Захкра поняла, что я её вызывают на разговор, который рано или поздно должен был случиться. С момента как они вместе с Гривастыми покинули лагерь, никто не задал ей ни вопроса о её прошлом и как она оказалась посреди этого ужаса. Девушка поставила миску у костра и, потеплее укутавшись в тулуп подаренный Гривастыми, готова была ответить на все вопросы. В конце концов, они спасли её жизнь и согласились проводить до ближайшей деревни.
— Я так и не поблагодарила как следует и не представилась как полагается. Меня зовут Закхра Хайкрен, величие солнца и мудрость всех лесов не передаст, насколько я благодарна, если бы не вы…
— Пилорат Окран. Не будем говорить о том что, если, — перебил её мужчина и вернул её миску супом обратно в руки.
— Но ведь это правда, вы, господин спасли мою жизнь и вытащили из тисков смертельной опасности! Я никогда не забуду вашего благородства и героизма. То, как вы расправились с этими невообразимо жестокими и кровожадными варварами, заслуживает целой поэмы, а то и эпоса! Простите, я знаю ваше имя, но как мне к вам обращаться, господин…
Пилорат отхлебнул луково-грибного супа и, недовольно выдохнув, ответил:
— Зови меня просто Пилорат и нет нужны ни в какой фамильярности. Видят боги, до господ мне как холопу до князей. Я в поэмах и эпосах не силен, но ту резню даже с натяжкой не назовешь развлекательным чтивом.
— Что же вы! Как раз обратное. Я знаю пару весьма одаренных писателей, что с радостью возьмутся за вашу историю и преподнесут её в массы как героический поступок одинокого воина, что не смог пройти мимо зла.
Меридинец подавился в усмешке:
— Вам видней. Как бы то ни было, позвольте тогда представить и остальных. Это Семирод, а девчушка, что в красном платочке и жадно чмокает губами — Маруська. Имена наши ты и так знаешь, но всё же такт есть такт.
Девочка оторвалась от похлебки и коротко приветственно кивнула.
— А теперь опустив все формальности, кои не место им здесь, скажи мне Закхра, как ты очутилась у Черных и куда путь держала?
Девушка огорченно вздохнула и нехотя ответила:
— Всю жизнь я посвятила книгам и учениям, бывало, закрывалась в комнате и теряла счет времени. Столько всего можно узнать, столько неизведанного и прекрасного таится в трудах великих мыслителей. Они затягивали меня своим водоворотом любопытства, и я была счастлива этому. Эта жизнь меня устраивала, пока… Один человек, которого я встретила, зажег во мне огонь к приключениям. Он сказал, что нельзя понять и видеть мир через глаза и слова других. Мир слишком огромен и сложен, и я должна увидеть его сама.
— Прости, но вот так легко и поверила незнакомому человеку? — вмешался в разговор Семирод.
— Я не особо подкована в социальной сфере общения. Видимо это часть профессии. Простите за банальное выражение, но книги для меня действительно были намного более интересны чем живые.
— Были?
Она заерзала на месте, слегка задумываясь, а затем ответила:
— Были и есть, я так полагаю. То, что случилось, это ужасно и непередаваемо. Видимо тот мужчина был неправ, описывая мир такими яркими красками.
Семирод дохлебал из своей миски и, утерев усы бородой, произнес:
— Боги великие и всемудрые, но даже им не ведома истинная натура некоторых людей.
— Но разве это справедливо? Разве могут такие жестокие дикари быть созданиями божьими? — возмутилась девушка. — Боги не злы, они добры и понимающие.
Семирод заметил, как Маруська буквально вылизывает свою миску, словно котенок, и стыдливо посматривает на котел. Старик кивнул Пилорату и взглядом указал на девочку, меридинец тут же загремел черпаком.
— Боги для каждого такие, какими мы их сами себе представляем. Как существует жизнь, так и должна существовать смерть. Ничто не вечно, и не имеет своего оттенка. Как есть и добро, так есть и зло. Без зла и добра бы не было. Живые — сложные создания, и живут не только по законам личьим и божьим, а также строят и свои.
Закхра задумалась и на некоторое время замолчала, впадая в размышления. Пилорат закончил со своей порцией и, подмигнув Маруське, отправился на последний осмотр периметра, перед тем как всех уложит спать и сам встанет на дежурство. Ночь обещала быть долгой и холодной, как и путь на следующий день. Он знал, что поспать ему так и не получится, однако сон никогда не заботил бывалого телохранителя. В свое время он трое суток не смыкал глаз, наблюдая за одной лишь дверью.
— Извините, меня, отец. Я подслушала что вы по волхвьей должности путь держите в деревню, обряд провести. Не сочтите за наглость или дерзость, но не будете ли вы против моей компании. Мне бы очень сильно хотелось посмотреть.
Семирод ответил ровным и холодным голосом:
— Не стоит, дочка. Место, куда мы путь держим, полно зла и неупокоенных духов, развлечения Черных в сравнении с которыми тебе покажутся детской игрой. Если настаиваешь на продолжении своего путешествия, отправься в Царьград или Небоград. Прекраснейшие места. Оставь светлые воспоминания о неизведанном для тебя мире.
Девушка непонимающе заморгала и посмотрела на Маруську:
— Но как же, девочку туда поведете?! Если место такое уж и злое, то почему?
Маруська перестала хлебать, и в пол глаза посмотрела на старика. Ей был интересен его ответ, так как сама она спросить так все еще не отважилась. После родов и то, как Семирод отреагировал на ребенка и мать, ей до колик в животе было интересно, каков же всё-таки старик изнутри.
— Девочка эта, — начал он. — Для неё это всё, и она куда сильнее, чем тебе кажется на первый взгляд. Я такую храбрость среди многих мужей не видовал.
Маруська покрылась румянцем. Семирод говорил слова, но сам толком не мог понять храбра ли девочка или просто не воспринимает всё в серьез. Словно всё происходящее — это лишь долгий и затяжной сон, а когда она проснется, то даже и не вспомнит.
— Да что же могло такого случится, чтобы такой милой девочке, да в такое злое место понадобилось.
Семирод взглядом дал понять, что Закхра начинает заходить слишком далеко, от чего девушка тут же нервно забегала взглядом. Она на мгновение позволила своему любопытству взять верх над разумом и забыла, что должна была сидеть молча и благодарить за спасение их каждый раз, когда выпадет случай. Её руки затряслись, а губы нервно сжимались. Внезапно она почувствовала, что и еда на вкус совсем другая. Ест чужой хлеб, да с расспросами лезет. Она поставила миску у костра, и поклонившись в землю, сказала.
— Прости меня, мудрейший… я… я не хотела … я никогда не… — её глаза краснели, а маленькие веточки, прораставшие сквозь её волосы, поникли.
— Всё в порядке, — поспешил успокоить её Семирод. — Поднимись и чело держи в тепле, землица промерзла.
Закхра сделала, как ей было велено, и перед лицом появились детские ручки, что держали её миску с похлебкой. Маруська широко раскрыла глаза и тыкала ею девушке в подбородок. Закхра благодарно приняла еду и некоторое время молча сидела. Семирод ходил вокруг лагеря, вырисовывая руны ясеневым посохом, и бормотал слова чрез бороду. Маруська, дохлебав своё, начала собирать пустые миски и убирать остатки поджаренных сухарей в матерчатый кулечек.
Через некоторое время вернулся Пилорат и принялся растилать тюфяки поджимая их камнем, а также подготовил медвежью шкуру для тепла. Там скоро лягут пережидать ночь Маруська и Закхра. Семирод устроится непосредственно у огня. Старые кости требовали не просто тепла, а жара, иначе могла начаться лихорадка.
Закхра быстренько прикончила свою порцию и, поблагодарив всех, в том числе богов за тепло и еду, помогла Маруське. Когда все легли, она некоторое время смотрела на Пилората, что несмотря на холод, совсем не дрожал и смотрел куда-то в пустоту, словно каменная фигура. Она знала, что он просидит так всю ночь, от чего ей вновь стало не по себе. Девушка, что по дурости и наивности угодила в плен, спит под медвежьей шкурой, на самом безопасном месте, а её защитник сидит, страдает от холода. Позже она проснется и всё же укутает Пилората в свой тулуп, на что тот будет по началу сопротивляться, но позже всё-таки согласиться. Суп приятно согревал изнутри, а Маруська, приткнувшись лбом, сладко сопела. Закхра и не заметила, как её веки стали настолько тяжелыми, что она не могла больше держаться и заснула. Заснула с мыслью, насколько же всё же то место ужасно, и что там понадобилось маленькой девочке, что спала как уставший котенок.
