– Очень странно, что с тех пор, как сестра Бао-чай переехала домой, она приходила лишь два раза, а сейчас даже по делам избегает приходить! Интересно, что будет дальше.

– Почему бы ей не прийти, – улыбнулась Тань-чунь. – Она непременно придет. Все дело в том, что жена ее уважаемого старшего брата оказалась слишком строптивой, тетушка Сюэ в годах, да вдобавок случилась эта неприятность с Сюэ Панем, так что Бао-чай приходится присматривать за всем домом. Разве сейчас у нее есть столько свободного времени, как раньше?!

В это время за окном зашумел ветер, и сорванные с деревьев листья ударили о бумагу, которой было заклеено окно. А через мгновение в комнату проник какой-то необыкновенный аромат.

– Откуда это благоухание? – удивились девушки. – Этот запах что-то напоминает.

– Мне кажется, так пахнет корица, – отвечала Дай-юй.

– Сестра Линь Дай-юй никак не может отвыкнуть от мысли, что живет не на юге, – улыбнулась Тань-чунь. – Ну разве осенью, в девятом месяце, могут благоухать коричные цветы?

– Напрасно ты так говоришь! – возразила Дай-юй. – Я вовсе не утверждала определенно, что это корица, а только сказала, что мне кажется!

– Третья сестра, ты бы лучше помолчала, – заметила Сян-юнь. – Разве ты не помнишь выражения: «На десять ли струят ароматы лотосы, всю осень благоухает корица»? Сейчас на юге как раз расцветает поздняя корица, только ты ее не видела. Вот поедешь на юг и все узнаешь.

– Зачем это я поеду на юг? – с улыбкой произнесла Тань-чунь. – То, о чем ты говоришь, мне известно, так что можешь не хвастаться своими познаниями!

Ли Вэнь и Ли Ци смеялись, прикрывая рот рукой.

– Между прочим, сестрица, ты сказала не так, – заметила Дай-юй. – Пословица гласит: «Человек – это небожитель, странствующий по земле». Сегодня он может быть здесь, завтра – неизвестно где. Вот, например, я уроженка юга, а попала сюда!

– Сестра Линь поставила Тань-чунь в тупик! – засмеялась Сян-юнь, хлопая в ладоши. – Не одна сестрица Линь приезжая, мы тоже собрались из разных мест. Среди нас есть коренные северянки; есть такие, которые родились на юге, но выросли на севере, и такие, которые выросли на юге, но сейчас живут на севере. Если все собрались вместе, значит так предопределила судьба. Да и вообще каждому заранее предопределено, где жить!

Девушки закивали в знак согласия, а Тань-чунь только засмеялась.

Поболтав еще немного, все стали расходиться.

– Тебе едва стало лучше, – сказали девушки Дай-юй, которая вышла проводить, – иди в комнату, а то как бы не простудилась!

Дай-юй немного постояла у дверей, перебросилась с сестрами несколькими замечаниями, а когда те удалились, долго глядела им вслед.

Возвратившись в комнату, она подошла к окну и в задумчивости стала созерцать, как вечернее солнце клонится к закату и птицы улетают в горы.

Вспомнив, как Ши Сян-юнь завела речь о юге, Дай-юй подумала:

«Если бы были живы отец и мать, я и сейчас наслаждалась бы живописными пейзажами юга, весенними цветами и осенней луной, прекрасными реками и горами, „мостами Двадцати четырех“[33], памятниками времен Шести династий… К моим услугам было бы немало служанок, я могла бы делать все, что вздумается, и мне не нужно было бы оглядываться всякий раз, прежде чем что-либо сказать. В моем распоряжении были бы роскошные коляски, расписные лодки и богато обставленные покои. А я живу в чужом доме, и хотя мне здесь оказывают всяческие знаки внимания, приходится на каждом шагу остерегаться. Не знаю, какой грех я совершила в одной из своих прежних жизней, что обречена сейчас на одиночество и печаль! Поистине, словно обо мне сказал Ли Хоу-чжу[34]: „С утра до вечера слезами лицо умываю!“»

Душа Дай-юй унеслась в далекие края.

В это время подошла Цзы-цзюань и, заметив состояние Дай-юй, подумала, что ее барышня печальна потому, что сестры своими разговорами о юге затронули ее сокровенные мысли.

– Вы, наверное, устали, долго разговаривая с барышнями, – высказала предположение Цзы-цзюань. – Я приказала Сюэ-янь пойти на кухню и передать, чтобы для вас приготовили суп с капустой и добавили в него немного креветок и ростков бамбука. Как вы думаете, барышня?

– Хорошо, – ответила Дай-юй.

– Потом будет каша из цзяннаньского риса, – добавила Цзы-цзюань.

Дай-юй кивнула:

– Эту кашу вы сами сварите!

– Я тоже подумала, что лучше сварить ее самим, так как на кухне не совсем чисто, – согласилась Цзы-цзюань. – Я велела Сюэ-янь поговорить с тетушкой Лю, чтобы суп был приготовлен чисто. Тетушка Лю обещала, что сначала все приготовит сама, потом отнесет к себе домой, и там ее дочь У-эр сварит.

– Я вовсе боюсь не того, что они не смогут чисто приготовить, – сказала Дай-юй. – Просто когда я была больна, мы ничего не готовили, все брали у других, и неудобно снова заставлять людей возиться с этими супами и кашами.

Глаза ее покраснели.

– Ах, барышня, вы слишком мнительны, – заметила Цзы-цзюань. – Ведь вы внучка старой госпожи и ее любимица. Кто же из служанок станет выражать недовольство, если все они сами стремятся снискать ваше расположение?!

Дай-юй сказала:

– Ты только что упомянула об У-эр. Не подруга ли это Фан-гуань, которая прислуживала второму господину Бао-юю?

– Она самая.

– Ты слыхала, что ее предполагают назначить служанкой?

– Конечно, слыхала, – ответила Цзы-цзюань. – Сначала она болела, потом поправилась, и ее собирались отправить жить в сад, но, так как случилась неприятность с Цин-вэнь и другими служанками, ее назначение задержалось.

– Мне кажется, что это скромная и приличная девочка, – заметила Дай-юй.

Пока они разговаривали, женщина-служанка принесла суп.

– Тетушка Лю велела передать барышне, – сказала она вышедшей ей навстречу Сюэ-янь, – что этот суп приготовила У-эр. Она не посмела готовить его на кухне, ибо там не совсем чисто, и это могло бы вызвать недовольство барышни.

Сюэ-янь кивнула, взяла у нее суп и направилась в комнату. Дай-юй, слышавшая разговор служанок, велела Сюэ-янь попросить женщину, чтобы она поблагодарила тетушку Лю за хлопоты.

Сюэ-янь снова вышла, передала женщине слова Дай-юй, и женщина ушла.

Между тем Сюэ-янь поставила на стол чашку, из которой обычно ела. Дай-юй положила рядом палочки и спросила:

– Барышня, не хотите ли маринованной капусты с пряностями, конопляным маслом и уксусом, той самой, которую нам привезли с юга?

– Ладно, – отозвалась Дай-юй, – только не клади слишком много!

Сюэ-янь положила ей каши. Дай-юй съела полчашки, запила двумя глотками супа и отодвинула чашку. Две служанки убрали посуду, вытерли стол и вынесли его из комнаты, заменив маленьким столиком, которым обычно пользовалась Дай-юй.

Дай-юй прополоскала рот, вымыла руки и обратилась к Цзы-цзюань:

– Благовоний в курильницу ты добавляла?

– Сейчас добавлю, – ответила та.

– Кашу и суп можете съесть, – продолжала Дай-юй, – приготовлены они аккуратно и вкусно. Благовоний я добавлю сама.

Цзы-цзюань и Сюэ-янь кивнули и отправились в прихожую.

Дай-юй добавила благовоний в курильницу, присела к столу и собралась читать, но в это время по саду с запада на восток промчался вихрь, деревья зашумели. Вслед за тем забренчали железные лошадки под стрехой.

В комнату вошла Сюэ-янь, которая поела первой.

– С каждым днем становится холоднее, – сказала ей Дай-юй. – Вчера я приказывала проветрить теплую одежду, вы исполнили мое приказание?

– Все проветрено.

– Принеси-ка мне что-нибудь потеплее, – попросила Дай-юй, – я накину на плечи.

Сюэ-янь принесла узел с одеждой и развязала его.

Перебирая содержимое узла, Дай-юй вдруг заметила небольшой сверточек, перевязанный шелковым платочком. Она развернула его. Внутри оказался старый платок, который подарил ей Бао-юй, когда она была больна; на нем еще сохранились написанные ею стихи и следы слез. Здесь же был изрезанный ножницами мешочек для благовоний, чехол для веера и шнурок с бахромой, на котором прежде Бао-юй носил свою чудодейственную яшму.