— Красный, — Балдур произнес без дрожи и сомнения в голосе. — Зови меня, Красный.

43

Запах настолько приелся, что его отвратное зловоние постепенно сходило на нет. Интересно насколько разум и организм умеет подстраиваться, и даже самые неприятные ощущения, что еще недавно били ключом своей остроты, теперь лишь далекий отголосок, который мелькает на задних фонах происходящего. До рассвета оставалось совсем ничего, однако даже последние часы темноты могут таить в себе опасность. Зажженные факелы служили своего рода ориентиром, скопившемся вокруг криков боли и воплей, наблюдая как немощный старик, пытается успокоить женщину.

Пилорат не был одним из них. Его руки, по локоть тонувшие в крови — это последнее, что стоило видеть роженице и уж тем более новорождённому дитя. Пускай первое что он ощутит, попав в этот скользкий, но божественный мир, это теплое объятье матери и её согревающие слова. У меридинца оставалось незаконченное дело, что всеми силами пыталось ускользнуть.

Он подошел к еще счастью выжившему черному и придавил коленом его кисть. Наголо бритый человек с огромным шрамом через всё лицо смотрел на меридинца, как на судью и палача, и уже хотел просить о пощаде. Пилорат не дал ему такой возможности. Второй рукой он закрыл ему рот, стараясь своей работой не тревожить остальных, что занимались божественным и светлым делом.

Мужчина подцепил лежащий недалеко топор и замахнулся. Черный задергался и завизжал как загнанная в угол крыса. Пилорат обещал. Он клялся. Этой самой рукой, что безродный мародер сжимал шею Маруськи и грозился располосовать ей горло, тем самым подписал себе смертный приговор. Не было молитв и песен славных. Никто ничего не сказал, и никто ничего не видел. Одним ударом Пилорат отсек его руку у самого локтя, крепко прижимая его рот и нос.

Меридинец не хотел, чтобы тот мучился и истекал кровью вереща на всю округу. Паскуда и так готов был отправиться к праотцам в независимости от дикого желания жить. Через пару мгновений он перестал дергаться, и закатив пустые глаза, испустил последний дух. Пилорат вонзил топор в землю, как в твердое бревно, и облегченно встал. Он обещал. Он выполнил.

Легкое и немного опьяняющее чувство мести и справедливости поселилось теплым мотыльком в его груди. За последние годы, выращенный на убой Пилорат перестал восхищаться победами и записывать на свой счет еще одного побежденного противника, однако мысль об исполненной мести грела его душу.

Он обернулся и тут мотылек, вспорхнув последний раз крыльями, улетучился мгновенно. Перед ним стояла Маруська, что, как оказалось, шла за Меридинцем с того момента, как он решил добить черного. Она всё видела? Видела ли улыбку на лице, когда он отрубил руку у всего еще живого человека. Для него они были обычной гнилью и не более важными чем грязь под ногтями, но как на это смотрит ребенок? Пилорат не знал как ему поступить и что сказать, поэтому просто сел на одно колено и опустил голову.

Протянуть руку к ней? Позвать к себе, чтобы теплом согреть? Как только его рука двинулась, Пилорат вспомнил, что они буквально были по локоть в крови. «Да что же я делаю? Эх, не надо было браться вести её через эти земли. Семирод может помочь? Есть ли отвар какой или колдовство, что девочке память за последний день сотрет. Там выспится и как ни в чем не бывало».

На самом деле был такой отвар, и даже целый ритуал, но в тот момент произошло неожиданное. Маруська быстро подбежала к Пилорату, и крепко его обняла вокруг массивной шеи. Меридинец от удивления оцепенел и потерял дар речи. Девочка сопела, что-то шептала, но не плакала. Держалась.

— Не боишься? — вырвалось с его уст. — Не боишься меня такого?

Маруська отпустила его и с детской благодарностью своему защитнику, едва, совсем едва смогла улыбнуться. Этой мимолетной тени, что и с натяжкой нельзя было назвать улыбкой, хватило Пилорату, чтобы оборвать ту самую веревку, что держала тяжелый камень на его сердце. Маруська схватила с пояса походную фляжку, что дал ей один из гривастых, и достав маленький платочек из-под пальтишка, промочила его водой. Девочка бережно и аккуратно оттирала кровь с лица меридинца, что смотрел на неё пустым и удивленным взглядом.

