— Где-то, — сказал он.

Она ударила его локтем по ребрам, заставив его рассмеяться и застонать от боли одновременно.

— Что случилось?

— Отец отвез меня в музей в Черноморское.

Эстер сделала смешное лицо. Она действительно не могла представить, чтобы кто-то вроде Всеволода, ее второго дяди, посещал музей.

— И что вы увидели?

— Статую… Они называют ее Богиней-Матерью.

Он приостановился, чтобы свистнуть породистой лошади, которая продиралась сквозь болотные камыши на повороте реки, вгрызаясь копытами в болотистую землю, рискуя вывихнуть ногу.

— Была ли она красивой?

Мальчик пожал плечами.

— Статуя. Кусок мрамора, ничего особенного. Ты бы сделала это лучше.

Девушка несколько секунд молчала.

— Что будет дальше?

— И что дальше?

— Что ты сделал? — спросила Эстер, раздражаясь.

— Ничего. Мы пошли домой.

— То есть вы проделали весь этот путь только для того, чтобы увидеть эту статую?

— Вот так. Безумие, не правда ли? Мне тоже казалось, что это пустая трата времени.

— А твой отец, что он сказал?

— Это я потом пойму.

— Так странно…

— Мой отец и прадед очень странные, как вы знаете.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, как бы это было — уехать отсюда? — спросила Эстер после нескольких минут явного созерцательного молчания. (Судя по напряженности ее тона, она, видимо, долго размышляла над этими словами, почти боясь их произнести). Не надоела ли тебе эта скучная жизнь в окружении полей и животных, без телевизора, без компьютера, отрезанная от всего? Повиноваться старшим, как будто мы животные?

— Внешний мир — дерьмо. Мы живем так, чтобы защитить себя, ты же знаешь, — сказал Михаил, в его голосе прозвучали жесткие нотки.

— Это то, во что нас всегда заставляли верить, но что вы знаете? Что вы знаете о том, что значит жить нормальной жизнью?

— Я доверяю своему отцу.

— Я хочу уйти. Я больше не могу этого выносить.

Михаил пристально, серьезно посмотрел на нее, затем улыбнулся.

— Ты шутишь, да?

— Вовсе нет… Я сыта по горло. Я не хочу закончить, как мои сестры.

— Разве ты не хочешь жить со мной?

— Конечно, я хочу жить с тобой, но не здесь. Не с нашей семьей… Я хочу увидеть мир.

— Эстер, будь осторожна в своих словах. Если твоя мать услышит тебя, она спустит с тебя шкуру, как со свиньи.

— Именно в этом и заключается проблема. Какой может быть вред? Мы учились в школе до самого колледжа здесь, в деревне, где все смотрели на нас косо. А после этого? Заперлись здесь, вдали от всего. Твой отец рассказывает нам, как устроен мир, но мы его не видим. Почему не можем?

— У нас есть все, что нам нужно, прямо здесь. У тебя есть я, я.

Она погладила его щеку, скрытую первыми тенями бороды.

— Я знаю, но я хочу жить с тобой где-нибудь в другом месте, а не здесь.

Лицо Михаила помрачнело.

— Мне не нравятся эти речи. У вас здесь семья. Неужели вы хотите бросить всех? Вот так просто?

— Ты когда-нибудь задумывался, почему нас заставляют жить здесь в таком виде?

Михаил бодро оттолкнул ее и встал, подзывая к себе лошадь.

— Мне не нравится твой тон, Эстер. Это твоя земля и твоя семья. Кто там, черт возьми, есть? Кто позаботится о тебе там? — сказал он, огрызаясь, указывая подбородком на мир за горой. Я скажу тебе: никто.

— Я не хотела тебя злить…

Парень раздраженно покачал головой и оседлал лошадь.

— Продолжай, — призвал он.

Он помог ей подняться, а затем пустил лошадь рысью по следам мулов, поднимавшимся к поместью Латыпова, и с излишней силой хлестнул животное.

За всю дорогу до дома ни один из них не проронил ни слова.

Сердце Михаила было в смятении. Слова любимой девушки пробудили в нем старые тревоги, горькие вопросы, на которые он так и не нашел ответа.

