46

Морской бриз приятно щекотал кончик носа и обдувал обветренную кожу с подсохшей солевой корочкой на ней. Вокруг царила абсолютная тишина, и где-то вдалеке раздавался шум прибоя, что бился о неизведанные скалы таинственного места. Окружение казалось абсолютно безмятежным, а воздух настолько легким, что каждая клетка наслаждалась его привкусом.

Волны убаюкивающе шептали мягким касанием, утягивая за собой в пучину сладкого сна. Веки буквально окаменели и отказывались двигаться. Человек попытался открыть глаза, но для этого ему понадобилась не дюжая сила и воля, ведь в этом приятном сне, на удивление, ничего не болело. Кому захочется возвращаться в реальность, где каждая молекула собственного тела мечется в агонии боли и предает своего же хозяина?!

Ему все же удалось открыть глаза, и мужчина обнаружил себя на неизвестном ему берегу. Ясное и мирное небо, на просторах которого плясали пористые облака, медленно уплывая прочь. Море уходило далеко за горизонт, окрашенный золотисто-медным оттенком толи рассвета, толи заката. Тело мужчины буквально утопало в рассыпчатых дюнах побережья, а песок пытался проникнуть отовсюду.

Опасаясь вновь погрузиться в грезы, мужчина, на удивление, быстро и легко поднялся на ноги. Песчаные дюны змеёю кружили сквозь его пальцы ног, изредка пытаясь подняться выше. Человек посмотрел вдаль и попытался понять, где же он всё-таки оказался? Солнце светило слишком ярко и непривычно, будто его выбросили на свет после десятков лет заточения в холодной и грязной темнице.

Всё, что он видел, это неясные силуэты нечто отдаленно напоминали высокие здания, однако изогнутые в неестественной форме. Быть может, они ими вовсе и не являлись, а лишь игрой его сознания и искажением образов испепеляющего светом горизонта. Другой бы счёл увиденное как божественный свет и долгожданное путешествие через великую речку. Пройти по священной тропе, умыться росой, что покоится на листьях векового дуба и приготовиться к встрече с богами и предками. Однако было нечто в этом месте, что никак не могло быть ни берегом божественным, ни землей духовной. Не было ни счастья, ни горечи на душе, даже воздух постепенно терял свой сладковатый привкус легкости.

Ощущалось это место пустым, абсолютно заброшенным на долгое время. От силуэтов домов хоть и веяло теплом, то только больше погасшим очагом, нежели жарким огнем. Когда-то здесь и существовала жизнь, счастье и радость, но нынче песчаные дюны побережья поглотили всё живое, или так казалось лишь на первый взгляд?

Песчинки продолжали тянуться к ступням человека, как верный питомец, друг, что ластиться после долгой разлуки. Мужчина не чувствовал себя дома, но и гостем так же себя не мог назвать. Ему тяжело было находиться здесь, но и по какой-то причине хотелось остаться. В поисках ответов на свои вопросы, он завороженный силуэтами на горизонте направился навстречу им, в надежде всё же узнать, где ему посчастливилось оказаться.

Резким, практически насильно, рывком, душу стервятника вырвали из груди и вернули обратно. Балдур открыл глаза и жадно хватал воздух. Холодный, заплесневелый и полный гнили, он оставлял после себя металлический привкус во рту, или это было его собственная кровь? Над ним крутился Коклоток, размахивая маленькими сосисочными ручками, и хватал себя за голову.

Балдур не сразу осознал, что вернулся туда, куда уже и не надеялся, а затем лежа попятился прочь от карлика в поисках оружия. Он все еще опирался на осязание и запахи, однако вдруг его словно прострелило. Он видел, всё видел, причем отчетливо. Тело двигалось и выполняло все приказы хозяина. Ребра на месте, кости не сломлены, а кожа вновь затянула своей оболочкой красное и мягкое содержимое человека. Боль? Она словно исчезла, испарилась. Нет, она постепенно покидала тело, как от удара, а в мгновение ока перестала существовать, только вот не полностью. В груди нечто сдавило, и пульсировало, причем с монотонным и противным темпом пробивалось внутрь.

Балдур, глядя перед собой, нащупал больное место, и в тот момент сердце провалилось. Нож. Клинок. Тот самый, что предательски и очень удобно оказывается под рукой, словно по чьему-то велению. Стервятник прикоснулся пальцем к рукоятке и, прежде чем схватить, замешкался. Кто-то или что-то явно виновен в его «чудесных» исцелениях. Падение, которое ни одна живая душа не должна была пережить. Изодранное в клочья тело, что дышало лишь человеческой инстинктивной волей к жизни. Слишком удобно, слишком легко. Балдур знал лучше других, что за все есть своя плата, и сколько он был должен и главное кому или чему, терзало сознание мужчины.

Он стиснул зубы и вырвал нож из груди, затем сразу же отшвырнул его прочь. Как и в прошлый раз никакого ощущения и крови он не заметил. Старая рана лишь вернулась в свою былую зарубцевавшуюся форму.

Был ли бой? Был ли монстр, что напал на него словно из неоткуда. Очередная игра разума?! Балдур огляделся. Комната выглядела так, словно в ней произошла не просто кабацкая драка, а целая война. Мебель, порубленная на куски, деревянные щепки повсюду. Глубокие вмятины, что раскрошили камень в пыль, но не тела, как и ни капли крови. Балдур не мог найти тела того, кого он, казалось, убил наверняка.

Выжил паскуда? Уковылял в свою тёмную яму зализывать раны? Вряд ли, существо напало явно с целью убийства, и било так, как ярость может казаться на вкус.

Стервятник бросил взгляд на карлика, что сидел в углу и колотил себя маленькими кулачками по огромной опухолевидной голове. «Плохой раб, неверный раб, не провел Красного господина», — мычал он сквозь слезы и сопли.

Быть может, он видел, что напало на Балдура, или по крайней мере докажет существование этого нечто. С другой стороны, как можно полагаться на достоверность слов раба, что ответит лишь то, что хозяину хочется слышать, дабы не разгневать его. Лжец, баламошка, выродок, что ничего не знает. Сколько раз он это слышал от своих господ, когда произносил не те слова, и не в то время.

— Коклоток, — произнес Балдур, с тяжелым хрипом и сухостью в горле.

— Да мой, господин. Слушаю, Красный господин, — залепетал тот, подбегая, словно послушный щенок, падая в ноги человеку.

— Ты… — Балдур закашлялся, выплевывая песок, вымоченный в крови себе на ладонь. Зуд будто армия кусачих муравьев зашевелился в его глотке, от чего говорить становилось еще тяжелее. — Кто на меня напал? Сколько их было?

Карлик молчал, а стервятник заметил дрожь, что прошла по его телу:

— Я… я не знаю, Красный господин. Ничтожный раб позволил себе моргнуть, а затем великодушный хозяин пропал в дыру.

— Где была дыра? — Балдур пытался составить карту в голове, и осознать в какую сторону его унесло. — Слева? Справа? Верх, низ? Относительно тебя, Коклоток.

— Справа, от меня, Красный господин. Справенько, как ровно два шага. Дыра размером в треть больше светлого тела великого хозяина.

Это сходилось с теми фрагментами памяти, что Балдуру удалось восстановить в своей голове. Напавший и вправду был больше него, хоть стервятник и сам был не низок. Значит что-то его действительно снесло. Волна из твердой плоти, которая, умерев, испарилась. Балдур вытер кровь о штанину, и тут его осенило. Кровь! Должна была остаться кровь и не только человеческая. Раз он вернул себе зрение, то можно восстановить схватку по следам крови, и наконец убедиться была ли это галлюцинация или нет.

Другой бы восхвалил богов за чудесное спасение и отправился дальше, только вот Балдур знал, что главное оружие — это не руки и ноги, и даже не револьвер. Разум. Тело и снаряжение всего лишь инструменты, что легки в обращении, но если сознание рисует ложные формы на холсте реальности, тогда смерть неминуема. Как он отличит друга от врага? Как поймет реальна ли дверь, и можно ли через нее пройти? Перво-наперво стоило убедиться в здравомыслии и отбросить безумие. Ведь безумие может прийти не только от физической травмы.