Балдур протянул руку, и они скрепились пальцами.

— Утром будут нам ответы.

— Утром, — повторил тот.

Он почувствовал, как на душе становится легче, как злость и ярость улетучиваются, словно и не было их вовсе. Он ощущает, как из глубины души, скребя острыми ведьмиными когтями, выползает меланхолия и, нехотя корча отвратную гримасу, покидает его тело. Забвение, именно этого он искал, хотя бы на один вечер.

— Нужно найти Сырника, извинится.

— Подождет. Он наверняка с Яриком сейчас.

Он почувствовал, как она разворачивается, не отпуская его руки.

«Утром», — подумал он. «Утром будет ответ».

Кабачник, заразительно широко зевая и почесывая торчащий из штанов зад, шлепал на кухню, где всё еще тлели угли с прошлого вечера. Как и было приказано, все запасы спиртного убраны в погреб и подавались всем, кроме певчего. Последний, на удивление, провел спокойную ночь, не смотря на опасение некоторых.

В зале пахло квашенной капустой, копченой рыбой и высушенным до состояния пыли укропом. Владелец «Крота», в очередной день не ожидая посетителей, неторопливо обугливал заплесневелый хлеб и сонно помешивал пшенную кашу в чане.

Он достал тушку копченного леща и покрутив перед лицом положил на разделочную доску. Отрезав первый кусок, кабачник поднес его к прыщавому носу и принюхался, а затем пожав плечами положил на глиняную тарелочку.

Когда Балдур с Мирой подошли к двери комнаты, где спал детским сном певчий, возле неё уже собрались Дэйна, Ярик, Сырник и старик. Ему так и не удалось извиниться перед маленьким аури за приступ ярости прошлой ночью, поэтому он лишь кивнул. Сырник показал ему неприличный жест, и тут-же забрался на плечо.

Дэйна была в походных штанах и белой рубахе с довольно широким декольте. Балдур впервые видел её в таком виде за долгие годы. Он инстинктивно прошелся глазами по её телу, и только потом понял, что она провела здесь уже некоторое время.

— Все еще спит, — наконец подтвердила она.

— Уже нет.

Балдур пододвинул старика и направился к двери, как за спиной раздался голос кабачника:

— Господа благородные колдуны, вы эт самое, жрать будете?

— Накрывай на всех, только копчености свои не ставь, от них несет за две версты. Кашу пожирнее сделай, жира свиного добавь, да ложку масла сливочного если найдется. У нас тут товарищ с похмела умирает.

Кабачник понятливо кивнул Ярику, и почесывая зад, зашлепал на кухню. Балдур приоткрыл дверь и ему в нос ударил ожидаемый запах алкоголя, это был хороший знак. Он зашел в комнатушку с забитыми окнами, в которой было меньше всего дырок и щелей, и тут раздался голос Сырника.

— Паскуда! Гнида хитрая! Как?

Певчий был в кровати и спал сладким сном младенца, а его рука свисала вниз, еле сжимая пустую стеклянную бутылку.

— Как эта шлында лободырная умудрилась проскользнуть? Как? — продолжал причитать Сырник. — Всю ночь ведь не выходил из комнаты, окна забиты, алкоголь и близко не подавался.

— Паскуда, Кабачник.

Балдур гневно выругался и развернувшись направился на поиски злосчастного владельца «Крота», однако тот уже сам стоял в дверном проходе, и с ужасом в глазах смотрел на Стервятника.

— Клянусь, Перуном, не я это…

Балдур схватил его за грудки так крепко, что его длинная рубаха затрещала по швам. Сырник прижал уши и злобно зашипел. Ярость и гнев вновь овладели человеком, ведь из-за ошибки кабачника им придется потерять еще один день. Они переполняли его изнутри, однако в этот раз, они были выбором самого человека.

— Господин колдун, не я это, о божечки, клянусь Родом великим, Перуном громовержцем и Матерью всерожающей, не я это, не бейте меня. ¾ Продолжал трепетать кабачник.

— Сказано же тебе было человече, не подавай ты самогон один вечер, найдет же пьянчуга способ добраться, а ты заладил, люди грустить будут, и так жизнь не сладка. — Дэйна сложила руки на груди, и опершись на дверной косяк качала головой.

Балдур вместе с кабачником зашел в комнатушку, где заметно похрапывал певчий и что-то бормотал себе под нос. Он саданул ботинком по кровати, и оскалившись замахнулся на кабачника.

— Водка! — прокричал, казалось, испуская последний дух владелец «Крота». — Водка! Водкой певчий наш ужрался, как обычно. Водка же это, глядите господа колдуны, водка полисовская. Я бутылку сразу узнаю, хорошая ржаная.

— Уверен? — вмешалась Мира.

— Да чтоб мне мыши в кашу гадили. Водка же это! Смотрите сами. У нас такую нигде не сыщешь, видать скотина эта пьянчужная с собой притаранил-то, али подсобил кто. Отпустите меня господин колдун, я помогу вам этого баламошку найти, а как найдем я ему задницу осиновым хлыстом высеку так, что в пору будет как решето пользовать.

Сырник метнулся вниз, и покрутив в руках бутылку, понюхал. Балдур отпустил кабачника, который попятился назад, и уперся спиной в Дэйну. Ярик подошел к Балдуру, и почесав рыжий пушок на подбородке, осмотрел комнату. Окна были по-прежнему забиты, дверь не открывалась. Через дыры в стенах даже самая худая мышь не пролезла бы.

— Я знаю ты в это не веришь, но тут к гадалке не ходи, да и волхвы сразу скажут.

— Ярик, нет!

— Проклят, паскуда, наш певчий, проклят, что твой пень.

13

Форточка небольшого окна мелодично захлопала, когда снаружи поднялся сильный ветер. За столом кабацкой удобно устроились все гости вместе с владельцем и старостой. Балдур сидел рядом с Мирой, а Дэйна и Ярик по бокам. Напротив них, словно на допросе расположились местный кабачник и староста деревни.

Сырник, в своей манере, сидел на столе, и сложив руки на груди, надменно наблюдал за людьми. Для своего роста и габаритов смелости ему было не отбавлять, особенно когда рядом с ним полный отряд сопровождения Красного Стервятника.

— Ну, рассказывайте всё что знаете.

Мира исполняла роль экзекутора, прокурора и дознавателя в одном лице. После короткого разговора с Балдуром, она без особых усилий убедила его, что человеку не хватит тактичности и знаний человеческой психологии для успешного разговора. Стервятник поморщился, но спорить не стал.

— Нечего добавить больше, госпожа колдунья. Всё было, как и сказал, как и просили: окна заколотил, на двери замок повесил, самолично ходил каждый час смотрел и проверял на месте ли всё, али не выломал кто. Под утро меня сморило токмо, прикорнул чуток, чтобы силы все не истратить. Эт самое, но я тогда позволил себе, ибо видал, что воительница-колдунья златовласая решила подсобить мне, и сама устроилась у двери.

— Эх как завернул, хоть в басню лей! Воительница-Колдунья златовласая! А, Дэйна?

Она никак не ответила на слова Ярика, но на её щеках порозовел легкий румянец.

— Ну дык эта самое! Воительница видно сразу, щит и меч носит не хуже мужичья, чарам обучена — значит колдунья, да и красотой златовласой сражает, что бочка ржаной.

Кабачник явно искал расположения Дэйны и уже не первый раз осыпал её комплиментами. Она видом давала понять, что не в полном восторге от слов, однако так и ни разу не перебила владельца «Крота», когда тот изливал свои речи.

— Тогда как наш певчий то ужрался вновь, что лыка не вяжет, да еще и водкой полисовской? У нас таких не водится! ¾ негодовал Старик.

— Это всё она! Она свои козни строит, ибо не ублажали мы её, забыли совсем, не боимся больше, а стоит! Стоит боятся её гнева пучинного!

— Опять она, опять баба какая-то гневается, Вокрут тоже мычал в первый раз что-то подобное. Чего ты нам не договариваешь, старик? — спросил Балдур.

— Да ничего, — старейшина бросил взгляд на Ярика и поморщил брови, от чего, казалось, что густые, торчащие в разные стороны седые линии сливались в одну. — Никто не гневается, это он так. — Он резко повернулся к владельцу и отвесил ему звонкий подзатыльник. — Кабачник, ты чево несешь то? Нету у людёв времени на сказки да басни. Хе-хе. Давай лучше проверим певчего еще раз, а я пока схожу воздухом подышу, больно спёрто внутри, ты бы окна хоть открыл.