— Это было бы действительно глазурью на торте…

— Если бы это было все, то это была бы просто прогулка по парку, дорогой коллега.

— Что ты хочешь сказать?

— Попробуй взглянуть на это с другой стороны: кто мог захотеть отомстить своим коллегам из убойного отдела за то, что его не допустили к расследованию? Кто мог обидеться на «больших мальчиков» за то, что их амбиции застряли в кладовке, собирая пыль среди старых папок?

— Черт, Маша. Ты же не хочешь…

— Конечно, ты угадал. В отделе они ругаются как сумасшедшие, и угадай, на кого они ругаются?

— Но это не наша вина!

— Иди и объясни им…

— Кто-то настраивает нас друг против друга, — сказал Евгений. − Они хотят сорвать расследование.

— Алло, проснись! Они уже сделали это, Кротов.

— Да уж. Что мы делаем?

— Мы раскроем правду, найдем того, кто нас подставил, и вернем ему долг с процентами, — прошумела Мария в трубку. − Под «процентами» я подразумеваю, что мы зажмем его яйца в двери отдела убийств.

Евгений улыбнулся.

— Я буду в Управлении пораньше.

— Я возьму гвозди и молоток. Увидимся там.

Евгений разделся перед фотографией Дианы Гурджиевой, приколотой к стене, и направился в ванную. Когда мобильный телефон снова завибрировал, он отступил назад, решив, что это Райская. Но это был не его партнер.

Это был другой человек.

Он несколько секунд смотрел на мигающий телефон, затем повернулся и дал ему позвонить.

Струя ледяной воды, вырвавшаяся из насоса, резко разбудила подростка, заставив подпрыгнуть.

— Здравствуй, — поприветствовал его отец, − у тебя была возможность подумать?

Микели сидел в углу бычьего сарая, весь в грязи, навозе и сене, окруженный роем мух, растерянный и травмированный, не в силах поверить, что его отец мог пойти на такие крайности. Дяди связали ему руки за спиной веревкой, а затем привязали за лодыжки к кольцу, прикрепленному к стене, как и животных, которые виляли хвостами и мочились в нескольких сантиметрах от его лица. Запах в сарае стоял отвратительный. Судя по осадку у его ног в каменном стоке, подростка, должно быть, несколько раз стошнило. Ночь, которую он только что провел, будет трудно забыть.

— Ты мне ответишь, или мне опять придется оставить тебя здесь на целый день? − Всеволод отругал его, а дяди, молчаливые и строгие, как гранитные статуи, смотрели на племянника, не произнося ни слова.

— Нет, папа, я задумался.

В то утро на посевы обрушились неожиданные ранние заморозки. Две коровы и лошадь умерли без предупреждения, возможно, от холода, другие животные стонали всю ночь, третьи были возбуждены, как будто сходили с ума, бились головой о деревянные перегородки. Дурные предзнаменования деда сбывались во всей своей трагичности. Всеволоду нельзя было терять времени.

— Ну и как? — позвал он Михаила.

— Я сделаю все, что ты хочешь, — пробормотал мальчик, низко опустив голову.

— Я тебя не расслышал.

Михаил поднял глаза на отца и повторил:

— Я сделаю то, что ты просил.

Всеволод на несколько секунд задержал стыдливый взгляд на сыне, а затем кивнул:

— Ты сделаешь это сегодня вечером. Я заеду за тобой после ужина.

Михаил, побежденный и униженный, кивнул.

— Освободите его и вымойте, — сказал Всеволод своим братьям. − И заприте его в его комнате до вечера. Я ему больше не доверяю, — добавил он низким голосом.

Мария и Евгений уже собирались войти в комнату расследования, когда мобильный телефон Евгения начал вибрировать. Он взглянул на него и увидел, что это Барсуков.

— Маша?

— Что случилось?

— Это Роман Игоревич, — сказал он, показывая ей телефон.

— Ладно, нажимай. Может быть, он вспомнил что-то, что может быть нам полезно. Я иду домой, мне нездоровится.

Евгений кивнул и исчез в коридоре, подальше от дверей кабинета.

— Роман Игоревич?

— Здравствуйте, Евгений. Я звоню в неподходящее время?

— Должен сказать, что с тех пор, как я начал работать, это был нескончаемый поток плохих времен. Так что нет. Во всяком случае, не больше, чем обычно.

— Я очень сожалею об этом. Я видел заголовки в газетах…

— О, это. Ну и дела. Мы еще не видели Фирсова, но он, должно быть, с ума сходит.

— Давление СМИ не облегчит расследование. Играя с прессой в кошки-мышки, мы рискуем допустить серьезные ошибки. Нужно быть осторожными.

— Я знаю, но нам с Марией это не грозит: нас не включили в спецгруппу, а материалы по старым убийствам мы должны были передать в отдел убийств.

— Обычные служебные игры… Извините, правда.

— Теперь у нас появилась еще одна проблема: все думают, что это мы слили все в газеты, чтобы отомстить… Но неважно. Расскажите мне, как вы?

— Определенно лучше, чем вчера. Поэтому я и звоню вам. Я размышлял о месте преступления.

— Расскажите мне все.

— На мой взгляд, это убийство — подражание. Очевидно, что это кто-то, кто глубоко изучил старые материалы и хорошо знает культовое значение различных элементов. Но это не может быть тот же самый человек, который убивал и тридцать, и сорок лет назад. По соображениям возрастного характера, конечно, но не только…

— Есть ли что-то, что заставляет вас склоняться к этой версии?

— Маска несколько отличается от других. Старые были более ручной работы, более грубые. А эта, похоже, вышла прямо из мастерской, где их массово производят, не знаю, понятно ли я выражаюсь…

— Конечно, это так. Мы можем обратиться к специалисту, чтобы он проанализировал этот факт и проследил, как ее создал мастер.

— Попробовать ничего не стоит. Это может быть интересным направлением.

— Что-нибудь еще?

— Да… Это скорее личное впечатление.

— Все равно скажите мне. Никто не знает это дело лучше вас, так что…

— Это связано с насилием, с которым Диана подверглась нападению перед убийством. Это не вяжется с остальными. Видя их, я могу вас заверить, что… Не сочтите меня за дурака, но в первых двух случаях была форма уважения к жертве, заботы. По крайней мере, судя по тому, в каком состоянии та была оставлена. Волосы, помню, были чистые и аккуратно расчесанные, кожа без царапин и синяков… В этом было что-то вроде пиетета, почти желание близости. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Абсолютно.

— А еще я вспомнил кое-что другое. Что-то очень важное, но я не хотел бы говорить об этом по телефону или в присутствии Марии. Я хочу поговорить об этом с вами наедине.

Если он хотел застать Кротова врасплох, то ему это удалось.

— Евгений?

— Я здесь. Я здесь.

— Не могли бы вы уделить несколько минут?

— Конечно, да. Давайте сегодня вечером, после работы?

— Идеально.

— Спасибо за информацию. Мне пора, Фирсов уже в пути.

— До встречи.

Евгений положил трубку в карман и увидел, что к нему приближается волевое, с крупными чертами, лицо полковника.

Не успел он открыть рот, как Фирсов сказал:

— Кротов, зайди ко мне в кабинет. Я сейчас приду.

— Хотите, чтобы я позвонил Райской?

— Потом. Пошли.

Евгений бросил обеспокоенный взгляд в сторону комнаты отдела убийств и последовал за своим начальником.

— Закрой дверь, — приказал Яков Михайлович.

— Полковник, если речь идет о статьях, которые…

— Это не то, что произошло. Я знаю, что это были не вы. Проблема будет в том, чтобы убедить ваших коллег, но с этим я разберусь… Садитесь.

Фирсов передал Евгению папку.

— Отчет Тромкина о вскрытии… Взгляни на него.

Евгений начал читать, стараясь не думать о том, что, если его напарник узнает, что он пошел на встречу с Фирсовым без нее, она воспримет это плохо и заставит его заплатить за это.