Семья Ся принадлежала к купеческому сословию, но сейчас, когда они разорились, где уж было думать о соблюдении приличий и этикета?!

Таким образом, приемный сын направился вперед, а мать в сопровождении старухи-служанки последовала за ним. Добравшись до места, где стояли наемные коляски, старуха Ся вскочила в одну из них и приказала ехать как можно скорее.

Едва коляска остановилась у дверей дома Сюэ, старуха, ни с кем не поздоровавшись, бросилась в комнаты и запричитала: «Дитя мое родное!»

Цзя Лянь в это время уехал в ведомство наказаний, и дома оставались только тетушка Сюэ, Бао-чай и Бао-цинь. Они в жизни не видывали ничего подобного; ошеломленные столь бесцеремонным вторжением, они словно онемели и только молча глядели на старуху.

Понемногу придя в себя, они хотели объяснить матери Цзинь-гуй, как все произошло, но та даже не стала их слушать и только выкрикивала:

– Что хорошего видела моя девочка у вас? Вы ей жить не давали и так скандалили и ругались, что муж сбежал из дому. Вы отправили в тюрьму моего зятя, чтобы моя Цзинь-гуй век не видела его. Мало того, что вы чувствуете поддержку своих могущественных родственников и творите всякие бесчинства, вы еще возненавидели мою дочь! Это вы велели ее отравить, а теперь говорите, будто она сама приняла яд!.. Почему же она приняла яд?

С этими словами она бросилась на тетушку Сюэ, и та попятилась назад.

– Лучше бы поглядели на дочь, а потом узнали обо всем у вашей Бао-чань! – оправдывалась тетушка Сюэ. – Сначала выясните, как было дело, а потом оскорбляйте!

Бао-чай и Бао-цинь прятались во внутренней комнате, так как со старухой Ся был ее приемный сын. Они не могли выйти заступиться за тетушку Сюэ и очень волновались.

К счастью, в это время появилась жена Чжоу Жуя, присланная госпожой Ван. Увидев какую-то старуху, которая тыкала пальцем прямо в лицо тетушке Сюэ и бранила ее, жена Чжоу Жуя сразу догадалась, что это мать Цзинь-гуй. Приблизившись к женщине, она сказала:

– Вы – мать Цзинь-гуй, не так ли? Ваша дочка отравилась сама. Госпожа Сюэ никакого отношения к этому не имеет, и зря вы на нее нападаете!

Но мать Цзинь-гуй схватила тетушку Сюэ за руку и продолжала кричать:

– Говорите, как вы убили мою дочь? Дайте мне посмотреть на нее!

– Можете смотреть сколько угодно, но только не распускайте руки, – сказала жена Чжоу Жуя, отталкивая мать Цзинь-гуй от тетушки Сюэ.

Приемный сын старухи Ся возмутился, подскочил к жене Чжоу Жуя и закричал:

– Зачем бьешь мою мать? Думаешь, если семья Цзя могущественна, тебе все сойдет?!

Он схватил стул и замахнулся на жену Чжоу Жуя.

Служанки, находившиеся в это время вместе с Бао-чай во внутренней комнате, прибежали на шум. Опасаясь, как бы жена Чжоу Жуя не пострадала, они толпой ввалились в комнату и подняли невообразимый шум. Мать Цзинь-гуй и ее приемный сын разошлись вовсю и возмущенно кричали:

– Мы знаем, что вы надеетесь на своих родственников! Но раз наша Цзинь-гуй умерла, нам теперь все равно! Не запугаете!

Старуха бросилась на тетушку Сюэ, и служанки ничего не могли поделать. Недаром говорят: «Кто решился биться насмерть, тому и десять тысяч храбрецов не страшны».

Но в тот момент, когда скандал принял угрожающие размеры, вошел Цзя Лянь, сопровождаемый семью или восемью слугами. Он распорядился выставить за дверь сына старухи Ся, а затем сказал:

– Прекратите скандал! Если у вас есть какие-либо претензии, говорите толком… Надо прибрать помещение, сейчас придут из ведомства наказаний производить следствие!..

При виде мужчины, который вошел в сопровождении слуг и прикрикнул на нее, мать Цзинь-гуй сразу притихла. Она не знала, какое положение Цзя Лянь занимал во дворце Жунго, и ее встревожило, что сына схватили слуги. Услышав, что должны прийти из ведомства наказаний, она стала просить показать ей труп дочери. Поднимая весь этот скандал, она и не подозревала, что все уже известно властям.

Тетушка Сюэ обезумела от страха, а жена Чжоу Жуя сказала:

– Она даже не взглянула на дочь, а сразу начала оскорблять госпожу! Мы стали ее успокаивать, но тут вбежал какой-то нахал и в присутствии молодых женщин начал выражаться самыми непристойными словами. Неужели на него не найдется управы?!

– Нечего с ним церемониться! – закричал Цзя Лянь. – Он мужчина и должен знать свое место! Чего он полез в дом, где находятся женщины?! Или он думал, что мать без него не сможет осмотреть тело умершей?! Наверное, хотел что-либо украсть! Всыпьте ему как следует!

Слуги бросились выполнять приказание.

А жена Чжоу Жуя, пользуясь тем, что в комнате собралось много людей, говорила матери Цзинь-гуй:

– Госпожа Ся, вы ничего не знаете! Спросили бы сначала, как все произошло. Мы считаем, что ваша дочь отравилась сама или ее отравила Бао-чань. На всякий случай эту Бао-чань мы связали. Почему вы не взглянули на тело своей дочери, не расспросили людей, а сразу стали клеветать на невинных? Разве мы допустили бы, чтобы молодая женщина ни с того ни с сего отравилась?! Ваша дочь в последнее время чувствовала себя не совсем здоровой, и ей захотелось, чтобы Сян-лин жила вместе с нею. Вот почему мы и велели Сян-лин посадить под стражу. Мы как раз ждали, чтоб вы приехали и сами увидели, как ведомство наказаний будет производить следствие!

Мать Цзинь-гуй убедилась, что никто ее не поддерживает, и последовала за женой Чжоу Жуя в комнату дочери. Увидев, как та, вытянувшись, лежит на кане, вся покрытая пятнами, старуха не выдержала и вновь разрыдалась.

Бао-чань, увидев мать своей госпожи, стала причитать:

– Наша барышня относилась к Сян-лин как к своей подруге, взяла ее жить к себе, а та этим воспользовалась и отравила ее!

В это время успели собраться все господа и слуги из дома Сюэ.

– Врешь! – закричали они, услышав слова Бао-чань. – Не ты ли готовила тот суп, которым вчера вечером отравилась твоя госпожа?

– Суп готовила я, – подтвердила Бао-чань, – и даже разлила его по чашкам. Но потом мне пришлось по делу отлучиться, и, может быть, Сян-лин встала и подсыпала туда отравы.

Услышав это, мать Цзинь-гуй бросилась на Сян-лин, но люди загородили ей дорогу.

– Судя по всему, – сказала тетушка Сюэ, – она отравлена мышьяком. Но у нас в доме его не было. Независимо от того, кто отравил мою невестку, они мышьяк где-то взяли. Люди из ведомства наказаний дознаются, кто виновен. А пока положим покойную как следует – пусть представители властей произведут следствие!

Бао-чай предупредила служанок:

– Сейчас сюда придут мужчины! Осмотрите все и уберите женские вещи!

Женщины начали уборку и случайно на кане под матрацем обнаружили сложенную пакетиком бумажку. Мать Цзинь-гуй подняла ее, осмотрела, но так как в бумажке ничего не оказалось, бросила ее на пол.

– Вот вам доказательство! – воскликнула Бао-чань. – Этот пакетик мне знаком! Нам докучали крысы, и моя госпожа в последний раз, когда ездила домой, попросила брата купить яду. Вернувшись, она положила отраву в ящик для украшений. Конечно, Сян-лин это видела, утащила отраву и подсыпала госпоже. Если не верите, загляните в ящик с украшениями, – там наверняка лежит мышьяк.

Мать Цзинь-гуй последовала ее совету, но, когда открыла ящик, там ничего не оказалось, кроме нескольких серебряных шпилек для волос.

– Куда же девались все остальные украшения? – изумилась тетушка Сюэ.

Бао-чай велела осмотреть сундуки и шкаф, но все они оказались пустыми.

– Кто же мог взять вещи жены моего брата? – удивилась Бао-чай. – Придется допросить Бао-чань!

Мать Цзинь-гуй была пристыжена, но, так как тетушка Сюэ стала допрашивать Бао-чань, она сказала:

– Ведь вещи принадлежали не ей, а госпоже! Откуда она может что-либо о них знать?

– Не говорите так, – возразила ей жена Чжоу Жуя. – Мне известно, что Бао-чань постоянно находилась при своей госпоже, как же она может не знать?!

Бао-чань понимала, что отвертеться и свалить вину на кого-то ей не удастся, поэтому она сказала: