— Я вас понимаю и уважаю вашу точку зрения… — снова попыталась вмешаться Мария, но подполковник ее снова перебил.

— И теперь я умираю, Маша. В буквальном смысле. Несколько месяцев — и прощай. А там, — говорит он, постукивая себя по виску, — уже начались проблемы. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать, просто мне хотелось бы, чтобы работа, которую я проделал за эти годы, не была забыта. Я бы хотел, чтобы досье оставалось открытым.

— Ты можешь быть спокоен. Фирсов заверил меня, что с этим делом продолжат заниматься и что оно будет одним из приоритетных в работе группы сотрудников по расследованию «глухарей», так что…

— Нет, Маша, я, кажется, оговорился, — сказал Барсуков, глаза которого внезапно потемнели. Дело не только в старых нераскрытых делах или странных ритуалах. Вот тебе новый случай. Пропавшую зовут Диана Гурджиева, ей двадцать три года, и она пропала несколько дней назад. Я убежден, что за все эти годы были еще убийства, что они никогда не прекращались. И я боюсь, что Диана станет следующей жертвой.

Пристально глядя в зеркало, он как будто внимательно разглядывал свое лицо. На нем были только черные тренировочные штаны. Евгений Кротов отжимался на кулаках. До боли, сладкой боли в мускулах. Он бросал вызов своему телу.

Наконец потный, но довольный Кротов потопал в ванную, и мылся едва ли не полчаса. Она тщательно намыливал каждый участок своего тела, наблюдая, как затем мыльная вода стекает в раковину. Евгений промокнул волосы полотенцем и посмотрел на себя в зеркало. Отображение ему понравилось.

Он с трудом узнавал себя, но это было даже хорошо. Черные волосы, синие глаза, бледное лицо, узкий нос и незаметная голубоватая жилка под правым веком. Он чувствовал себя слегка затуманенным, как будто смотрел на незнакомца.

Вот в чем нужно убедить себя, подумал он. Стать новым человеком.

Кротов надел халат и вернулся в свою комнату, чтобы собрать последние вещи.

Пришло время оставить это место, перевернуть эту страницу, и начать новый этап жизни.

Это был новый вызов для него.

Плодородной земли изначально меньше, чем людей. Этот урок крымчане, дети прогресса, давно забыли. Они поддались на обманчивый зов индустриального бога, с энтузиазмом прогнулись под него, отвергнув природу, которая веками принимала и лелеяла их предков. Но после ослепительных обещаний лучшей и благополучной жизни это капризное и переменчивое божество покинуло их, оставив после себя лишь ржавеющие развалины предприятий, безработицу, вырубленные леса, массовую эмиграцию на материк, безвозвратно отравленные территории и отсутствие своей воды.

После 1991 множество крымчан покинуло землю своих отцов, отдавая предпочтение городам, теряя «память земли». Множество деревень и поселков обезлюдели, особенно в глубине острова, где хутора превратились в чистилища для душ, в деревни-призраки, населенные почти исключительно стариками, ожидающими конца.

Братья Цуриковы представляли собой обратный случай: они работали на материковой Украине, но когда умер их отец, оставив им лишь несколько участков земли и несколько сотен овец, они решили, что смогут вернуться в деревню и разбогатеть, возделывая землю, хотя всегда презирали деревенскую жизнь.

Тысячелетиями ритм человека соотносился с темпом природы. Цуриковы, как и большинство неопытных фермеров, пытались навязать свой собственный ритм: поздно вставали, сеяли без малейших знаний, пренебрегали стадами, обильно поливали огороды и виноградники химикатами, меняли семена за одну ночь, и через несколько лет доставшиеся им плодородные поля стали засушливыми и бесплодными, а скот вскоре погиб от болезней и отсутствия нормальных кормов.

Тупые и жадные, они разыграли последнюю карту: на последние деньги, вырученные от продажи своих квартир на материке, они создали хитрую ирригационную систему на основе артезианской скважины, приобрели генераторы, цистерны и сотни метров труб для полива более двух тысяч растений конопли, уверенные, что густой растительности этих скалистых труднодоступных мест хватит, чтобы скрыть эти запретные плоды от бдительного взгляда закона.

На протяжении нескольких километров земли Цуриковых примыкали к землям Латыповых, а Латыповы ненавидели больше новой власти только одну вещь — закон. Пастухи и фермеры не хотели иметь никаких проблем с ФСБ и военными, а Цуриковы со своими плантациями подвергали всех опасности, рискуя, что военные придут и сунут нос в их владения. Поэтому делегация местных пастухов и фермеров отправилась к Всеволоду Латыпову, чтобы попросить его вмешаться, пока не случилось самое худшее.

— Дело принимает плохой оборот, Всеволод, — сказали они. − Чем быстрее мы разберемся с этим, тем будет лучше для всех.

Всеволод поговорил со стариком Латыповым и предложил решение, которое бы устроило всех. Это был древний обычай горных караимов: поскольку скот Цуриковых погиб, а братьям предлагалось отказаться от незаконных посевов в пользу легальной деятельности, все пастухи в округе должны были отдать им небольшую часть своего стада, как это веками практиковалось среди крымских караимов для помощи тем, кто пострадал от смерти, наводнения или потери скота в результате пожара или голода.

Когда Жанна Цурикова оказалась лицом к лицу с Всеволодом, тот не успел и рта раскрыть, приняв цепь солидарности своих «коллег». Животные были доставлены в щедром количестве, к ним прилагались центнеры сыра, несколько гектолитров масла и столько домашнего вина, чтобы напоить всю деревню.

— Я ваша должница, — поблагодарила Жанна, пообещав поджечь свою плантацию.

Через несколько дней Латыповы увидели среди ночи клубы дыма, поднимающиеся с земель Цуриковых. Но дым был слишком тонким. Жулики из семейства Цуриковых обманули его, пожертвовав лишь малой частью своих конопляных плантаций, что подтвердил коррумпированный полицейский, сосед Латыпова, посоветовавший Всеволоду решить проблему, пока она не привлекла внимание областного УВД, находящейся вне сферы его влияния и контроля.

И вот в ту безлунную ночь Латыповы пересекли каменистые земли Цуриковых и, словно призраки, бесшумно подъехали к ферме, где спали Жанна и Иосиф, расположенной рядом с полями марихуаны, более чем в полутора километрах от любого жилья. Луна бросала кровавые отблески на сельскую местность. Пение цикад и хриплый вой ветра облегчали работу непрошеных гостей. Они пришли без огнестрельного оружия: с такими феноменами, как братья Цуриковы, карабины и пистолеты были не нужны.

Всеволод наблюдал за младшим братом Нефалимом, глухонемым двоюродным братом Захаром и пятнадцатилетним сыном Мишей, которого дед приказал «приучить». Помимо грубого нрава, Латыповы были известны своим телосложением, как у циклопов: Рост Всеволода, Нефалима и Захара приближался к двум метрам, а Мишин был уже за сто восемьдесят пять. У них были большие мозолистые руки с пальцами, утолщенными от тяжелой работы в поле, широкие плечи и сила, как у быка, — можно было подумать, что они появились из самой толщеи этих скал.

Кивнув подбородком, Всеволод отдал приказ брату, который направился в овчарню и вернулся, таща за ухо овцу. Глава семьи подошел к животному и нанес ему два удара ножом по бокам. Овца начала отчаянно блеять, привлекая внимание в доме, где примерно через десять секунд зажегся свет.

Нефалим отпустил животное и показал двоюродному брату, чтобы тот спрятался.

Дверь открылась, и из нее, позевывая, вышла Жанна с ружьем в руках.

— Кто там? — спросила она темноту сонным похмельным голосом.

Следуя указаниям отца, мальчик подошел к дому.

— Миша, — ответил он.

— Кто? — спросила Жанна, сделав шаг вперед, как будто она не слышала.

— Михаил Латыпов, — повторил он.