Как выяснилось, Цзы-цзюань во время проветривания вытащила эти вещи из сундука и, опасаясь, как бы они не затерялись, засунула их в узел.

Пока эти вещи не попадались Дай-юй на глаза, она о них не вспоминала, но, увидев их, она тут же забыла, что хотела одеться потеплее, а стала внимательно перечитывать написанные на платке стихи. Глаза ее увлажнились.

В этот момент вошла Цзы-цзюань. Она сразу обратила внимание на Сюэ-янь, которая с узлом стояла перед Дай-юй, на изрезанный мешочек для благовоний, лежавший на столике, на чехлы для веера, на шнурок с бахромой и на заплаканную Дай-юй.

Поистине:

Цзы-цзюань сразу догадалась, что эти вещи, напоминавшие Дай-юй о прошлом, взволновали и расстроили ее. Понимая, что утешать девушку бесполезно, Цзы-цзюань только улыбнулась:

– Барышня, что вам вздумалось рассматривать эти вещи? Ведь все они остались от тех лет, когда вы и второй господин Бао-юй были еще детьми; то дружили, то ссорились, делали всякие глупости, над которыми теперь можно только смеяться. Если б вы тогда относились друг к другу с таким же уважением, как сейчас, разве стали бы вы ни с того ни с сего портить эти вещи?!

Цзы-цзюань произнесла эти слова исключительно для того, чтобы вывести Дай-юй из задумчивости, но против ее ожиданий они вызвали у девушки воспоминания о том, каким Бао-юй был, когда она приехала в этот дом, и из глаз ее покатились слезы, словно жемчужины с разорвавшейся нитки.

– Оденьтесь потеплее, барышня, – сказала Цзы-цзюань, – ведь Сюэ-янь ждет.

Дай-юй бросила платок. Цзы-цзюань подхватила его, завернула в него мешочек для благовоний и остальные вещи и поспешила убрать.

Дай-юй надела меховую шубку и, задумчивая, вышла в прихожую. Обернувшись, она увидела на столике стихотворения, присланные Бао-чай, снова взяла их, дважды перечитала и со вздохом произнесла:

– Положение у нас разное, но мы обе страдаем. Я тоже сочиню стихотворение из четырех разделов, переложу на музыку, чтобы можно было петь под аккомпанемент циня, а завтра пошлю ей в ответ.

Она велела Сюэ-янь перенести из прихожей к ней в комнату письменные принадлежности, обмакнула кисть и написала четыре раздела. Затем она открыла тетрадь с нотами для циня, выбрала два мотива: «С сожалением гляжу на орхидею» и «Думаю о мудреце», привела в соответствие с ними ритм и рифмы своих стихов и вновь переписала их, чтобы отослать Бао-чай. После этого она приказала Сюэ-янь вынуть из ящика маленький цинь, привезенный из дому, настроила его и попробовала исполнить свое творение.

Надо сказать, что Дай-юй была исключительно одаренной девушкой. Еще на юге она немного училась играть, и хотя давно не прикасалась к циню, едва взяв в руки инструмент, она быстро освоилась с ним. Пока она играла, наступил вечер, и она велела Цзы-цзюань готовиться ко сну. Но об этом мы рассказывать не будем.

Сейчас речь пойдет о Бао-юе. Встав в этот день рано утром, он быстро умылся и причесался и уже собирался в сопровождении Бэй-мина отправиться в школу, как прибежал мальчик-слуга и радостно воскликнул:

– Второй господин, вам повезло! Господина учителя сегодня нет в школе, и всех отпустили с занятий!

– В самом деле? – усомнился Бао-юй.

– Если не верите, глядите – разве это не третий господин Цзя Хуань и ваш племянник Цзя Лань идут из школы?

Бао-юй пригляделся – действительно, Цзя Хуань и Цзя Лань в сопровождении мальчиков-слуг приближались к нему, о чем-то весело разговаривая. Но, увидев Бао-юя, они остановились.

– Почему вы возвращаетесь? – спросил Бао-юй.

– Сегодня господин учитель занят, – отвечал Цзя Хуань. – Он сказал, что на сегодня отпускает нас, но завтра все должны прийти на занятия.

Лишь после этого Бао-юй поверил и вернулся. Прежде всего он доложил об этом Цзя Чжэну и матушке Цзя, а затем пришел во «двор Наслаждения розами».

– Ты почему вернулся? – спросила его удивленная Си-жэнь. Бао-юй обо всем ей рассказал, посидел немного дома, а затем вышел из дому.

– Куда ты так торопишься? – крикнула ему вслед Си-жэнь. – Раз тебя отпустили, отдохни!

– Ты права, – отозвался Бао-юй, замедлив шаг. – Но из школы отпустили только на один день, и я хочу погулять. Когда еще представится такой случай?! Ты должна понять меня!

– Ну иди, – улыбнулась Си-жэнь, которую разжалобил тон Бао-юя.

Пока они разговаривали, служанки принесли завтрак, и Бао-юю волей-неволей пришлось задержаться. Он наскоро проглотил пищу, прополоскал рот, а затем вскочил и стремглав побежал к Дай-юй. Подойдя к воротам, он увидел во дворе Сюэ-янь, сушившую на ветру платок.

– Барышня уже поела? – спросил Бао-юй.

– Рано утром, когда встала, выпила полчашки отвара, да и то без аппетита, – отвечала Сюэ-янь. – Сейчас она прилегла отдохнуть. Пошли бы вы пока куда-нибудь, а потом придете.

Бао-юй повернулся и зашагал обратно. Идти ему было абсолютно некуда, но вдруг он вспомнил, что уже несколько дней не видался с Си-чунь, поэтому он побрел по направлению к «террасе Ветра в зарослях осоки».

Едва он подошел к окну комнаты Си-чунь, как почувствовал царившую там тишину и решил, что Си-чунь тоже спит, а поэтому входить неудобно. Он уже собрался уйти, но в доме послышался какой-то шум. Бао-юй остановился и внимательно прислушался. Вскоре что-то щелкнуло, потом послышался голос:

– Тебе следовало сделать другой ход!

Бао-юй догадался, что в комнате играют в облавные шашки, однако впопыхах не разобрал, кому принадлежит голос.

– А что здесь такого? – тотчас же явственно донесся голос Си-чунь. – Ты идешь так, а я в ответ сделаю такой ход.

– Если ты пойдешь вот так, я отвечу тебе таким же ходом и замкну кольцо.

– А если я пойду так? – вновь послышался первый голос.

– Ох! – раздался возглас Си-чунь. – Вот какой ход был у тебя в запасе! А я даже не приняла мер предосторожности!

Второй голос показался Бао-юю очень знакомым, но только он не был похож на голос ни одной из его сестер. Решив, что в комнате Си-чунь не может быть никого постороннего, Бао-юй потихоньку отодвинул дверную занавеску и вошел. Перед ним оказался не кто иной, как «человек, стоящий вне порога» – монахиня Мяо-юй из «кумирни Бирюзовой решетки». Юноша не осмелился отвлечь Мяо-юй, а она, всецело поглощенная игрой, не замечала его. Бао-юй молча стоял в стороне и наблюдал за игрой.

– Тебе разве не нужны мои шашки, что стоят в этом углу? – наклонив голову, вдруг спросила Мяо-юй у Си-чунь.

– Почему ж не нужны? – промолвила Си-чунь. – Но только чего мне торопиться? Им все равно никуда отсюда не уйти!

– Не хвастайся, – отвечала Мяо-юй, – сначала посмотри внимательнее!

– Сейчас мой ход, – заметила Си-чунь, – сделаю его, а потом посмотрю, как пойдешь ты.

Тогда Мяо-юй беззвучно рассмеялась, подняла шашку и поставила ее у края доски, закрыв в углу все шашки Си-чунь.

– Это называется «срезать на ходу подметки», – заметила она.

Не успела Си-чунь ответить, как Бао-юй невольно расхохотался, да так громко, что девушки испуганно вздрогнули.

– Ну как это называется? – первая придя в себя, возмутилась Си-чунь. – Вошел и даже не предупредил! Разве можно так пугать людей? Ты давно здесь?

– Порядочно, – отвечал Бао-юй, – с того момента, как вы боролись из-за какого-то угла.

С этими словами он почтительно приветствовал Мяо-юй, а затем с улыбкой произнес:

– Уважаемая Мяо-юй почти никогда не выходит за ворота своего святого храма. Как могло случиться, что я встретил ее здесь?

Мяо-юй покраснела, ничего не ответила и, опустив голову, стала внимательно смотреть на шашечную доску. Поняв, что он сказал лишнее, Бао-юй смущенно улыбнулся:

– Конечно, человека, который ушел в монастырь, нельзя сравнивать с нами, мирянами. Прежде всего, у монахинь душа обретает успокоение. А поскольку душа обретает успокоение, совершенствуются умственные способности и рождается мудрость…