— И впрямь красивая легенда, — согласился Балдур. — Наш мир полон чудес, но честно сказать, заслуги Аностов слегка завышены.

Девушка засмеялась, и тут же понизила свой голос, оглядываясь по сторонам, сохраняя улыбку на лице.

— Так вы её видели?

— Я в своём деле много лет, и приходилось захаживать в Небоград пару раз.

Её глаза широко открылись, а дыхание зачастило еще сильнее.

— Так это правда? Расскажите мне? Эх, хотела бы я похвастаться тем же. Может в один день мне и вправду удастся посетить город в небесах с её парящей библиотекой.

— Она красива, — коротко произнес он, выбирая нужны слова из своих воспоминаний. — Стены её сотканы из облачной дымки, что появляется на мгновение лишь на рассвете, и с первым дуновением ветра исчезает навсегда. Купол в форме солнца под гармоничным светом ночной луны горит словно тысячи светил, переливаясь божественным духом, что скрепляет всё воедино. Внутри можно прожить всю жизнь, и так и не найти конца. Мудрейшие из Аностов, что живут под сенью бесконечных знаний, кажутся глупцами, когда смотришь на неё.

— Я… ах… простите меня, господин Балдур, но вы так сладко говорите, я думала…

— Что не так, Закхра? — поинтересовался стервятник, сам удивляясь своим же словам.

— Когда вы признались, что зарабатываете на хлеб сбором духа, я…, то есть… я представляла вас другим.

— И не ты одна, в этом случае нечего стыдиться, — произнес он, с иронией в голосе. — Можешь говорить свободно, я многого наслушался.

Она прочистила горло, перебирая пальцами завязочку на поясе льняного платья, и продолжила:

— Многие путники и жители Красограда всегда отзывались о сборщиках как о паразитах рода низшего. Прокаженные, так они говорили. Я знакома с термином и с синдромом вашего недуга, простите, если я чем-то оскорбила.

— Всё хорошо, продолжай.

— Рассказывали, что вы бродяги и необученные простому этикету, что для вас жизнь во грязи предпочтительнее благ цивилизации. Это может прозвучать прозаично, но в моем сознании всё сходилось, имело место быть. Ведь если подумать, вы лишены чувствительности к духу, а значит по законам годны лишь для мелкой плебейской работы, ой, простите меня, я вновь извиняюсь. Во мне заговорил теоретик. Всё что я знаю о мире, я знаю из книг, простите, господин Балдур.

— В целом ваши путники и жители правы, — ухмыльнувшись ответил мужчина. — Большинство подходит под твоё описание. Может мы и прокаженные, но жизненный выбор профессии и будущего у нас есть. Большая часть тех, кто отваживается называть себя Стервятниками идут в Дикие Земли в основном из злости и гордыни. Никому не хочется мести полы за монету или чистить обувь знатным господам. Жизнь полная опасностей манит своим азартом и возможностью легкой наживы, а где азарт и нажива, там алчность и бесправие. Многие из тех, что раньше подбирали крохи, получив оружие и защиту коллегии, после первого рейда вкушают плод, что не чувствовали на своих устах никогда ранее.

— Но это же неправильно! Это не по…

— Не по книжкам? — позволил себе тихо засмеяться Балдур. — Не по историям и легендам, которые ты знаешь? Я скажу тебе, Закхра, мир не такой, как в книгах, и уж точно далеко не как в легендах.

Она опустила веки, а в её глазах засверкали серебристые нотки слез. Она сдерживала их как могла, а затем прошептала:

— Я уже слышала эти слова.

— Я не говорю, что за стенами твоего убежища всё плохо. Не говорю, что книги, это абсолютная выдумка, а легенды лишь ложь, рожденная под хмельным облаком затхлой кабацкой. Мир намного сложнее, чем ты думаешь, а понять его дано лишь богам.

Он коснулся её щеки, и поднял голову, чтобы она увидела его васильковые глаза. Серебреная капля, не выдержав груза, скатилась вниз, застывая на кончике подбородка. Внутри него поселилось чувство вины, ему казалось, что одним лишь своим словом, он разрушил юный девичий мир.

— Для каждого мир выглядит иначе, и для тебя он будет таким, каким ты сама себе его представишь.

— Вы мне покажете? Поможете увидеть мир вашими глазами? — прошептала она, боясь спугнуть момент.

— Единственные глаза, которым ты должна доверять, это своим, лишь они смогут увидеть мир, что и будет правдой.

Девушка смотрела не него чистыми глазами, а её душа казалась пустой. Пустой и готовой, чтобы её заполнили теми знаниями, что по-настоящему стоят того, ради чего жить. Балдур отвечал взглядом, полным вины и надежды на то, что яд циничного опыта, который течет по его венам, не успел отравить юную девичью натуру. Она утерла слезу, а затем сжимая потрескавшиеся губы, ответила.

— Тогда позвольте показать вам мой.

20

Повозка поскрипывала и постукивала разбитым колесом по вымощенному камнем и галькой тракту. В ней сундучок и пара бочек побрякивали на каждой кочке.

Мужичек средних лет держал в руках потертые временем вожжи и периодически подгонял сопящую кобылу. Солнце в зените заметно припекало, от чего на сальном лбу выступила жаркая испарина. Он вытер лоб рукавом и потянулся к сумке, откуда достал потрепанную курительную трубку. Он вытряхнул содержимое трубки, пару раз постукивая костяшкой пальцев по дну, и принюхался. Пахло старым табаком из крапивы и ладана.

Маленький мешочек, как никогда оказался под рукой, и мужчина, устало потерев морщинистый лоб, засыпал новый. Чиркнув пальцами, искра упала на сухие листья, выдавая тоненькую струйку едкого дыма. Он прижал чашу большим пальцем и хлопая губами принялся раскуривать. Раз за разом, дымка становилась всё богаче, а палец заметно припекало. Мужчина глубоко затянулся и глухо закашлял.

Из повозки послышался недовольный женский голос. Он не обратил внимания, и поддав кобыле, еще раз затянулся. В голове стало не по себе, а разум от удовольствия и дурмана немного поплыл. Извозчик, покуривая, вяло поглядывал на опушку леса, где едва заметно проскакал заяц, а за соседним кустом молнией метнулся рябчик.

Кобыла тянула за собой повозку по одинокой тропе, что шла вдоль лесополосы с пушистыми кронами деревьев, словно воздушный зефир. Запах табака по спирали уходил в небо, смешиваясь с воздухом, что пах удивительным многообразием жизни.

Далеко впереди показалась серая точка, которая некоторое время не двигалась, но чем ближе они приближались, тем отчетливее становилось видно. Силуэт человека, что тащился по вымощенной галькой обочине, волоча усталые ноги за собой, часто спотыкаясь. Он даже не обернулся на ржание кобылы.

Мужичек, пару раз постучал по повозке, а в ответ донеслось лишь шуршание и несколько голосов. Они сразу же укрылись матерчатым навесом, создавая подобие каркаса для сундуков и тюфяков. Кобыла резко остановилась, и высоко задрав морду, топталась на месте, отказываясь идти дальше, даже под гнетом вожжей.

Он поддал сильнее и тихо выругался, лошадь недовольно фыркнула, но медленно зашагала, отворачивая морду от силуэта, что всё так же шуршал галькой. «Что с тобой, моя Василька? Чего ты так испугалась?» — подумал про себя мужичек, косо поглядывая на силуэт, равняясь с ним всего за несколько ударов сердца.

Первое что бросилось ему в глаза, это седые волосы цвета обугленной березовой коры, и такая же длинная борода, что пахла псиной. Он не смог разглядеть лица, так как для этого ему пришлось бы повернуть свою голову полностью. «Пускай идет своей дорогой, а мы пойдем своей», — думал он, поддавая кобыле, что широко раздувала ноздри.

Силуэт, коим больше не являлся, отказывался реагировать на проезжающую повозку, лишь вытер пот рукавом, и едва слышно ухнув, прогнал палкой пролетающую мимо муху. «Смертью пахнет видать, Василька моя это и почувствовала, разит как от мёртвого». Кобыла тащила повозку за собой, с писклявым скрипом колеса. Им наконец удалось миновать незнакомца, на которого упал взгляд лишь одного маленького глазика, что выглядывал из-под навеса.