, да или нет?

— Нет, я ничего не знаю.

— Так уж и не знаете? — удивилась Райская, − Если вы нам ничего не дадите, мы не знаем, что с вами делать. Без информации мне будет трудно убедить следствие закрыть на это глаза.

— В тот вечер он уехал около девяти часов. Он не сказал мне, куда едет. Вернулся он утром с шокированным видом. Его руки были в ссадинах, как будто он кого-то ударил.

Мария бросила понимающий взгляд на Риту. Она не стала на нее давить. В связи с дальнейшим судебным процессом всегда предпочтительнее не прерывать спонтанное заявление, чтобы избежать обвинений защиты в подтасовке показаний.

— Он не стал рассказывать, что произошло, где он находится… Сказал, чтобы я потерпела, что у него есть решение, как заработать денег. Я не должна была задавать никаких вопросов, а должна была прикрыть его, если кто-то придет и спросит о его местонахождении.

Кровь, секс и деньги: святая троица преступности, подумала Мария. Она внимательно слушала, не вмешиваясь.

— Он повторял мне до тошноты: «Ты должна вести себя нормально, не привлекать внимания»… Я не понимала, вернее, понимала, что он попал в беду, но мне бы такое и в голову не пришло, — продолжала Масюк.

Райская дала ей еще несколько секунд, но, увидев, что она не продолжает, задала вопрос:

— Можете ли вы придумать какую-нибудь причину, по которой ваш муж мог находиться двадцать второго в районе Белогорска? Что он там делал? Нет ли у вас в этом районе какой-либо собственности, дома друзей или родственников?

Маргарита Масюк вытерла глаза, потом прошептала:

— Нет.

Райская криво улыбнулась и уставилась на нее.

— Вы серьезно, Маргарита? Вы думаете, что мы вам поверим?

— Нет, — повторила женщина.

— Я даже не стану говорить об ответственности за дачу ложных показаний… Мы вас привлечем за соучастие не только в похищении, но и в убийстве. Будьте уверены, что мы найдем доказательства вашей причастности. Нужно ли вам это? Тем более учитывая ваше состояние здоровья. В тюрьме вам придется работать по десять часов в день, и вам там никто не станет вводить антисептические свечи и ставить минеральные клизмы, − Мария вспомнила разговор с обслугой в санатории, − Так что сидеть за решеткой я вам совершенно не рекомендую. Да и СИЗО ничуть не слаще.

− Вы можете ничего не говорить, − бесстрастно заметил адвокат.

Эркенов закрыл папку с документами. Райская потянулась к кнопке звонка.

— Вы будете задержаны на сорок восемь часов, после чего вам предъявят официальное обвинение.

Лицо Масюк задергалось, она состроила кислую физиономию, поглядывая то на Павла, то на Марию. Видно было, как женщина просчитывает что-то в уме.

— Черт… Ну есть там один дом. Не у нас, у постороннего человека. Пару раз в год Валерий ездил в Белогорск, но никогда не рассказывал зачем.

− Что за дом? Адрес знаете? — спросил Эркенов.

− Не помню… Черт, я была там только один раз несколько лет назад. Валерий позвонил мне и сказал, что сильно пьян и не может сам вести машину. Он попросил меня приехать за ним и назвал адрес. Но я сейчас уже не помню его.