Глядя на луну, Сян-юнь тоже кивнула и произнесла:

– Первая строка плохо связывается с моей, – заметила Дай-юй, – а вторая строка, можно сказать, уводит от основной темы. Вижу я, что ты хочешь до бесконечности растянуть стихи!

Затем она прочитала:

Только Сян-юнь собралась продолжать, как Дай-юй, указывая на какую-то темную тень в пруду, сказала:

– Посмотри-ка на воду! Тебе не кажется, что эта тень похожа на человеческую? Может быть, это какой-нибудь демон?

– Вот так демон! – рассмеялась Сян-юнь. – А кстати, я демонов не боюсь! Гляди, как я его сейчас побью!

С этими словами она подняла с земли плоский камешек и бросила его в пруд. Послышался всплеск, вокруг разошлись круги, отражение луны заколебалось, то растягиваясь, то стягиваясь. Из того места, где находилась тень, взмыл белый аист и улетел в направлении «павильона Благоухающего лотоса».

– Вот это кто! – со смехом воскликнула Дай-юй. – А я испугалась.

– Этот аист явился весьма кстати! – сказала Сян-юнь. – Он мне очень помог!

И она прочитала параллельные строки:

Дай-юй даже ножкой притопнула в знак одобрения:

– Ловко! Аист действительно тебе помог. Правда, эта фраза уступает «осенним брызгам», но что я могу ей противопоставить?! Ведь строка «аиста тень стынущий пруд рассекла» – вполне законченное выражение! Собственно говоря, в нем содержится целая картина – новая и оригинальная, так что мне приходится на этом кончать.

– Давай подумаем вместе, – предложила Сян-юнь, – и если у нас ничего не получится, продолжение отложим на завтра.

Дай-юй смотрела на небо, словно не слыша ее. Через некоторое время она сказала:

– Нечего хвастаться, я тоже придумала! Слушай! – И она прочла параллельную строку:

Сян-юнь захлопала в ладоши:

– Замечательно! Только так и можно было сказать! Особенно хорошо «дух стихотворца схоронен»! – Затем она вздохнула и добавила: – Стихи бесспорно свежи и оригинальны, только в них чувствуется грусть! Ты болеешь, и тебе не следовало бы сочинять столь замысловатые и скорбные стихи!

– А как бы я выиграла у тебя? – возразила Дай-юй. – Последняя фраза стоила мне огромного труда.

Не успела она произнести эти слова, как из-за скалы за перилами появилась какая-то фигура.

– Прекрасные стихи! – послышался возглас. – Только слишком грустные! Если продолжать в том же духе, лучших фраз вы не придумаете и у вас получится лишь нагромождение слов и притянутых выражений.

От неожиданности девушки вскочили. Приглядевшись, они узнали Мяо-юй.

– Ты как сюда попала? – удивились они.

– Я узнала, что вы любуетесь луной и наслаждаетесь игрой на флейте, – ответила Мяо-юй, – вот я и решила тоже выйти погулять, а заодно полюбоваться отражением луны в воде. Я даже не знаю, как забрела сюда. Вдруг я услышала, что вы сочиняете стихи. Меня это удивило, я остановилась и прислушалась. Последние строки показались мне замечательными, хотя от них веет грустью. Тут речь зашла о человеческих судьбах, поэтому я вышла и прервала вас. Старая госпожа уже дома, остальные тоже разошлись, все в саду спят, только ваши служанки до сих пор разыскивают вас. Вы не боитесь простыть? Идемте ко мне. Пока выпьем чаю, наступит рассвет.

– И кто бы мог подумать, что уже так поздно! – улыбнулась Дай-юй.

Они втроем направились в «кумирню Бирюзовой решетки». В нише, перед статуей Будды, продолжала теплиться лампада, в курильнице тлели благовония, даосские монахини спали, и только одна послушница сидя дремала на молитвенном коврике. Мяо-юй окликнула ее и велела вскипятить чай.

В этот момент раздался стук в ворота. Когда послушницы отперли ворота, перед ними предстали Цзы-цзюань и Цуй-люй с несколькими старыми мамками, которые пришли за своими барышнями.

Увидев, что их барышни пьют чай, они заулыбались:

– Ох и заставили же вы нас побегать! Весь сад обошли, даже у тетушки Сюэ побывали. Зайдя в одну беседку, мы увидели двух женщин, которые ночью дежурили, а сейчас отсыпаются. Мы разбудили их и спросили, не знают ли они, где вы. Они сообщили: «Только что возле беседки за оградой две девушки о чем-то разговаривали. Потом к ним подошла третья, и мы услышали, что они собираются в кумирню». Тогда мы направились сюда.

Мяо-юй тотчас приказала послушницам отвести их отдохнуть и угостить чаем, а сама взяла кисть, бумагу и тушь, попросила девушек повторить стихи, которые они только что сочинили, и записала их. Дай-юй заметила, что Мяо-юй в хорошем настроении, и сказала ей:

– Я никогда не видела тебя веселой, поэтому не осмеливалась обращаться к тебе. Не поможешь ли ты мне сейчас? Если стихи неподходящие, мы сожжем их, если же из них можно кое-что сделать, исправь их!

– Надо подумать. Критиковать необдуманно я не смею, – с улыбкой призналась Мяо-юй. – Вы использовали двадцать две рифмы. Мне кажется, самое лучшее, что можно придумать на эти рифмы, вы уже придумали, и если я возьмусь продолжать, ничего не получится. Если «к шкурке соболя приделать собачий хвост», можно лишь испортить шкурку.

Дай-юй прежде не слышала, чтобы Мяо-юй сочиняла стихи, и, видя, что она заинтересовалась, поспешно сказала:

– Ты права! Но, может быть, мы сочинили плохо, а у тебя получится лучше.

– Хорошо, посмотрим, что выйдет. Только придется обратиться к действительности, – сказала Мяо-юй. – Ведь если отбросить подлинные чувства и подлинные события и приняться за поиски чего-то удивительного и сверхъестественного, это значит исказить жизнь женских покоев и выйти за пределы темы.

– Совершенно верно, – согласились Дай-юй и Сян-юнь.

Мяо-юй подняла кисть и, бормоча что-то, принялась писать, потом передала бумагу девушкам:

– Только не смейтесь! По-моему, подобные стихи следует писать так. Вначале у меня есть несколько печальных фраз, но это не беда!

Оказалось, девушка продолжила стихи Дай-юй и Сян-юнь таким образом: