Бирюков, тем не менее, продолжал тактику молчания: теперь он равнодушно смотрел в зарешеченное окно и улыбался каким-то своим мыслям. Временами он поглаживал свою бородку и закрывал глаза, словно пытался медитировать.

− Если собираетесь симулировать психическое расстройство, Бирюков, − не выдержал зампрокурора Маценко, − делайте это убедительнее.

В ответ гуру многозначительно улыбнулся и стал покачиваться на стуле, словно маятник.

В конце концов Неделину это надоело, и он, заглянув в папку, стал заново анализировать задокументированные этапы вихревого расследования, которое привело — по общему мнению — к поимке убийцы.

− У меня вопросов больше нет, − бросил он в пространство.

Бирюкова увели конвоиры, а уже на лестнице Маценко спросил у Марата:

− Надеется на помощь родственника?

− Не только, есть кто-то еще, − задумчиво пробормотал Неделин, − звено, которое мы упустили в расследовании.

Сергей Бирюков, двоюродный брат арестованного гуру, приехал в середине дня. Служебная «Волга» въехала во двор; сидевший рядом с шофером офицер вышел первым, открыл дверцу. Генерал-лейтенант был в гражданском — на нем был костюм, на который был накинут плащ.

Войдя в кабинет Фирсова, он без предисловий подошел к полковнику, улыбнулся приветливо, протянул руку:

— Здравствуйте, Яков Михайлович, рад, что не отказали, приняли. Я только с аэродрома. Суетишься, суетишься, а поговорить по душам и не с кем. Вы как спасение.

Бирюков был мужчиной лет сорока — сорока пяти, лицо узкое, загорелое, короткая стрижка, с боков начавшая проступать седина, светлый костюм, черный галстук — у генерал-лейтенанта был вкус в одежде.

— Спасибо, — сказал Фирсов.

— Давайте к делу. Может, выпьем кофе? Я тут привез коньяк, может немного выпьем для завязки разговора?

Полковник покрутил головой.

− Спиртное в другой раз.

— Вы чем-то расстроены?

Фирсов пожал плечами, сказал неопределенно:

— Работа.

Он согрел чайник, разлил кофе по чашкам, достал сахар. Бирюков бросил себе в чашку пару кусков рафинада и повернулся к Фирсову:

— Я вот по утрам порой просыпаюсь, и страх охватывает, знаете, прямо пальцы стынут, умирать скоро, а собой и не жил, понимаете? Собой, нутром своим, душой своей, чтобы почувствовать, что живешь именно в данную минуту, в это мгновение и что жизнь — самое замечательное, что может быть. Понимаете меня?

Яков Михайлович усмехнулся, отпил, смакуя, кофе, продекламировал:

— Я хочу быть кумиром вселенной, я хочу ничего не хотеть… Подавите желания и ощутите жизнь. Способ один, других нет.

Бирюков сделал глоток:

— Чересчур за многое и за многих я в ответе — жена, дети, родственники, друзья, сослуживцы, естественно. Допустим, я начну жить по большому счету, а что будет с ними? Кстати, о родственниках…

Фирсов опять усмехнулся:

— Легкая интеллектуальная разминка, а теперь о деле, верно? Так учил Дейл Карнеги. Я правильно произношу?

Бирюков засмеялся:

— Вы мне нравитесь, полковник. Вы все понимаете. — Он развалился на стуле, запросто, по-свойски, улыбку убрал, заговорил доверительно: — Да, о деле. Вот какая штука. Вы вчера задержали одного человека, непутевого балбеса.

— Дмитрия Бирюкова?

— Да. Он немного особенный. Тяжелое детство. Я принимал в его становлении кое-какое участие. Он мой двоюродный брат.

— Какое?

— Ах, полковник, разве это имеет значение… — грустно улыбнулся Бирюков.

— В темную не играю, — Фирсов осушил чашку, налил себе еще.

— Сыщик есть сыщик, — скорбно вздохнул Бирюков. — помог получить диплом, работу.

— Лидера секты неоанастасийцев?

— Это все попутное. Он мой родственник. Вы меня понимаете? — Бирюков положил Фирсову руку на плечо, добавил, понизив голос: — пропуска в Национальный парк их организация получала через меня, по линии ФСБ. Как не хотелось бы, Яков Михайлович, чтобы мое участие фигурировало в документах дела.

Фирсов покрутил головой медленно, шея напряглась.

— Я не знаю, чем вам помочь, генерал-лейтенант.

— Дмитрий может вернуться к нормальной жизни только чистым, полковник. Если будет признано, что задержание его произошло по ошибке. Подумайте об этом, — допил душистый напиток Бирюков и уставился на Фирсова.

— Это невозможно, Сергей Александрович.

— Вы же однажды помогли нашей конторе, — вежливо настаивал Бирюков. — дали оперативную информацию о ячейках экстремистской организации «Хизб ут-Тахрир» на полуострове… Забыли?

— Ну, во-первых, борьба с экстремизмом входит в нашу компетенцию, − Фирсов встал, стоял, глядя в окно, неожиданно безразличный. − Но в ситуации с вашим родственником замешаны наркотики, а это я считаю злом.

Бирюков усмехнулся:

— Дело, наверное, не только в них. — Он сделал еще глоток, — Есть причины и другого характера, верно?

— Да, — кивнул головой Яков Михайлович. — Это так. Ваш двоюродный брат подозревается в убийстве молодой девушки, жестоком убийстве, с ритуальными мотивами. — Он бросил взгляд в сторону генерал-лейтенанта, — я ничего не могу сделать.

Бирюков печально покачал головой, встал, поставил пустую чашку на блюдце, сказал сухо:

— Мы можем обойтись и без вас. Это просто. Но я знаю, что вы полезете в драку и на каком-то этапе успешно, вас ценят, у вас опыт, имя здесь. Значит, война. А это создаст неудобство, я не люблю неудобства, я люблю комфорт. — Он, сузив глаза, оценивающе посмотрел на Фирсова. — У меня есть информация о ваших связях с агентами украинской разведки здесь, на полуострове. Что вы сообщаете им самое важное, что происходит в этом здании. Правда, я не люблю верить слухам…

Полковник не ответил, опять взглянул в окно, оно выходило на хоздвор здания, увидел подъехавшую машину, человека, вылезавшего из нее, засмеялся неожиданно, повернулся к гебисту, сказал:

— Тут и там ходят слухи по домам…

Бирюков застыл в ожидании.

— Ваш родственник подсаживает на наркотики своих адептов, — сказал Фирсов, — людей, которые приходят к нему с надеждой. Я навел сейчас наскоро некоторые справки. У вас дочь, одна дочь, благовоспитанная, экономист, в вашей чистой биографии. А жаль, что у вас не было больного ребенка, жаль, что слезы не лили, не маялись, не обращались к знахарям и колдунам…

Бирюков жестко ударил кулаком себя в ладонь и торопливо вышел. Фирсов оперся спиной о подоконник, проговорил тоскливо:

— Зачем? Зачем, а?

Вскоре позвонил Эркенов, он все еще работал в комнате спецгруппы. Голос его был растерян:

— Странно получилось, господин полковник! Мы все делали, старались… И какой конец!

— А что случилось? Я не в курсе, — встревожился Фирсов.

— Сейчас Сергей Бирюков заехал в следственный изолятор. С ним полковник Назаренко и прокурор по надзору за следствием и дознанием в органах МВД…

— Соснин!

— Только что судья вынес меру пресечения Дмитрию Бирюкову в виде домашнего ареста без дополнительных условий…

— А что наш гуру?

— Говорят, уже покинул СИЗО. Вместе с адвокатом и своим двоюродным братом. Сказали, вы в курсе дела…

— Не расстраивайся, Павел.

Полковник взглянул на часы и стал набирать номер Райской. Надо было обсудить изменившуюся ситуацию.

Регина Барсукова уже несколько месяцев не видела своего мужа в таком хорошем виде. Она стала внимательнее наблюдать за ним, пока он завтракал, и поняла причину этой ауры легкости и спасительной раскрепощенности.

— Ты все сказал им.

Роман Игоревич повернулся к ней в недоумении.

— Прошу прощения?

— Прошли месяцы, а может, и годы, с тех пор как я видела тебя таким спокойным… На ум приходит только одно объяснение: ты рассказал коллегам абсолютно все.

Мужчина кивнул, ничуть не удивившись, что жена заметила: мало ли что она не знала. Возможно, живя со следователем, она приобрела определенные качества, как бы набив оскомину: любопытство, наблюдательность, регрессивную дедукцию и интуицию.