Он взял фляжку, от которой всё еще пахло речкой, сделал пару глотков, опустошив её до конца. Княжеский дворец был сердцем, вершиной творения мастеров камня. Его можно было увидеть с любой точки города. Старик впервые запрокинул голову, с тех пор как прибыл сюда, и что-то внутри него дрогнуло.

На секунду ему показалось, что он найдет там свою судьбу, хоть и сам нес судьбу другому. Старческие мысли усталого путника разогнались, словно дурманящий туман. Он знал, что ему будет тяжело добиться аудиенции князя, но именно за этим он проделал свой путь. Путь, который должен закончиться в этом городе, наконец даруя спокойствие и долгожданный отдых.

Уставший от собственных размышлений, он молча восславил богов, надеясь, что они даруют ему заслуженную участь и, опираясь на посох, встал. Люди, фокрунцы, древолюды, аносты, меридинцы, камнеступы и даже водоемки семенили по огромной ярмарочной площади. Они передвигались настолько быстро, словно спешили успеть туда, куда не смогут.

Старик еще раз бросил свой взгляд на величие каменных искусств Красограда, а затем вновь вернулся к дороге. Он успел сделать лишь несколько шагов, как вдруг его внимание приковал один разговор.

— И вот опять мы встретились.

— А? Здарова. Я смотрю ты решил не пропускать последний день гулянок в этот раз?

— Небоградские бумажки, дочка моя видите-ли решила поступать в академию Жиро-кого-то-там.

— Ну так, счастье же, ученая у тебя будет.

— Счастье то конечно счастье. Я сам, конечно, в свое время «Факел и Незабудка» не дочитал, но видишь, как преуспел. Дело своё, торгую помаленьку, только вот, кажется, скоро придется штаны последние продать.

— Чего это?

— Да книжки эти заумные, чтоб этих Аностов черви задрали, стоят как хорошая кобылка, а она у меня всего одна осталась.

— Так значит не сильно ты и преуспел… кхе-кхе.

— Знаешь что, иди и ты к чёрту. Это ярмарка меня к псам разорит! Сердечная моя на днях заявила, мол, ежели она жена купца, значимо требуется ей сразу шубка лисья на зиму, а я ей заявляю, с какого это?

— Ха!

— А она, мол, в ответ, не поеду я в Небоград черт пойми в чём, когда дочку повезем. Я ей, так там ветра может и дуют, но зимы нет. Знаешь, что она мне сказала?

— Что ты ничего не понимаешь?

— У тебя так же?

— Ага.

— И вот что прикажешь делать, а? Повезло мне на своём горбу двух баб тянуть, у которых запросы выше моего кошеля! — показалось будто мужчина вот-вот заплачет.

— Знаешь, что тебе сейчас нужно, дружище?

— Заем в банке?

— Хорошая бутылка.

— Не, тогда меня точно дома на ремни порежут, а повозку вместо кобылки моей, я буду сам тянуть. Слава и мир дому твоему, друг, но пойду-ка я лучше обратно.

— Слава и мир твоему, кхе-кхе, ты прям как князь.

— С чего это?

— А ты не слышал? Да уж два месяца как прошло со свадьбы Солнцеликого, а люди все еще об этом говорят.

— Да чего ты несешь? О чем? Я с Царьграда ехал, когда наш князь свадьбу гулял. Когда вернулся меня сразу в ошейник.

— Так ты не знаешь? О, мой друг, тебе выпала возможность последнему в этом городе произнести заветные три слова колоссального удивления.

— Если подумать, горбачусь целыми днями, кровные зарабатываю, знаешь что?! Имею право!

— Ну так! Соленья, мяско на жару.

Двое мужчин направились к ближайшей кабацкой, и всё что старик смог услышать это.

— Так что там случилось?

— Ха! Сейчас ты облысеешь. Позвал, значится, князь на свою голову стервятника на свадьбу.

— Стервятника? Сборщика то бишь?

— Ага, персона эдакая не знатная. Звали его толи Вальнур, толи Салдур, я запамятовал. В общем начудил он там делов, боги не разгребут.

— Эвоно как, продолжай.

— Давай сядем сначала, потом всё и расскажу.

26

Зазвенели кружки, ложки застучали о фарфор. Тронный зал наполнился голосами, что по накатанной волны застолья перетекали в шумный гул. Балдур сидел рядом со своим отрядом и крошил в пустую тарелку кусочки ржаного хлеба. Сырник хоть и был в списках приглашенных, фактически он считался животным, питомцем своего рода. На всеобщее удивление его посадили по правую руку человека, на невысокий и довольно маленький стульчик. Выглядело это крайне нелепо, но некоторые, смогли отыскать в своем сердце частичку умиления. Он держал в руках нож с вилкой и увлеченно крутил перед большими глазами.

***

Небо затянуло розово алым полотном, сквозь которое продирались тёмные как ночь пятна. Посреди широкого поля с высокой травой, что резала кончики пальцев, тяжело дышало одинокое дерево. Оно тянулось своими ветвями к непроглядному солнцу, моля о спасительном свете.

Человек подошел ближе, и только когда ветер колыхнул густую крону, он смог увидеть, что это было не простое дерево. Яблоня сбрасывала один за другим гнилые плоды, что стелились на земле, словно ковер из забытых надежд. Человек подошел поближе и почувствовал жжение на кончиках пальцев. Он посмотрел на тот, из которого сочилась кровь, и растер ее между подушечками. Через мгновение ока она просто испарилась, а место пореза затянулось грубой корочкой березовой коры. Он сделал еще один шаг, как сердце застучало и вдруг остановилось. Стало тяжело дышать. Он хватал воздух ртом, давясь металлическим привкусом в горле.

Рывок, один и еще один, наконец он сумел извергнуть причину своего недомогания. Человек нырнул пальцами в траву, в попытке отыскать, но ощутил, как по пальцам что-то забегало. Маленькое насекомое, словно жук скарабей шустро полз по его запястью, выискивая путь наружу.

Он ударил, почувствовал холодную и вязкую слизь под своей ладонью. Он убрал руку. Не осталось и следа. Человек потер глаза, пытаясь вернуть себе здравомыслие, как вдруг резко понял, что в этом мире его не существует.

Он вдруг резко забыл кто он и что здесь делает. Он задохнулся, ощущая будто кто-то засыпал угольный пепел со старой печки ему в горло. Откашлявшись, он принялся себя ощупывать. Человек бегал пальцами по всему телу, хлопая себя, в поисках ответов. Наконец, ударив себя по правому плечу, он ощутил в душе испепеляющую тоску.

Он вспомнил своё имя, своё настоящее имя, что тут же сорвалась из глубины его затуманенной памяти, а сам мужчина вновь стал лишь Балдуром. Прозвав себя этим именем, отбросив все попытки, он подошел к яблоне, где его сумел удивить этот прекрасный и ужасающий мир.

Молодой мальчик лет восьми, так ему показалось, держал в одной руке плетеное лукошко, а другой пытался дотянуться до единственного спелого плода. Вскоре мальчик поставил корзинку и полез вверх. Он не обратил внимания на человека, и кряхтя себе под нос, карабкался по сухой коре, пока одна из них не выдержала вес ребенка. Балдуру показалось, что это не впервые, когда он так падает. Он приблизился к нему и без труда сорвал спелое яблоко. Мальчик посмотрел на него и подставил своё пустое лукошко.

— Спасибо, дяденька, слава дому твоему.

— И тебе не хворать, юнец, — бросил он плод в лукошко.

Тут Балдур смог рассмотреть его получше. На самом деле мальчик выглядел на восемь лет, но был чересчур худ и слаб для своего возраста. Мальчик довольно посмотрел на содержимое своей корзинки и бросил напоследок: «Бывай, дяденька», — и насвистывая отправился прочь.

Балдур оглянулся, вокруг никого не было, лишь алое зарево и бесконечное поле жгучей травы. Не виднелись силуэты деревень, хуторов, откуда бы он мог прийти. Высокие башни городов навеки растворились в беспроглядном тумане. Мужчина посмотрел на яблоню, что лишилась последнего плода и, задумавшись, выкрикнул.

— Юнец, ты куда путь держишь?

Мальчик остановился.

— Домой, куда же еще?

Балдур обошел яблоню, что сбрасывала свои последние листья: