Цзя Чжэн был растроган и взволнован, без конца кланялся Бэйцзинскому вану и просил заверить государя в своей преданности.

– Достаточно, что вы поблагодарили за милость, – сказал Бэйцзинский ван.

– Меня обвиняли в крупном преступлении, но благодаря милости государя не только не наказали, но и возвратили имущество, – отвечал Цзя Чжэн. – Я настолько этим тронут, что хочу передать в казну полученное мною наследство и отказаться от жалованья.

– Государь гуманно обращается со своими подданными, – заметил Бэйцзинский ван, – он очень осторожен в вынесении наказаний и объявлении наград. Поскольку вы удостоились высочайшей милости и вам возвратили имущество, мне незачем еще раз докладывать о вас государю!

Все присутствующие при этом чиновники тоже заявили, что ни о чем больше докладывать государю не следует.

Тогда Цзя Чжэн снова поблагодарил вана и вышел. Зная, что матушка Цзя беспокоится, он поспешил домой.

Все домашние, мужчины и женщины, молодые и старые, жаждали узнать, что сулит Цзя Чжэну визит во дворец. Когда Цзя Чжэн вернулся, они, сдерживая любопытство, не стали ни о чем расспрашивать.

Торопливыми шагами Цзя Чжэн прошел в комнату к матушке Цзя и рассказал ей, как удостоился милости Высочайшего и получил его прощение.

Выслушав его, матушка Цзя немного успокоилась, но все же потеря двух наследственных должностей и повеление Цзя Шэ отправиться служить на северные границы, а Цзя Чжэню – в приморские провинции – огорчили ее.

Что касается госпожи Син и госпожи Ю, то они, слушая Цзя Чжэна, только плакали.

– Успокойтесь, матушка, – произнес Цзя Чжэн. – Хотя старшему брату предстоит уехать на северную границу, он будет служить государству, и страданий ему терпеть не придется. Нужно лишь, чтобы он проявил усердие, и тогда его скоро восстановят в должности. Цзя Чжэню тем более не нужно жалеть сил, чтобы заслужить прощение, ибо он еще молод. Если они оправдают доверие государя, мы сохраним наследие наших предков.

Он снова сказал матушке Цзя несколько утешительных слов.

Собственно говоря, матушка Цзя с давних пор недолюбливала Цзя Шэ, хотя он и был ее сыном, а Цзя Чжэня – тем более, ибо он приходился ей лишь родственником третьего поколения. Но госпожа Син и госпожа Ю целые дни проводили в слезах.

«Мы полностью лишились всего, чем владели, – думала госпожа Син. – Мой муж уже стар, и ему предстоит ехать в далекие края. Хотя со мной остается Цзя Лянь, но он во всем слушается Цзя Чжэна, как и его супруга, и они будут стараться угодить ему. А я осталась в одиночестве».

Что касается госпожи Ю, то она одна управляла хозяйством дворца Нинго, и, кроме Цзя Чжэня, никому не оказывали такого уважения, как ей. Каково же было ей от сознания, что ее супруг должен уехать на чужбину, а она, хотя ее и любит матушка Цзя, вынуждена жить на иждивении родственников?! Кроме того, на ее попечении остались Пэй-фын и Се-луань да жена Цзя Жуна, который до сих пор так и не сумел сделаться самостоятельным и жить с женой отдельно.

«Двух моих младших сестер погубил Цзя Лянь, – думала она, – а сейчас он живет спокойно и беззаботно, будто ничего и не случилось, и жена его рядом с ним. А как жить нам, покинутым всеми близкими?» И слезы снова полились из глаз госпожи Ю.

Однажды матушка Цзя не вытерпела и спросила Цзя Чжэна:

– Ведь решение по делу Цзя Шэ и Цзя Чжэня вынесено; сможет ли Цзя Шэ вернуться домой? А как Цзя Жун? Если он не виновен, его тоже должны отпустить!

– Судя по всему, мой брат пока не вернется домой, – сказал Цзя Чжэн. – Я попросил кое-кого из моих старых друзей добиться разрешения для брата и племянника побывать дома, прежде чем отправляться в дорогу. В ямыне дали на это согласие. Тогда же освободят и Цзя Жуна. Не беспокойтесь, матушка, я все сделаю!

– Я сильно одряхлела, – отвечала матушка Цзя, – и хозяйственными делами перестала интересоваться. Дворец Нинго конфискован, кроме того, Цзя Шэ и Цзя Лянь лишились всего своего имущества! Ты знаешь, сколько осталось серебра у нас в семейной казне и сколько земли в восточных провинциях? Сколько денег мы можем дать на дорогу Цзя Шэ и Цзя Чжэню?

Цзя Чжэн, который сам не знал, что делать, услышав вопрос матушки Цзя, стал колебаться:

«Если рассказать ей правду, она расстроится; если умолчать – возможно, все уладится. Как быть?»

– Матушка, – проговорил он наконец, – если б вы не спросили, я не осмелился бы вам рассказать. Но раз вас интересует это, да и Цзя Лянь здесь – могу сказать, что вчера я проверял, как он ведет хозяйство, и выяснил, что наша семейная казна опустела: мы не только израсходовали все наличные, деньги, но и залезли в долги. Кроме того, если мы сейчас не потратимся, чтобы добиться покровительства брату и Цзя Чжэню, то, несмотря на всю доброту государя, им обоим придется плохо. Но где взять для этого деньги? С земель, которые находятся в восточных провинциях, арендная плата собрана и израсходована за год вперед, так что оттуда больше ничего не удастся получить. Остается лишь продать одежду и головные украшения, оставленные нам благодаря доброте государя, и вырученные за них деньги отдать Цзя Шэ и Цзя Чжэню на дорогу. Что касается того, как мы сами будем жить, тут придется подумать.

Матушка Цзя снова взволновалась, и глаза ее увлажнились.

– Что ж это такое?! – воскликнула она. – Неужели мы дошли до такого состояния? Я помню, семья моего отца была раз в десять могущественнее нашей нынешней семьи, а потом разорилась, и в течение нескольких лет ей приходилось создавать видимость богатства. Однако неприятностей у нас не было, и прошло много лет, прежде чем ее крах обнаружился! Если же судить по твоим словам, мы не сможем продержаться и двух лет.

– Если бы у нас не отняли наследственного жалованья, можно было бы взять денег в долг и как-нибудь вывернуться, – сказал Цзя Чжэн. – Но раз мы ничем не можем гарантировать, что вернем долг, кто согласится нам помочь?! – По щекам Цзя Чжэна покатились слезы. – Родственники, которые когда-то прибегали к нашей помощи, сейчас сами обеднели, а те, которые от нас помощи не получали, не захотят иметь с нами дела. Проверяя вчера состояние нашего хозяйства и даже не вдаваясь в мелочи, я ясно понял, что мы не только не можем содержать высокооплачиваемых слуг и служанок, но нам нечем оплачивать даже низшую прислугу.

В то время, когда матушка Цзя предавалась печали, неожиданно вошли Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун, чтобы справиться о ее здоровье. Матушка Цзя схватила за руки Цзя Шэ и Цзя Чжэня и опять расплакалась. Те, и так пристыженные, бросились перед ней на колени и стали молить о прощении.

– Мы виноваты, мы шли неправедным путем и растеряли заслуги своих предков! – восклицали они. – Мы причинили вам горе и заслужили, чтобы нас казнили и не дали места для погребения!

Все, кто видел эту картину, не выдержали и разразились горестными воплями.

Цзя Чжэну снова пришлось всех утешать.

– Прежде всего нужно подсчитать, сколько денег потребуется на дорожные расходы. Вероятно, дома им разрешат прожить день или два, не больше.

Сдерживая скорбь и подавляя слезы, матушка Цзя наконец сказала Цзя Шэ и Цзя Чжэню:

– Пойдите повидайтесь со своими женами!.. – А затем обратилась к Цзя Чжэну: – Тянуть с этим делом нельзя! Достать где-либо деньги невозможно! Но разве могут они задержаться и не уехать в назначенный государем срок?! Придется мне самой об этом подумать. Пусть у нас в доме беспорядки, но вечно так продолжаться не будет!

Матушка Цзя приказала позвать Юань-ян, чтобы отдать ей необходимые распоряжения.

Цзя Шэ и другие в это время вышли; они признались Цзя Чжэну, что очень раскаиваются в том, что своевольничали. Но так как расставание приближалось, они распрощались с Цзя Чжэном и поспешили к своим женам.

Как известно, Цзя Шэ был в преклонном возрасте, и расставаться с женой ему было не так тяжело, но что касается Цзя Чжэня, то он очень переживал предстоящую разлуку с госпожой Ю.

Цзя Лянь и Цзя Жун, прощаясь со своими отцами, держали их за руки и громко плакали. Хотя их отцам, как говорится, предстояло меньше тягот, чем в военном походе, все же они чувствовали, что расстаться придется надолго. Однако все старались сдерживать обуревавшие их чувства.