Что, если Эстер была права?

Он еще сильнее хлестал лошадь, огорченный этими вопросами, и тщетно пытался заставить их замолчать.

— Мы увидимся вечером? — спросила девушка, когда он оставил ее у входа в деревню.

— Нет. Сегодня вечером я должен пойти с отцом в одно место, — резко ответил Михаил.

— Где?

— Иди домой, Эстер, и выбрось из головы то, что ты мне рассказала, — сказал он и, не оглядываясь, пошел в сторону конюшен.

— Это самый известный проспект Симферополя. Здесь люди впервые целуются, встречаются с друзьями, празднуют важные события… Он проходит практически через весь город, — пояснила Мария, кутаясь в плащ.

— Это великолепно. Это действительно так.

— Она опаздывает, — сказала Мария, посмотрев на часы. Она уже должна быть здесь.

Не отрывая взгляда от небесного пейзажа, Евгений спросил коллегу:

— Ты так и не сказала мне, что ты думаешь о маневре Фирсова?

Мария пожала плечами.

— Что и говорить, это пустая трата времени.

На встрече с начальником они оба рассказали ему о том, как они провели день с подполковником, не упустив ни одной детали, даже о том, в какое состояние погрузился Барсуков после того, как они покинули Алушту. Фирсов, видя их недоумение по поводу раскрытия дела и предложение не открывать его вновь, не согласился: он хотел хотя бы дать ветерану последний шанс.

— Жертвы так и не были опознаны, — настаивал он. − Это неприемлемо. Я хочу хотя бы провести тест ДНК на телах, вернее, на том, что от них осталось.

— Это означает…

— Я знаю, что это значит, Райская. Это не предложение… Я уже взял на себя инициативу по отношению к прокуратуре. Позаботьтесь об этом как можно скорее, пусть даже только для проформы, чтобы старик мог уйти со спокойной душой. Если он уже начинает терять ее, то… в общем, вы поняли.

Поэтому оба инспектора спустились в старое архивное помещение Управления и вместе составили запрос на эксгумацию тел с анализом ДНК-профиля, который направили по электронной почте заместителю прокурора, отвечающему за взаимодействие с группой «закрытых дел». Прокуратуре, видимо, было не до того, поскольку ответ был получен менее чем через два часа, что дело поручено судебному патологоанатому и генетику из Института судебной медицины Симферополя, которым дано шестьдесят дней на представление своих заключений, и приложено разрешение на эксгумацию с вывозом гробов с кладбищ, где были похоронены жертвы.

— Барсуков, по крайней мере, будет счастлив, — сказала Мария.

— Вон его жена… Пойдем, посмотрим, что она хочет, — ответил Евгений.

Они отправились на встречу с Региной Барсуковой, которая попросила Марию о встрече. Поприветствовав друг друга, они сели на скамейку в парке, обратившись лицом к центру города, который все дальше погружался в ночную мглу.

— Спасибо за доступность, — сказала Регина.

— С удовольствием. Как Роман Игоревич? — спросил Евгений.

Женщина просто покачала головой.

— Я… я не сказала ему, что приду поговорить с вами. Он бы не одобрил.

Евгений и Мария обменялись тревожными взглядами.

— Я уверена, что он даже не упоминал вам о своей болезни.

— Вы говорите об опухоли? Ну, не в деталях, но я бы сказала, что это довольно очевидно, к сожалению… — пробормотала Райская.

— Нет, Мария. Это не то, о чем я говорю.

— Тогда нет, — вмешался Евгений. − Мы больше ничего не знаем.

— Как я и думала… Роман страдает так называемой деменцией тела Леви. Это нейродегенеративное заболевание, раннее старческое слабоумие, сходное с болезнью Альцгеймера. За относительно короткий промежуток времени оно приводит к тяжелому когнитивному снижению, сопровождающемуся проблемами с памятью, широкими колебаниями внимания, паранойей, тревогой, паническими атаками, галлюцинациями, тремором покоя и целым рядом других ужасных симптомов.

Евгений и Мария погрузились в тягостное молчание: эта новая информация путала все карты.