Тогда монахини, стараясь смягчить его, заулыбались и стали просить:

– Господин, откройте нам, пожалуйста, калитку! Мы поглядим, здесь ли наша настоятельница. Если ее нет, мы больше не посмеем вас тревожить.

– Не верите – идите и смотрите! – произнес Бао Юн. – Но берегитесь, попадет вам от меня, если ее там нет!

Бао Юн открыл калитку и пропустил монахинь, которые со всех ног побежали к Си-чунь, надеясь найти там Мяо-юй.

Си-чунь в это время, опечаленная, сидела у себя в комнате и думала:

«Мяо-юй ушла от меня вчера утром. Слышала ли она, что говорил о ней этот Бао Юн? Если слышала, то наверняка обиделась и больше не придет. А мне так тяжело: родителей у меня нет, жена брата меня ненавидит. Старая госпожа хоть немного меня любила, а сейчас я осталась одна-одинешенька!»

Потом она подумала, что невыносимые страдания довели до смерти Ин-чунь; Ши Сян-юнь прикована к своему больному мужу; третья сестра Тань-чунь уехала в дальние края. Одна только Мяо-юй вольна и свободна, словно облако или дикий аист.

«Какое это было бы счастье, если б я могла подражать ей! – размышляла девушка. – Но, к сожалению, я происхожу из знатной семьи, где господствуют свои порядки, и не могу распоряжаться собой! Мне поручили присматривать за домом, а я не справилась! Госпожи не понимают, что творится у меня на душе, и никогда не поймут».

Ее охватило желание сейчас же обрезать нити, связывающие ее с миром, и уйти в монастырь. Цай-пин и другие служанки пытались ее отговаривать, но Си-чунь, не слушая их, схватила ножницы и обрезала себе клок волос.

– Ну, на что это похоже? – с упреком говорила девушке Цай-пин. – Не успели уладить одну неприятность, как вы устраиваете другую!

В это время прибежали монахини, разыскивавшие Мяо-юй.

Цай-пин вышла расспросить их, в чем дело, и, узнав об исчезновении Мяо-юй, испуганно воскликнула:

– Она ушла от нас еще вчера утром!..

– Где же она? – донесся из внутренней комнаты голос Си-чунь.

Даосская монахиня рассказала ей, как ночью она слышала шум, как их всех одурманили курениями, а утром они обнаружили на стене веревочную лестницу и возле нее ножны от кинжала.

Си-чунь задумалась; вспомнив, как Бао Юн рассказывал о приходе разбойников, она решила, что разбойники видели Мяо-юй, пленились ее красотой и похитили ее. Трудно было надеяться, что Мяо-юй, строго хранившая чистоту и целомудрие, не покончит с собой!

– Неужели вы не слышали шума? – с недоумением спросила Си-чунь монахинь.

– Как не слышали?! – вскричали монахини. – Слышали, и глаза у нас были открыты, но мы не могли произнести ни слова! Непременно злодей напустил в наши помещения дурману! Может быть, и сестра Мяо-юй была сильно одурманена. Да и разбойников могло быть много, они пригрозили ей ножом, и она не осмелилась кричать.

В то время когда происходил этот разговор, со стороны садовой калитки послышался голос Бао Юна:

– Эй, монашки, убирайтесь! Я запираю калитку!

Цай-пин, боясь, как бы ей не попало от хозяев, поторопила монахинь уйти, после чего калитка была заперта.

Си-чунь еще больше расстроилась. Цай-пин приложила все усилия, чтобы успокоить ее, но Си-чунь снова схватила ножницы и обрезала остальные волосы.

Служанки посоветовались и решили не поднимать шума.

– Если даже Мяо-юй похищена, – говорили они, – нужно делать вид, будто нам ничего не известно. А когда вернутся господин и госпожа, мы им все расскажем…

С этой поры Си-чунь еще больше утвердилась в своей мысли уйти в монастырь. Но о том, что она сделала, мы пока рассказывать не будем.

Между тем Цзя Лянь, возвратившись в «кумирню Железного порога», рассказал Цзя Чжэну, что он производил опрос ночных сторожей и составил список пропавших вещей.

– Как вы составили этот список? – спросил Цзя Чжэн.

Цзя Лянь сказал, что Ху-по помнила, что было у старой госпожи, а затем добавил:

– Прежде всего мы выяснили, какие вещи присылала нам Юань-чунь, а затем занялись наиболее редкими вещами, которые имеются не у всех. Другие вещи, и особенно такие, которые есть у многих, мы в список не занесли. Я думаю, все пропавшее найдется, как только закончится наш траур.

Цзя Чжэн кивнул, но ничего не произнес.

После этого Цзя Лянь отправился во внутренние покои и сказал госпоже Син и госпоже Ван:

– Было бы хорошо, если б вы уговорили господина Цзя Чжэна пораньше возвратиться домой. Если он откажется, могут произойти новые беспорядки.

– Да, да! – отозвалась госпожа Син. – Мы тоже здесь тревожимся!

– Лучше поговорите с ним сами, – попросил Цзя Лянь. – Как вы скажете, так он и сделает!

Тогда госпожа Син уговорилась с госпожой Ван о том, как действовать.

Когда миновала ночь, Цзя Чжэн, который не имел за все это время покоя, послал Бао-юя к госпоже Син и госпоже Ван передать:

– Пусть госпожи поедут домой, а через дня два-три могут приехать обратно! Люди, оставшиеся дома, просят указаний…

Госпожа Син оставила Ин-гэ и других служанок сидеть возле гроба, за всем остальным поручила присматривать жене Чжоу Жуя, а сама отправилась домой.

В это время Цзя Чжэн и остальные родственники плакали перед гробом матушки Цзя, прощаясь с покойницей.

Когда церемония окончилась и все собрались уходить, наложница Чжао неожиданно упала. Стоящая возле нее наложница Чжоу бросилась поднимать ее. Наложница Чжао закричала, язык ее высунулся, на губах выступила пена. Цзя Хуань подбежал к матери. Наложница Чжао очнулась.

– Я не поеду домой! – закричала она. – Я хочу сопровождать на юг старую госпожу!

– Зачем? – спрашивали ее.

– Я ей служила всю свою жизнь! Старший господин строил против меня козни, и я с помощью монахини Ма пыталась отомстить, тратила деньги, но все напрасно – никого не удалось извести! Если я останусь жить, меня опять начнут терзать!

Сначала все думали, что устами наложницы Чжао говорит Юань-ян, но, когда услышали упоминание о монахине Ма, то убедились, что это не так.

Госпожа Син и госпожа Ван молчали, только Цай-юнь стала молиться.

– Сестра Юань-ян, ты сама пожелала умереть, но какое ты имеешь отношение к тетушке Чжао? Отпусти ее, не мучай!

Больше она ничего не осмелилась сказать из-за присутствия госпожи Син.

– Я не Юань-ян! – кричала наложница Чжао. – Это Янь-ван прислал за мной своих посланцев, он спрашивает меня, почему я занималась колдовством с монахиней Ма! – И она запричитала: – Дорогая вторая госпожа Фын-цзе! Не проклинай меня! Пусть я тысячу дней была плохой, но хоть один раз я сделала тебе добро! Добрая вторая госпожа! Дорогая вторая госпожа! Я не хотела губить тебя, меня ввели в заблуждение россказни той дрянной бабы!

Во время этого шума прибежал слуга Цзя Чжэна звать Цзя Хуаня.

Женщины-служанки послали сообщить ему:

– На тетушку Чжао нашло наваждение, третий господин Цзя Хуань сейчас возле нее и не может прийти.

– Ерунда! – ответил Цзя Чжэн. – Нужно ехать домой!

По его распоряжению все мужчины тотчас же собрались в путь.

А наложница Чжао все безумствовала, и никто не мог ее успокоить.

Госпожа Син, опасавшаяся, как бы наложница не наговорила лишнего, приказала:

– Пошлите к ней еще нескольких служанок, а мы уезжаем! Как только прибудем в город, пришлем врача!

Госпожа Ван, не любившая наложницу Чжао, ни во что не вмешивалась, стараясь остаться в стороне. Однако Бао-чай, чуткая и добрая, несмотря на то что наложница Чжао когда-то пыталась погубить Бао-юя, все же наказала наложнице Чжоу хорошенько о ней заботиться. Наложница Чжао, которой тоже не чужда была доброта, очень этим растрогалась.

– Я тоже останусь здесь, – заявила Ли Вань.

– Это не обязательно, – возразила госпожа Ван.

Все стали собираться в путь.

– А мне можно уехать? – спросил Цзя Хуань.

– Дурак! – обругала его госпожа Ван. – Неужели ты не понимаешь, что тебе уезжать нельзя? А если с матерью что-нибудь случится?

Цзя Хуань ничего не сказал.