Третьей жертвой должна была стать молоденькая ассистентка (шестьдесят семь лет – не возраст для вампира) прекрасной наружности, появившаяся в лабораторной группе всего пару месяцев назад. Келла была умна и обворожительна, слишком умна и чересчур обворожительна, чтобы прозябать за ретортами да колбами в течение долгих лет. Ее появление в исследовательской бригаде было столь же противоестественным, как коровы, парящие в небесной выси, или как снег, валящий хлопьями среди жаркого лета. К тому же она с самых первых дней стала кокетничать со своим руководителем, осторожно пробуя на нем весь разнообразный арсенал женских чар, и как будто невзначай, как будто случайно заводила разговоры на скользкие темы. Сонтерий не без оснований подозревал, что красавица являлась агентом одного из вельмож-кураторов научных разработок, только вот кому именно служила девица, ученый разобраться не мог. То ли Келлу приставил к нему граф Норвес, желающий регулярно получать подробные отчеты о состоянии дел и о настроениях в находящихся под его крылом подразделениях; то ли ассистентку заслал возглавлявший вторую исследовательскую бригаду маркиз Денар, уже давно положивший глаз на разработки Сонтерия.

Толку от неумелых происков Келлы было маловато, поскольку именитый ученый вовсе не был падким на томные взгляды да вздохи мечтателем-романтиком, и на чары обольстительниц даже самой высшей пробы у него уже давно сформировался устойчивый иммунитет, но вот работу лабораторных групп девица отменно деморализовала. Пару раз бывало, что из-за нее дрались, да и большинство рабочих часов молодые исследователи проводили не в полезных для дела раздумьях, а похотливо глазея на ее аппетитные, частенько соблазнительно выглядывающие из-под укороченного халатика нижние конечности.

Убив ее, чью-то убив агентку, Сонтерий не только отвесил бы звонкую прощальную пощечину «ястребиным когтям», но и избавил с десяток молодых страстных вампирских сердец от угрозы быть разбитыми да растоптанными этими неприлично стройными ножками.

Морально готовя себя к убийству, к действу, которое он уже давно не свершал и которое должно было ознаменовать начало нового этапа его жизни, Сонтерий и не заметил, как добрался до двери смотровой комнаты. Как полагалось по инструкциям, она была заперта изнутри, но вот что странно, на довольно громкий и продолжительный стук так никто и не ответил…

Великие ученые частенько рассеяны и могут забыть не только ключ от дома, но порой забывают надеть перед выходом на улицу штаны. Едва лишь заметив за собой первые, пока еще невинные, симптомы рассеянности, Сонтерий не поленился поработать головой, а затем и собственными умелыми руками, чтобы свести к минимуму возможные потери нервов, времени и сил. К числу мер, которые он предусмотрительно предпринял, относилось переустройство замков в дверях чаще всего посещаемых им помещений. Миниатюрная насадка, прикрепляемая с торцевой стороны замка, делала запирающий механизм подвластным не только повороту ключа, но и легкому касанию указательного пальца правой руки забывчивого ученого мужа.

После двух-трех минут ожидания под дверью Сонтерий подумал, что ученые элементарно заснули (время от времени такое случалось), и поэтому, уже не надеясь, что на его стук кто-то ответит, вставил палец в замочную скважину. Толстая дубовая дверь слегка задрожала, что было обнадеживающим сигналом. Его изобретение очнулось от долгой спячки бездействия и, вобрав в себя тепло от успешно опознанного пальца хозяина, начало процесс переведения поступившей тепловой энергии в механическое движение отпирающего устройства.

Долго ждать не пришлось. Тихий щелчок, сопровождаемый легкой дрожью деревянной поверхности, передавшейся руке, послужил сигналом, что запорный механизм переведен в исходную позицию. Собираясь сперва устроить заснувшим на дежурстве сотрудникам основательный разнос, а только затем отправить к праотцам их мерзкие, склочные душонки, Сонтерий распахнул дверь и, пылая праведным, начальственным гневом, ворвался в смотровую комнату.

Зрелище, представшее глазам ученого мужа, заставило его мгновенно позабыть о грандиозных планах морально-физической расправы над кляузниками и злопыхателями. Читать суровые нравоучения уже было некому. Двое самых талантливых и, одновременно, нелюбимых подчиненных были уже с полчаса как мертвы и неподвижно лежали в лужах собственной крови, изумленно взирая в высь потолка расширившимися, остекленевшими глазами. Меч, торчащий из груди ближайшего ко входу мертвеца, не оставлял сомнений, какую именно смерть парочке довелось повстречать. Оружие убийства было особенным, стоявшее на нем клеймо махаканского мастера свидетельствовало о повышенном содержании в сплаве дардонита, менфала и вилосовых соединений, весьма губительных как для большинства пещерных тварей, так и для вампиров. Злодей, возможно, неплохо разбирался в науке, но историю наверняка отлично знал, а иначе не воспользовался бы оружием древней гномьей ковки.

Без всяких сомнений, преступника стоило искать в рядах научного корпуса. Только свой, тот, кого обе жертвы прекрасно знали и кому доверяли, мог так цинично приблизиться к ним вплотную с обнаженным мечом в руке. Ученые не восприняли убийцу всерьез, ничуть не считали, что его помыслы могут быть нечисты, и поэтому даже не пытались бежать, не то чтобы оказать мало-мальское сопротивление.

В этих внезапных и нелепых смертях было что-то пугающее, заставляющее застыть на месте и завороженно смотреть на искаженные гримасами последней боли лица. Добавляло мистического ужаса и то обстоятельство, что парочка мертвецов сползла с тех самых кресел, на которых всего пару дней назад Сонтерий восседал вместе с графом Норвесом, распивая кровь из бокалов и наблюдая через смотровое окно за ходом эксперимента, проводимого над подопытным морроном. Ученому мужу на миг показалось, что он видит самого себя, но только сразу в двух неприглядных видах: в первом случае обезглавленного, а во втором – проткнутого мечом насквозь и со смачным, частично высохшим плевком на белом-пребелом лбу.

Сонтерий пробыл в растерянности не долее трех-четырех секунд, а затем его разум свыкся с неожиданно увиденным и стал по-прежнему холодным, расчетливым. Как только мешающие делу эмоции были отброшены в сторону, в кровавом происшествии нашелся огромный плюс. Кто-то уже выполнил большую часть его неприятной работы. Оставалось только понять, кто и чем это ему лично грозило. На этот раз возможность, что убийцей был чужак, также рассматривалась. Вариантов было всего три: случайно освободившийся пленник; каким-то чудом прокравшийся в подземную цитадель моррон; ну и кто-то из своих, решивший избавиться от него изощренным, подленьким способом, повесив обвинение в убийстве парочки ученых, с которыми Сонтерий был давно не в ладах.

Первое предположение оказалось проще всего проверить и отбросить. Для этого Сонтерию оказалось достаточно лишь слегка повернуть голову вправо и взглянуть в смотровое окно. Моррон по имени Анри Фламмер до сих пор находился в камере для экспериментов. Его могучее, но бессознательное и довольно сильно истощенное опытами тело неподвижно висело на цепях и медленно восстанавливалось для новых пыток. Вторая догадка была откровенно смехотворной. Враг извне проникнуть в жилище клана просто не мог, а если бы это и случилось, то его изловили бы еще задолго до того, как он приблизился бы к зданию научного корпуса. Сонтерий сам изобрел систему тревожного оповещения, как внешних рубежей, так и внутренних контрольных контуров, и лично следил за ее установкой. Она уже какой год работала безупречно и не пропустила бы внутрь цитадели даже крохотного мышонка, не то что человека или моррона, какими бы чарами злодей ни обладал и как бы умело ни сбивал свой запах. Оставалось только третье, самое логичное предположение, которое, как впоследствии оказалось, было лишь частично верно. Злодей на самом деле был из своих, но замарал руки кровью вовсе не для того, чтобы уничтожить Сонтерия, взвалив на его плечи свои грешки.