– Кажется, вспомнил! – вдруг воскликнул он. – Старший господин Цзя Чжэнь в прошлом году велел побить приемного сына Чжоу Жуя?

– Да, да, – подтвердил Линь Чжи-сяо. – Вы сами видели, как он тогда подрался с Бао Эром!

Цзя Лянь снова рассердился и хотел распорядиться, чтобы высекли ночных сторожей.

– Не гневайтесь, второй господин, – принялся умолять его Линь Чжи-сяо. – Разве их можно считать виноватыми? Ведь у нас в доме существует порядок, что после третьей стражи ни один мужчина не имеет права появляться на женской половине. Даже управляющие не смеют туда показываться, если их не позовут! Мы с братом Цзя Юнем снаружи все проверили еще с вечера. Ворота накрепко заперли, и пройти через них никто не мог! Воры проникли в дом через стену, которая выходит в переулок!

– А что делали женщины, сторожившие на женской половине? – возмутился Цзя Лянь. – Где они?

Линь Чжи-сяо рассказал, что всех этих женщин Фын-цзе приказала связать и отправить на допрос в ямынь.

– Где Бао Юн? – поинтересовался Цзя Лянь.

– Ушел в сад.

– Позовите его!

Слуги побежали за Бао Юном и, ведя его к Цзя Ляню, говорили:

– Как хорошо, что вы оказались близко! Если б не вы, разбойники разграбили бы весь дом!

Бао Юн ничего не отвечал.

Си-чунь волновалась, как бы он не рассказал о приходе Мяо-юй. Фын-цзе тоже не осмеливалась ничего рассказывать.

В это время послышалось:

– Пришла сестра Ху-по!

Все сразу вспомнили о матушке Цзя и невольно заплакали.

Цзя Лянь взволновался еще больше, когда узнал, что нет денег, чтобы рассчитаться с людьми, которые были наняты в связи с похоронами.

Ху-по ушла во внутренние комнаты и, едва увидев взломанные шкафы и сундуки, сильно расстроилась. Разве могла она в таком состоянии точно назвать пропавшие вещи?! Она с трудом вспоминала, какие вещи остались после матушки Цзя, и на основании ее слов составили список пропавшего, который отправили в военный и гражданский ямыни.

После этого Цзя Лянь назначил сторожей на ночь. Фын-цзе и Си-чунь разошлись по своим комнатам.

Цзя Лянь не ночевал дома. Он даже не стал, как обычно, ворчать на Фын-цзе, а сел на коня и уехал в кумирню.

Что касается Фын-цзе, то, опасаясь, как бы Си-чунь после потрясения не покончила с собой, она послала Фын-эр успокоить девушку.

Наступила вторая стража. К этому времени разбойники успели миновать заставу. Однако во дворце Жунго никто не решался ложиться спать.

Надо сказать, что главарь разбойников, которому понравилась Мяо-юй, не успокоился. Он понимал, что соблазнить девушку такого строгого поведения ему не удастся, поэтому, когда наступила третья стража, он захватил с собой кинжал, немного одурманивающих благовоний и снова пробрался в сад. Заметив, что в «кумирне Бирюзовой решетки» горит свет, он подкрался поближе и спрятался. Постепенно огни в окнах погасли, и ко времени четвертой стражи осталось освещенным только одно окно.

В это время Мяо-юй сидела на круглом молитвенном коврике и предавалась размышлениям:

«Я приехала в столицу из Юаньму, желая прославиться подвижнической жизнью. Но меня пригласили в этот дом, и я не могла осуществить свое намерение. Вчера я с самыми добрыми намерениями отправилась навестить четвертую барышню Си-чунь, а какой-то дурак меня оскорбил, да еще пришлось натерпеться страху».

Когда она вернулась от Си-чунь, ей не сиделось спокойно, она вся дрожала, а сердце ее трепетало. Она всегда предавалась созерцанию в одиночестве, и сегодня никого звать не захотела.

Во время пятой стражи она почувствовала сильный озноб. Она хотела позвать людей, но за окном послышался шорох. Вспомнив о грабителях, которые накануне проникли во дворец Жунго, она испугалась и закричала. Никто ей не ответил.

Вдруг она почувствовала, что какой-то дурман проникает ей в голову. Руки и ноги ее онемели, и она не могла пошевелить ими; язык отказывался повиноваться; Мяо-юй охватило волнение. Тут она увидела, что в комнату вошел человек со сверкающим кинжалом в руке. Мяо-юй была в полном сознании, только не могла двинуться с места. Она решила, что ее хотят убить, сердце ее бешено заколотилось, хотя она не испытывала никакого страха.

Вошедший спрятал кинжал, осторожно обнял Мяо-юй и положил себе на спину. Мяо-юй была словно пьяная и не соображала, что с нею происходит.

Увы, эта девушка, такая непорочная, была одурманена курениями, и негодяй смог похитить ее…

Разбойник, неся на спине Мяо-юй, подошел к задней стене сада, поднялся на нее по веревочной лестнице и спустился с наружной стороны, где его ожидали несколько сообщников с коляской. Посадив Мяо-юй в коляску, похититель нарядился чиновником и велел как можно быстрее мчаться к городским воротам. Добрались они туда как раз к моменту открытия ворот.

Стражники, глядя на коляску, решили, что едет какой-то чиновник, и даже не стали проверять документов.

Благополучно выбравшись из города, разбойники подстегнули коней и во весь дух помчались на «склон Двадцати ли», где встретились со своими остальными сообщниками, а затем, разделившись на группы, поспешили к Наньхаю.

Не будем строить догадок, приняла ли Мяо-юй безропотно позор, или покончила с собой, не стерпев обиды, так как следы молодой монахини были потеряны.

Вернемся в «кумирню Бирюзовой решетки».

Одна из буддийских монахинь, которая прислуживала Мяо-юй и жила в келье, находившейся в самой глубине кумирни, спокойно проспав до пятой стражи, была разбужена звуками, доносившимися из переднего помещения. Зная, что Мяо-юй сидит там на своем коврике, предаваясь созерцанию, монахиня подумала, что девушка разговаривает сама с собой. Потом послышались тяжелые мужские шаги, скрипнула дверь. Монахиня хотела встать, но все тело ее охватила какая-то странная истома, ей даже лень было раскрыть рот. Она не слышала голоса Мяо-юй и продолжала прислушиваться, лежа с широко раскрытыми глазами.

Лишь когда наступил рассвет, монахиня почувствовала себя легче, встала, оделась и приказала старой даосской монахине вскипятить чай для Мяо-юй, а сама отправилась посмотреть, что та делает. Но когда она вошла в помещение, где накануне вечером осталась Мяо-юй, и увидела лишь распахнутые настежь двери и окна, она очень удивилась, потом вспомнила про шум, который послышался ей ночью, и встревожилась.

«Куда она могла так рано уйти?» – подумала монахиня.

Она вышла во двор, огляделась и тут заметила веревочную лестницу, свисавшую со стены, а возле нее на земле валялись ножны от кинжала и пояс.

«Беда! – подумала женщина. – Ночью сюда пробрался какой-то злодей и одурманил нас курениями!»

Она закричала монахиням, чтобы те внимательно осмотрели кумирню, но ворота кумирни оказались запертыми.

– Зачем ты подняла нас так рано? – ворчали монахини. – Вчера в кумирне воскуривали дурманящие благовония, и мы никак не можем прийти в себя!

– Где наша настоятельница? – спросила их прислужница.

– Сидит в зале богини Гуань-инь! – отвечали монахини.

– Вы все еще не проснулись! – закричала прислужница. – Пойдите и посмотрите, там ли она?

Ничего не подозревавшие монахини бросились в зал богини Гуань-инь. Обыскав сад и не найдя Мяо-юй, они подумали, что она ушла к Си-чунь. Они бросились во дворец Жунго, стали стучаться в садовую калитку, но Бао Юн обрушился на них с бранью.

– Мы не знаем, куда ушла вечером наша настоятельница Мяо-юй, и ищем ее, – говорили ему монахини. – Откройте, мы хотим спросить у четвертой барышни, не приходила ли она сюда.

– Ваша настоятельница привела сюда грабителей! – крикнул Бао Юн. – Они ограбили наш дом, а теперь она убежала с ними!

– О всемогущий Будда! – закричали переполошенные монахини. – Побоялся бы говорить такие слова! За них ты попадешь в ад и тебе язык отрежут!

– Ерунда! – загремел Бао Юн. – Помолчите, не то я вас отколочу!