Дай-юй снова закрыла глаза.

Взволнованная Цзы-цзюань велела позвать Ли Вань, но в это время пришла Тань-чунь.

– Третья барышня! – воскликнула Цзы-цзюань. – Вы только поглядите на барышню Линь!

Из глаз служанки покатились слезы. Тань-чунь подошла к постели, пощупала руку Дай-юй – она похолодела. Глаза девушки тоже померкли.

Тань-чунь и Цзы-цзюань, плача, велели служанкам принести воду и обмыть Дай-юй. Тут вошла Ли Вань. Все трое не обмолвились ни словом. Служанки принялись обмывать Дай-юй, но та вдруг рванулась и закричала:

– Бао-юй! Бао-юй! У тебя…

Тело ее покрылось холодным потом, и она умолкла.

Цзы-цзюань поспешно бросилась к постели, чтобы поддержать ее, но Дай-юй мгновенно поникла, тело ее стало холодеть, глаза закатились.

Тань-чунь и Ли Вань тотчас же приказали служанкам причесать и обрядить Дай-юй.

Дыхание Дай-юй оборвалось как раз в тот момент, когда Бао-чай в паланкине принесли в дом Бао-юя.

Цзы-цзюань и остальные служанки, находившиеся возле Дай-юй, безудержно рыдали. Ли Вань и Тань-чунь, любившие Дай-юй, скорбели больше остальных.

Надо сказать, что дом, предназначенный для молодых, находился далеко от «павильона реки Сяосян», и оттуда ничего не было слышно. Однако в тот момент, когда служанки зарыдали, откуда-то донеслись звуки музыки. Все мгновенно умолкли и стали прислушиваться, но все было тихо.

Тань-чунь и Ли Вань вышли со двора и снова прислушались, но не услышали ничего. Только ветер шелестел в зарослях бамбука, да луна освещала каменную ограду.

Тотчас же позвали жену Линь Чжи-сяо и попросили ее распорядиться обрядить покойницу, а утром доложить Фын-цзе.

Зная, что матушка Цзя, госпожа Ван и другие заняты, Цзя Чжэну предстоит отправиться в путь, а Бао-юй тяжело болен, Фын-цзе не хотела сообщать матушке Цзя о смерти Дай-юй, ибо опасалась, как бы та от волнения не заболела.

Фын-цзе сама отправилась в сад. Придя в «павильон реки Сяосян», она тоже всплакнула.

Поздоровавшись затем с Ли Вань и Тань-чунь и узнав, что все необходимые приготовления уже сделаны, Фын-цзе сказала:

– Очень хорошо. Но только почему вы не сообщили мне об этом сразу и заставили меня волноваться?

– Как же мы могли сообщить об этом, если вы были заняты проводами старого господина?! – проговорила Тань-чунь.

– И все-таки нужно было сказать! – вскричала Фын-цзе. – Впрочем, ладно, мне еще нужно пойти к этому «несчастью нашего дома»! Там хлопот хватит! Придется доложить старой госпоже, что девочка умерла, хотя я боюсь, что это будет для нее тяжелым ударом. Умолчать тоже нельзя…

– В таком случае действуй так, как требуют обстоятельства, – предложила Ли Вань, – а старой госпоже доложишь, когда представится благоприятный момент.

Фын-цзе кивнула и торопливыми шагами вышла.

Фын-цзе пришла к Бао-юю как раз в тот момент, когда доктор говорил, что ничего серьезного у юноши нет. Так как матушка Цзя и госпожа Ван почувствовали некоторое успокоение, Фын-цзе потихоньку сообщила им о смерти Дай-юй. Матушка Цзя едва не подскочила от испуга.

– Это я ее погубила! – запричитала она, и из глаз ее полились слезы. – Но и девочка тоже глупа!

И она заявила, что идет в сад оплакивать Дай-юй, но тут же заколебалась, так как состояние Бао-юя все же внушало ей тревогу.

– Незачем вам ходить туда, почтенная госпожа, – стали отговаривать ее госпожа Ван и другие, еле сдерживая скорбь. – Думайте о своем здоровье!

Матушка Цзя уступила и велела госпоже Ван самой пойти к Дай-юй.

– Иди туда, – напутствовала она госпожу Ван, – и от моего имени обратись к ее душе со словами: «Я не пришла тебя проводить не потому, что я безжалостна, а потому, что не могу отлучиться от внука. Правда, ты моя внучка по женской линии, но Бао-юй для меня роднее. Ведь если с Бао-юем что-либо стрясется, как я буду смотреть в глаза его отцу?!»

Она снова заплакала, и госпоже Ван опять пришлось ее утешать:

– Барышня Линь была вашей любимицей, почтенная госпожа, но судьба предопределила ей раннюю смерть, и раз она умерла, мы можем выразить ей уважение лишь устройством похорон, соответствующих людям нашего звания! Этим мы покажем, насколько мы любили ее, да и немного успокоим ее душу и душу ее матери.

Выслушав госпожу Ван, матушка Цзя горько зарыдала. Опасаясь, что чрезмерное расстройство может повредить здоровью столь пожилой женщины и полагаясь на то, что Бао-юй все равно ничего не понимает, Фын-цзе потихоньку велела служанке подойти к матушке Цзя и сказать, будто ее желает видеть Бао-юй.

Это подействовало – матушка Цзя перестала плакать и спросила:

– Наверное, опять что-либо случилось?

– Нет, ничего не случилось, – поспешила успокоить ее Фын-цзе. – Просто он о вас вспомнил.

Опираясь на руку Чжэнь-чжу, матушка Цзя торопливыми шагами направилась в комнату Бао-юя. За нею последовала Фын-цзе. На полпути им повстречалась госпожа Ван, которая подробно рассказала, что произошло в «павильоне реки Сяосян», и матушка Цзя опять расстроилась. Но так как она спешила к Бао-юю, она сдержала слезы и подавила скорбь.

– Сделайте все, что нужно, по своему усмотрению, я туда не пойду, – сказала она. – Если я увижу ее, мне будет очень тяжело. Но только смотрите, чтобы все было как следует!

Госпожа Ван и Фын-цзе в один голос поддакнули ей, и только после этого матушка Цзя отправилась дальше. Придя к Бао-юю, она спросила:

– Зачем ты звал меня?

– Вчера вечером ко мне приходила сестрица Линь и заявила, что собирается уезжать на юг, – с улыбкой произнес Бао-юй. – Я подумал, что здесь нет никого, кто мог бы ее задержать, и мне хотелось попросить вас, бабушка, чтобы вы ради меня не отпускали ее.

– Хорошо, хорошо, – обещала матушка Цзя, – только успокойся!

Си-жэнь помогла Бао-юю лечь.

Матушка Цзя покинула комнату Бао-юя и зашла к Бао-чай. Надо сказать, что со дня свадьбы еще не прошло девяти дней и Бао-чай не должна была показываться кому бы то ни было, поэтому, если она с кем-нибудь встречалась, ее охватывало смущение.

Увидев матушку Цзя, все лицо которой было в слезах, она бросилась к ней, поспешно распорядилась подать чай, но матушка Цзя только сделала ей знак сесть.

Бао-чай присела возле матушки Цзя и спросила:

– Говорят, сестрица Линь заболела? Как она чувствует себя? Ей лучше?

У матушки Цзя из глаз опять безудержно покатились слезы.

– Дитя мое! – воскликнула она. – Я тебе сейчас все расскажу, но только ни в коем случае не передавай Бао-юю. Тебе и так пришлось вынести столько обид из-за сестрицы Линь! Но сейчас ты уже замужем, и я могу без утайки рассказать тебе все. Сегодня третий день, как твоей сестрицы Линь нет в живых; она умерла в тот час, когда тебя в паланкине принесли в наш дом. Бао-юй очень любил ее, и в этом причина его нынешней болезни. Ведь вы прежде вместе жили в саду, и тебе должно быть все понятно.

Лицо Бао-чай залилось краской, но при мысли, что Дай-юй умерла, она тоже не могла удержаться от слез. А матушка Цзя поговорила с нею еще немного и ушла.

С этих пор Бао-чай много раз вспоминала слова матушки Цзя и все время напряженно думала, что предпринять, не решаясь действовать опрометчиво. Лишь после визита к матери на девятый день после свадьбы она наконец приняла решение и раскрыла Бао-юю всю правду. Юноше действительно стало легче, и теперь при разговорах с ним все уже не соблюдали таких предосторожностей, как раньше.

Хотя Бао-юй с каждым днем чувствовал себя лучше, помешательство его не проходило, и он твердил, что непременно хочет поплакать над гробом Дай-юй.

Матушка Цзя понимала, что Бао-юй еще не совсем поправился, и уговаривала его выбросить из головы глупые мысли. Однако горе юноши было невыносимым, и состояние его ухудшилось.