— Имеется в виду Таврская Богиня-Мать? — спросил Кротов.

— Именно так. В Крыму существовал культ Богини-Матери, уходящий своими корнями в палеолит и сохранявшийся на протяжении всего неолита. Первоначально эта богиня-мать представлялась первобытным божеством, единственным хранителем тайны жизни. Духовное существо, способное, с одной стороны, смягчить травмирующее событие смерти, а с другой — гарантировать жизнь после смерти. Считалось, что она родилась путем партеногенеза, без посредничества мужского начала, которое…

— Эй, остановитесь на секунду, у меня уже голова пухнет, — зашумела Райская. − Мы здесь для того, чтобы возобновить дело об убийстве или сдать экзамен по древней истории? Успокойтесь немного, подполковник, и перестаньте читать лекцию.

— Простите… Скажем так: эта фигура представляла женское божество, охранявшее мертвых, а значит, и потусторонний мир, и воплощала натуралистический религиозный идеал, отсылающий к богиням-матерям Боспорского царства и Крита, с которыми были связаны три очень сильных измерения: жизнь, смерть и возрождение. Так лучше?

— Пока все хорошо… Но мой вопрос остается прежним: при чем здесь Дионис? — раздраженно взорвалась Мария.

— Со временем на смену богине-матери пришли мужественные фигуры, которые лучше воплощали мужскую функцию в новых социальных структурах этих народов… Знаете ли вы, что откуда пошло слово «Таврида»?

— Просветите нас, — ответил Евгений.

— Греческие поселенцы в Крыму перевели само название соседнего народа, которое могло означать «племя быка».

Само слово «таврос» восходит к праиндоевропейскому и прасемитскому названию дикого быка — тура. Крым входил в ареал обитания этого животного. О том, что древние жители полуострова охотились на быка, свидетельствует петроглиф на горе Бурун-Кая в Бахчисарайском районе. Рисунок, выполненный красной охрой, относят к третьему тысячелетию до нашей эры. Когда быки были приручены, они стали играть важную роль в сельском хозяйстве полуострова.

Бычий культ считается одной из форм тотемизма. Если для северных народов Евразии характерны тотемы змея, волка и медведя, то в обширном регионе, примыкающем к Средиземному морю, почитали быка. В пользу «тотемной» версии говорит и фраза римского историка Аммиана Марцеллина о том, что тавры «ревели». Вероятно, они делали это во время битв, чтобы устрашить врага и продемонстрировать своё «родство» с быком.

— Это все очень интересно, но…

— Я постараюсь быть кратким, коллега. Соответственно, со временем эта богиня-мать, олицетворяемая в значительной степени луной, согласно таврам, постепенно стала ассоциироваться с другой энергией, которая была очень дорога земледельческим общинам: солнцем; солнце символизировал бык — животное, настолько священное для них, что оно почти представляло собой союз между человеческой и божественной природой.

— Ах да, а по какому поводу? — нетерпеливо спросила Мария.

— Бык был символом силы, жизненной энергии и плодородия. Это не мешало приносить их в жертву в честь богини. Наоборот. Обряд имел апотропеическую функцию. Дионис, как я уже говорил, был богом растительности и плодородия, и каждый год он умирал и возрождался в ритме природы. Как вы думаете, каким животным он был представлен?

— Перестань быть занудой, Роман и рожай, — призвала Мария.

— Не обольщайся, девочка. Убийца умнее нас вместе взятых, поверь мне… Я говорил о том, что во время празднеств в честь Диониса в Элевсисе в Древней Греции жертву съедали живьем как напоминание о его жертвоприношении — согласно греческой мифологии, Дионис был предан на пиру Титанам — в ритуале, который драматизировал воскрешение божества. Это был жестокий и кровожадный бог, который постепенно превратился в бога опьянения и экстаза. Его поклонники обретали уверенность в жизни после смерти и впадали в безумие, чтобы выйти из себя и оказаться одержимыми им. Через танцы, музыку, секс, вино и…

— Кровавую жертву, — опередил Романа Игоревича Евгений.

— Больше всего информации о кровавом культе богини Девы, который описан Геродотом. По его словам, тавры совершали пиратские нападения на греческие суда, захватывали моряков в плен и приносили их в жертву богине, нанося удар дубиной по голове. Та же участь ждала жертв кораблекрушений, которых море выбрасывало на крымский берег. Согласно Геродоту, Дева отождествлялась с Ифигенией. А это, согласно греческим мифам, был либо один из титулов Артемиды Таврополы, либо имя её жрицы.

Данное свидетельство позволяет реконструировать, каким образом мог эволюционировать культ быка. Известно, что на Крите в минойскую эпоху таврополами именовались девушки, которые участвовали в смертельно опасном ритуальном танце — своеобразном «предке» испанской корриды. Они запрыгивали на спину быка и в конце ритуала, как правило, погибали.

Сакральное единоборство-жертвоприношение в разных формах могло существовать во всех регионах, охваченных культом быка — в том числе и в Крыму. Для древнего человека кровавое действо, вероятно, означало мистерию сил плодородия. С одной стороны в ней участвовал бык — мощный зверь с хорошо заметным фаллосом, а с другой стороны девственница — «непочатый» резервуар плодородия. Определённую роль в формировании культа Быка-Девы могли сыграть наблюдения за Луной. Фазы ночного светила древние люди связывали с женским менструальным циклом, а её «рога» рождали ассоциацию с быком.

Евгений Кротов бросил пытливый взгляд на Марию, которая слушала, полузакрыв глаза.

— В частности, Гераклит утверждал, что Дионис и Аид, царь подземного мира, — это одно и то же божество, разделенное на части. Геродот говорил примерно то же самое о Дионисе и Осирисе. Но для всех них его немая и дикая сила была представлена быком.

— Зачем доходить до человеческих жертвоприношений? — спросила Мария.

— Ведь ритуал предполагает принесение жертвы божеству, чтобы вступить с ним в общение. Именно кровь жертвы устанавливает контакт. Если нет крови, то нет и контакта с сакральным, с божественным.

— Значит, в древности здесь, в Крыму, тоже приносили в жертву людей? − спросил Евгений.

Регина Барсукова навела порядок на кухне и села под беседкой в саду. На несколько минут она погрузилась в бирюзово-фарфоровое небо, а затем ее мысли вернулись к мужу и его новым коллегам. С тех пор как он рассказал ей о Райской и Кротове, и о новой группе, занимающейся нераскрытыми преступлениями, Регина лелеяла надежду, что Роман наконец-то сможет выплеснуть весь ужас, который он хранил в себе, на кого-то другого. Регина устала: убийства неизбежно изменили и обусловили их жизнь. После тех убийств Роман уже никогда не был прежним. Одержимость, казалось, укоренилась в нем, изменила его, породив навязчивую потребность докопаться до истины, как будто те девушки были частью его семьи. Но это было не так. Регина Львовна пыталась заставить его понять это, но безуспешно. После различных попыток заставить его отказаться от этой миссии, которую, как он считал, на него возложили, она сдалась, поняв, что уже слишком поздно.

Именно из-за этого дела он заболел, никто не может отнять у меня этого, говорила она себе. В этих смертях есть что-то непонятное, что-то метафизическое. Как будто над этими девушками висит проклятие.

Ни изоляция в Управлении, ни торпедирование карьеры коллегами и начальством не изменили его убеждений.

Даже не твоя любовь, подумала Регина, не без нотки горечи.

Но дилемма, мучившая ее, была иной: с одной стороны, она испытывала облегчение от того, что Роман больше не один терпит этот внутренний ад и что кто-то облегчает его бремя, возобновляя расследование; с другой стороны, она думала, не стоит ли предупредить этих молодых коллег, пока они тоже не отправились к берегам оккультизма и насилия, навсегда отказавшись от своей прежней жизни, которую они знали. Но если она, Регина, расскажет им об их жизни, если покажет, как это дело повлияло на нее, коллеги, конечно, отвернутся от Романа, вернут его к болезненной и одинокой маргинализации, а это, в дополнение к физическому и психологическому ослаблению, вызванному болезнью, нанесет ему смертельный удар.