Она. Тьма. Та, что накапливается внутри тебя день за днем, разрастаясь, как опухоль, жадная и молчаливая.

Майор улыбнулся, поскольку в его ситуации была определенная ирония. Он был убежден, что тьма действует по-разному в зависимости от людей, в которых она вселяется, но прежде всего — в зависимости от профессии, которой они занимаются, а полицейские находились на вершине пирамиды профессий, связанных с повышенным риском. Именно это и смешило его: то, что он был так близок к пенсии, что ему удавалось сдерживать тьму все эти годы, пока его не перевели в Алушту, место, безусловно, более спокойное, чем Симферополь, где никогда ничего серьезного не происходило, как бы обманывая бдительность, чтобы она никогда не нашла его. И все же…

— И все же я здесь, — пробормотал он.

Он закрыл глаза и увидел ее, как будто она стояла перед ним. Диана… В те дни, когда он работал в отделе убийств, после нескольких кружек пива или вина ветераны часто приводили в пример историю одного слишком большого числа: Они утверждали, что в карьере следователя существует порог смертей, который нельзя превышать; для одних это десять, для других — пятьдесят, для самых упрямых сердец — сто, и в этом заключалась проблема: не знать, за каким порогом тебя охватывает тьма, чтобы унести с собой.

Для Неделина одним из таких убийств стало убийство Дианы. Вид этого оскверненного тела, избитого и истекающего кровью, как животное, открыл в нем пропасть, которую он никак не мог закрыть. Вина за то, что он не смог найти ее до того, как она встретила свою гибель, сделала все остальное. Бирюков победил. Убил он ее или нет, Марата уже не волновало. Когда он узнал о смерти гуру, то почувствовал себя так, словно его лишили всякого смысла. Тьма, разрушившая его брак, заставлявшая его изгонять свою заброшенность бессмысленными приключениями и веселыми попойками с друзьями, пришла за ним, и на этот раз Марат безоговорочно взял ее за руку, позволил втянуть себя в ее царство тьмы.

Он снова открыл глаза и почувствовал, что на него смотрят все фотографии девушки, которые он тщательно изучил в рамках дела.

— Мне очень жаль, — тихо сказал он. — Надеюсь, я заслужу твое прощение.

Вдруг в его памяти всплыла деталь, которую он тщетно искал несколько дней. Что-то настолько неестественное, что разум отказывался принимать это во внимание. Он открыл глаза. Через пару минут Марат стал набирать телефон Кротова.

Яростный ветер раскачивал сухие дубы, сыпал желуди, которые дети ходили собирать, чтобы скормить свиньям. Грозовые тучи заволокли деревню. Но со свинцового неба еще не упало ни одной капли. С момента последнего дождя прошло немало времени. Природа, как старик, чей распорядок дня нарушен, сходила с ума. Вода была важнейшим элементом в круговороте времен года. Без нее все разрушится.

Всеволод проснулся с тяжеловатой головой, умылся до пояса холодной водой и отправился пешком в сторону деревни Латыповых. Собаки с лаем последовали за ним. Одного взгляда было достаточно, чтобы заставить их замолчать и разойтись. Он бодро вошел в лачугу своей старшей тети и нашел ее в сырой комнате, где чадила печка. Она сидела в углу, окруженная младшими девочками из семьи.

— Убирайтесь, — приказал мужчина голосом, мощным, как картечь. Остальные женщины исчезли.

— Как ты? — спросил он, и голос его дрогнул, когда он опустился на колени, чтобы сжать эти хрупкие руки между своими.

Тетя всегда была рядом, сколько он себя помнил. Он настолько свыкся с мыслью о ее неизменном присутствии, что не задумывался о том, что она может заболеть или даже умереть; в глубине его сознания иррациональная часть верила, что тетя Генриетта, женщина, заменившая ему мать, никогда не оставит его, что она переживет его. В этот момент он понял, насколько он хрупок и как быстротечна жизнь.

— Ты пришел ради меня?

— Конечно, это так.

Глаза женщины затуманились.

— Зря ты так, Всеволод.

— Не говори так, даже в шутку. Хочешь, я отвезу тебя в больницу?

— В больнице? Я? — с едкой улыбкой сказала старушка. Она покачала головой. − Нет, мы, Латыповы, не созданы для больниц.

Болезнь засела в ней неизвестно сколько времени, но, как сказали Всеволоду, только в это утро ее три раза вырвало потоками черной крови.

— Я бы хотела, чтобы ты обратилась к врачу, тетя.

— Нет, — решительно ответила женщина, кутаясь в свою черную шаль. Если мне суждено умереть, то пусть это будет в моем доме, где я родилась и выросла.

— Ты не умрешь, понимаешь?

— Я не могу этого сделать. Боюсь, что не смогу.

Всеволод улыбнулся.

— Я отнесу тебя в постель, хорошо?

Женщина кивнула. Ее племянник был единственным мужчиной, которому она позволяла прикасаться к себе.

Он взял ее на руки так бережно, словно она была сделана из хрусталя, и отнес в свою комнату, чтобы аккуратно положить на кровать.

— Перо весит больше, чем ты, тетя, — сказал он, откидывая одеяло.

— Мое тело предает меня.

— Тебе просто нужно немного отдохнуть.

— Мой отец…

— Я позабочусь о Бабакае. Клянусь, что позабочусь.

— Не говори ему о Михаиле…

— Конечно, нет, не волнуйся. А теперь поспи. Я пришлю девочек, хорошо?

Женщина кивнула. Всеволод прижался губами к ее лбу и уложил ее, как ребенка.

Когда он закрыл дверь, его грубые щеки были мокрыми от слез. Он вытер их тыльной стороной ладони и спустился вниз. Он приказал кузинам присмотреть за Генриеттой и ушел. Он пересек двор, где клевали куры, и пошел к дровяному сараю. Он снял куртку и взял топор. С невероятной силой он начал раскалывать деревяшки. Лезвие вылетало, с силой рассекая поленья. Всю свою злость и муки внука и отца он выплескивал в физическом усилии.

Позже братья нашли его в сарае с инструментами, где он точил топоры и косы точильным камнем. Искры вспыхивали и через мгновение гасли, как падающие звезды.

— Сева! — громко позвали они.

Гигант отпустил педаль, которая приводила в действие шлифовальный круг, и повернулся.

— Вы нашли его? — спросил он, вытирая пот.

— Еще нет. Пока нет.

После нескольких секунд недоумения мужчина кивнул.

— Он не мог уйти далеко. Продолжайте его искать и верните как можно скорее. Мне скоро надо ехать, когда вернусь, надеюсь увидеть его здесь.

Браться кивнули и Всеволод направился к своему джипу.

Если бы была кнопка для отключения участка мозга, постоянно поглощенного делом, Мария Райская давно бы ее нажала. Но такой кнопки не было. Даже когда она занималась другими делами, от самых благородных до самых прозаических, ее следственная логика под поверхностью сознания продолжала просеивать элементы, возникающие в ходе расследования, подвергая их проверке на вероятность, проверяя их последовательность, разбивая их на части в надежде найти хоть какую-то рациональность в этом абсурдном преступлении. Подобно фантомным приложениям, потребляющим значительную часть заряда батареи телефона, даже когда он не используется, убийство Дианы Гурджиевой продолжало поглощать ее мозг, когда она была не на службе.

Мария поняла это, когда, просматривая женский журнал в спешке, чтобы записать новую идею по делу, поймала себя на том, что отмечает кровавую деталь убийства рядом с прекрасным цветным снимком известной модели в нижнем белье.

Хватит. Ты сходишь с катушек, — сказала она себе, зачеркивая ручкой текст.

В это время она уже давно должна была быть в постели со своим ухажером; ее бойфренд еще не спал, увлеченный игрой по телефону, ожидая подругу на «макси-кровати». Неизбежно, что и он страдал от последствий этого расследования, проводя слишком много времени без Марии, ужиная и ложась спать в безумные часы, с «низкофункциональной» любовницей, как утверждала сама Райская. В тот вечер роли поменялись: именно она предложила Павлу романтический вечер, потому что на фоне всего того мрака и убожества, что она видела за последние несколько дней, ей нужно было верить, что любовь и доброта еще существуют в мире, населенном такими паразитами, как Бирюков и его дружки. Более того: она чувствовала потребность физически обнять партнера, покрыть его поцелуями, ощутить его аромат и вкус.