Цзя Шэ, Цзя Чжэню и Цзя Жуну, которые находились под стражей в приказе Парчовых одежд, из дому не могли ничего послать, так как семейная казна была пуста, у Фын-цзе ничего не было, а Цзя Лянь оказался в долгах. Цзя Чжэн в хозяйственные дела не вникал и заявил, что надеется на помощь друзей. Цзя Лянь подумал было о родственниках, но не нашел ни одного, кто мог бы ему помочь, так как тетушка Сюэ разорилась, а остальные и вовсе не шли в счет. Тогда он тайком заложил поместья и землю за несколько тысяч лян серебра, чтобы хоть как-нибудь помочь отцу и брату.

Наблюдая за действиями Цзя Ляня, слуги поняли, что их хозяева разорились, и без зазрения совести стали обманывать их, под разными предлогами присваивая себе часть денег, поступавших из поместий.

Но об этом мы рассказывать не будем.

Итак, род Цзя лишился наследственных должностей, Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун сидели в тюрьме, и по их делу велось следствие, госпожа Син и госпожа Ю целыми днями плакали, Фын-цзе находилась на грани смерти, а Бао-юй и Бао-чай, не покидавшие матушку Цзя, могли лишь утешать ее, но не в состоянии были разделить ее печаль. Поэтому дни и ночи матушка Цзя тревожилась, вспоминая о прошлом, пыталась представить себе будущее, и слезы не высыхали на ее щеках.

Однажды вечером, отослав Бао-юя, она собралась с силами, села на постели и приказала распорядиться, чтобы на всех алтарях Будды в доме воскурили благовония. Кроме того, она приказала у себя во дворе зажечь благовония в большой курильнице и сама, опираясь на палку, вышла во двор. Поняв, что старая госпожа будет молиться Будде, Ху-по заранее разостлала перед курильницей красный молитвенный коврик.

Когда зажгли курения, матушка Цзя опустилась на колени, положила несколько поклонов, прочла сутру и, едва сдерживая слезы, обратилась к Небу и Земле со словами:

– Небесный владыка, бодисатва! Я – урожденная Ши, старшая в семье Цзя, искренне и чистосердечно обращаюсь с молитвой к тебе и прошу проявить милосердие! Наш род Цзя в течение нескольких поколений не причинял никому зла. Я сама помогала своему мужу и поддерживала детей и, хотя не умела творить добро, никогда не делала людям ничего дурного. Но сыновья и внуки сделались надменными и расточительными, распутными и праздными, не дорожили дарованными им Небом благами и в результате лишились всего, чем владели. Сейчас дети мои находятся в тюрьме, что уже само по себе представляет беду и сулит мало счастья, а во всем этом виновата я, грешная, ибо я не поучала как следует своих сыновей и внуков. Владыка Небо, молю тебя помочь моим детям вновь обрести счастье, а больным – здоровье. Пусть я грешна, но прошу тебя, воздай за это должное только мне одной и пощади моих детей! Владыка Небо, пожалей меня за мою искренность, с которой я к тебе обращаюсь, и даруй мне поскорее смерть, дабы я тем самым могла искупить грехи моих детей!

Матушка Цзя окончила молитву и, не скрывая больше скорби, во весь голос зарыдала.

Юань-ян и Чжэнь-чжу, утешая матушку Цзя, под руки увели ее в дом, где находились госпожа Ван, Бао-юй и Бао-чай, которые, как полагалось, вечером пришли справиться о ее здоровье. Глядя на матушку Цзя, они тоже заплакали.

Бао-чай была убита своим горем: она думала, что ее старший брат должен быть казнен и неизвестно, смягчат ли ему наказание; ее свекор и свекровь хотя не пострадали, но в их семье все резче ощущались признаки упадка; Бао-юй был по-прежнему болен и равнодушен ко всему. Подумав о своем будущем, Бао-чай зарыдала еще горше, чем матушка Цзя и госпожа Ван.

Бао-юй тоже расстроился. Он думал, что его бабушка уже стара, но до сих пор не имеет покоя, а отец и мать, глядя на нее, страдают; сестры рассеиваются, словно облака. Он вспоминал, как многолюдно было у них в то время, когда они создали «Бегонию» и читали друг другу стихи в «саду Роскошных зрелищ». «С тех пор как умерла Дай-юй, – размышлял он, – я тоскую по ней, хотя и стараюсь скрыть свою тоску, так как рядом со мной Бао-чай. Ей тоже достается немало – она опечалена судьбой брата, беспокоится о матери и совсем перестала улыбаться». Думая о горе Бао-чай, Бао-юй плакал.

Глядя на них, Юань-ян, Цай-юнь, Ин-эр и Си-жэнь задумались о своей судьбе и тоже стали потихоньку всхлипывать. А вслед за ними заплакали и остальные служанки. Итак, все плакали, и некому было утешить их. Комната матушки Цзя наполнилась такими стенаниями, что казалось, дрожат небо и земля. Женщины-служанки, находившиеся снаружи, не понимая, в чем дело, переполошились и бросились к Цзя Чжэну.

Цзя Чжэн, в одиночестве сидевший у себя в кабинете и предававшийся печальным размышлениям, выслушав служанок, со всех ног бросился во внутренние покои. Еще издали услышав доносившиеся оттуда вопли и плач, он решил, что с матушкой Цзя плохо, и сильно разволновался.

Войдя в комнату, он увидел, что матушка Цзя сидит и рыдает. Это немного его успокоило.

– Если матушка скорбит, вы должны утешать ее, а не реветь! – строгим голосом сказал он присутствующим.

Плач тотчас прекратился, и все с недоумением переглянулись, не понимая, как могло получиться, что они все плачут. Цзя Чжэн подошел к матери, успокоил ее, а затем сказал еще несколько напутственных слов остальным.

«Ведь мы пришли утешить старую госпожу, – подумали все. – И как мы об этом позабыли и сами расплакались?»

Пока все смущенно переглядывались, вошла служанка с двумя женщинами из семьи Ши-хоу. Они первым долгом справились о здоровье матушки Цзя, поклонились ей и сказали:

– Наш старый господин, госпожа и барышня слышали о ваших злоключениях, но убеждены, что все окончится хорошо. Они просят господина Цзя Чжэна ни о чем не беспокоиться! Наша барышня сама хотела приехать к вам, но не могла, так как через несколько дней у нее свадьба.

Матушка Цзя поблагодарила женщин и сказала:

– Передайте своим господам от меня поклон! Видимо все, что произошло с нами, предопределила судьба. Поблагодарите господина и госпожу за беспокойство и скажите, что я как-нибудь приеду сама поблагодарить их. Надеюсь, у вашей барышни будет хороший муж. Не знаете ли вы, каково положение его семьи?

– Семья жениха не очень богата, но он красив и покладист, – отвечали женщины. – Мы видели его несколько раз, и нам кажется, что он очень похож на вашего второго господина Бао-юя. Кроме того, нам говорили, что он очень учен и талантлив.

– Это хорошо, – обрадовалась матушка Цзя, – вашей барышне повезло. Жаль, что у нее в доме придерживаются порядков, принятых на юге, и мы не могли ни разу взглянуть на ее будущего мужа! Из всей нашей семьи Ши я больше всего любила Сян-юнь, и надо сказать, что из трехсот шестидесяти дней в году она жила у меня более двухсот. Откровенно признаться, когда она выросла, мне хотелось выбрать ей мужа, но, так как ее дядя все время был в отъезде, мне неудобно было это сделать. Однако раз ей так повезло, я спокойна! Мне хотелось бы приехать к вам и осушить кубок вина на ее свадьбе, но, к сожалению, в доме у нас случилось несчастье, и теперь это невозможно. Разве я могу поехать, если сердце мое от горя обливается кровью?! Еще раз прошу, передайте своим господам от меня поклон и привет от всех наших! Кроме того, скажите своей барышне, чтобы она обо мне не беспокоилась. Я уже достаточно стара, и если даже умру – не беда, я прожила много и счастливо. Желаю ей жить с супругом в мире и согласии до самой глубокой старости! – При этих словах на глаза ее опять навернулись слезы.

– Не печальтесь, почтенная госпожа, – успокаивали ее женщины. – Через девять дней после свадьбы барышня со своим мужем приедет домой, а заодно навестит и вас. Тогда вы с нею свидитесь и, мы надеемся, останетесь довольны ее судьбой.

Матушка Цзя кивнула.

Женщины наконец вышли. Вести, принесенные ими, не произвели ни на кого впечатления, кроме Бао-юя, который подумал:

«И почему так устроено, что как только девушка делается взрослой, ее выдают замуж? Ведь она тогда становится совершенно другим человеком! Сестрица Сян-юнь была замечательной девушкой, а дядя принуждает ее выйти замуж! Наверное, когда мы с ней увидимся, она не удостоит меня взглядом. Ведь тогда и жить не стоит!»