В тот момент он, облизав указательный палец и проведя им по земле, вырисовал у себя на лбу знак бога Хорса. Таким жестом он дал обещание, что пока горит солнце, он постарается быть лучшим опекуном. Не бить в глаз тому, что решил словом бранным бросить, если можно просто обойти наглеца. Не подвергать опасности из-за личных амбиций и нерешенных проблем. Ведь в конце концов какой смысл облегчать ношу на детском сердце, если в пути она насмотрится еще на две жизни вперед.

Маруська сжала губы и обильно смачивала платок, что никак не оттирал застывшую толстой корочкой на морозе кровь. Пилорат взял её за руку и, забрав платок, произнес:

— Спасибо, я в речке потом искупаюсь, всё уйдет. Пойдем лучше посмотрим, быть может старику понадобиться наша помощь и твоя забота.

Семирод действительно не отказался бы от лишней пары рук, хоть их вокруг хватало. У изголовья кровати, на которой лежала женщина, сидела Закхра, что держала её голову на своих коленях, периодически вытирая испарину на лбу. Вокруг столпились свободные Гривастые, и с интересом наблюдали за процессом, особенно за тем, что делал Семирод.

— Воды! — прокричал он как мог. — Натаскайте кто-нибудь воды, ведро целое, да тряпок нарвите, что в крови и гниении не измазаны.

— Это-ж постараться надо найти у этих ублюдков, что в кислоте не вымазано, — женщина закричала настолько внезапно и сильно, что даже бывалый член отряда, отлучился от спора с женщиной и вздрогнул. — Прите питьевую из обоза. Ну что встали? Прите, кому говорят. Б-р-р, так вот значит, как на свет то появляются. Зрелище не из приятных.

— А ты как думал это происходит? — засмеялась в ответ стоящая рядом женщина. — Думаешь вокруг нас ромашки витают, да радуга блестит как лысина твоя, а дитя божественным способом из брюха вылезает и мать по-сыновьи в лоб целует?

— Нет, конечно, Брига…

— Неужто небеса рухнут, ты меня по имени назвал! Откуда такая перемена?

Закхра в недоумении посмотрела на Семирода, когда роженица крепко, почти до хруста костей сжала её руку и закричала.

— Не знаю, видать зауважал вас женщин. Нет, ну ты ведь посмотри, как она мучается и орет, да её буквально на пополам сейчас разорвет, что твой пень!

Со стороны показался юный мальчишка с ведром воды, что бежал неуклюже выплескивая её повсюду.

— Ну куда ты льешь? Куда? Ставь куда старый прикажет! — скомандовал лысый, а Семирод указал пальцем недалеко от себя. — Во имя всех богов, иди отседова пока я тебе ребро не сломал. Гляди, Брига, опять новичок позеленел, сколько ж в тебе накопилось то? Отожрался на наших харчах, как из клетки черных вытащили.

— Холодная, — спокойным голосом резюмировал Семирод, не отрываясь от процесса. — Подогрейте, чтобы пар шел, но жара не было.

Брига сказала первая:

— Дерево отсырело, но можно у той телеги вскипятить.

В тот момент Семирод позволил себе оторваться от роженицы и со взглядом мудреца перед детьми ответил:

— Рубить и колоть умеете, а как обучиться базовому контролю духа, так не смогли?

— Будет тебе вода, отец, — раздался голос издалека.

Меридинец с несколькими бойцами снаряженные в волчьи шкуры стремительно приближался, держа в руках окровавленный меч.

— Рогалик! Какого черта ты здесь делаешь?

— Второй лагерь зачищен, мы пришли вас проведать.

«Был и второй лагерь?» — подумал про себя Пилорат, подходя к остальным. Насколько далеко, что они успели добраться сюда так быстро, или же атака проходила не синхронно? Скорее всего второй лагерь, о котором говорил неизвестный, был основным, а этот как стало ясно из слов мёртвого вожака, вмещал в себя новобранцев.