Потом, после крепкого сна, о котором Аламез уже начинал потихоньку грезить, он собирался забрать у Фанория оставленные на сохранение деньги, уйти и уже никогда более не возвращаться в «Хромой капрал». Местечко Дарку нравилось и по чистоте простыней, и по удобному расположению, да и еда пришлась по вкусу, но вампиры уже наверняка прознали от Грабла, что моррон остановился именно там, а значит, как только снова стемнеет, они нанесут нежеланный визит; нежеланный хотя бы потому, что Аламезу до сих пор не удалось раздобыть даже плохонький меч или самодельную булаву, непременно окованную железом и украшенную россыпью острых шипов. Роба монаха довольно мешковата, и под ней можно спрятать что угодно, кроме разве что копья, лука с колчаном, громоздкого двуручного оружия или щита.
Узкая улочка почти закончилась. Впереди уже открылся вид на часть церковной площади, по которой медленно расхаживал патруль стражи. Вопреки ожиданиям вампиры так и не напали в самом удачном для засады месте, где можно было не только внезапно атаковать, с выгодой используя темноту глухих подворотен и пустоту заброшенных, медленно превращающихся в руины домов, но и в самом начале схватки отрезать врагу-одиночке все возможные пути отступления. Моррона, естественно, насторожило, почему: то ли ему повезло и кровососы просто не успели собраться с силами, достаточными для того, чтобы быстро, не поднимая лишнего шума, захватить врага в плен; то ли Дарк с перепугу переоценил интерес, проявляемый вампирами к его персоне? Не исключено, что амбициозные дети ночи затеяли такую сложную и важную интригу, находившуюся на данный момент почти в стадии завершения, что даже захват моррона не казался им стоящим призом. Возможно, они предпочитали следить за ним, приглядывать издалека, но пока не рисковать большим делом и не идти на сближение, которое могло привести к провалу тщательно подготовленных планов. Как бы там ни было, какие бы тараканы ни резвились в головах кровососущих тварей, но Дарку удалось беспрепятственно достичь церковной площади и даже почти ее пересечь.
До улицы, ведущей на север квартала, оставалось пройти всего каких-то двадцать шагов, но произошло неожиданное – Аламеза окрикнул патруль.
– Эй, святоша, мимо церквы промахнулся! Иль ты по девкам пышным пошел?! – разорвал тишину ночи неприятный, резанувший слух голос, за которым тут же последовали злые смешки.
Не стоило и оборачиваться, чтобы понять, что это вовсе не стражники. Ни один блюститель мирского порядка не осмелится так оскорблять лицо духовное, пусть даже самого низшего сана. За одно только пренебрежительное, издевательское слово «святоша» настоящему стражнику грозило бы немедленное прощание со службой, а уж грязный намек на блуд тянул на заключение и эшафот. В Филании строго блюли честь индорианского духовенства, ставить ее под сомнение не дозволялось даже вельможам, не то что каким-то увальням с алебардами.
Дарк остановился, но не обернулся, давая мнимым стражникам возможность приблизиться. Глаза Аламеза быстро забегали по темным окнам ближайших домов, пытаясь определить, притаились ли внутри враги или остальные вампиры ожидают сигнала в подворотнях дальше по улочке. К сожалению, зрение у морронов человеческое, то есть практически никакое в темноте. Дарк ничего не заметил и поэтому предположил худшее: вампиров вокруг много и они притаились везде. Первое же резкое движение с его стороны, и тайное станет явным, кольцо обложивших его со всех сторон врагов мгновенно сомкнется.
Почему-то кровососы решили атаковать его именно здесь, на открытом пространстве, где имелась свобода для маневра да и сбежать было бы проще. К тому же они обнаглели настолько, что ради его поимки вырезали целый патруль. Это было, конечно, для них несложно, но никак не соответствовало их излюбленной манере действовать тихо, не привлекая к себе внимание городской общественности.
Хоть эти факты и поразили моррона, но более его насмешило, что, уделив слишком большое внимание эффектному, но абсолютно излишнему маскараду, вампиры допустили грубый просчет и, не догадываясь о том, сами вложили в руки врагу оружие победы. Определенно Дарку противостоял неопытный, хоть и многочисленный молодняк, не знавший, что морронами становятся не кто попало, а лишь бывшие воины, павшие когда-то на бранных полях и, естественно, умело владевшие не только мечами, но и иными видами вооружения.
Есть верный способ обнаружить притихших в засаде врагов. Стоит лишь начать действовать, и они тут же покинут свои укрытия. Дарк хотел выманить всех, внести сумятицу в ряды противника, чтобы прошмыгнуть в одну из образовавшихся лазеек. У него возник хитрый план, но для совершения неожиданного, а значит, и успешного маневра ему нужно было подпустить лжестражников поближе, примерно на расстояние вытянутой алебарды. Через пару секунд напряженного ожидания этот момент настал, и, когда неряшливо переодетая стражниками четверка кровососов приблизилась на шесть-семь шагов, воровское оружие покинуло широкие рукава монашеской робы.
Быстро развернувшись на каблуках, Дарк одновременно метнул оба кинжала, притом в одного и того же, шествовавшего крайним справа вампира. Разрывая воздух пронзительным свистом, малоприспособленные для метания лезвия понеслись к перекосившейся от изумления мертвецки-бледной и поэтому еще более противной физиономии кровососа, которого и до обращения нельзя было назвать красавчиком.
Если даже кинжалы и попали бы в цель, то вряд ли причинили бы ей ощутимый вред. В лучшем случае ставший мишенью вампир приобрел бы синяк под глазом или одна из тяжелых рукоятей перебила бы ему нос. Подобное ранение неспособно надолго вывести из строя бойца, даже если бы он был человеком, а вампиру всего лишь доставило бы несколько неприятных секунд. Но, к счастью, инстинкты остаются инстинктами и после обращения в кровососущую тварь; они не подчиняются приказам сознания, слишком поздно подключающегося к управлению действиями организма. Мишень среагировала мгновенно, отбив летевшие ей в лицо снаряды круговыми движениями рук и, естественно, выронила покоившуюся на правом плече алебарду.
Еще до того, как тяжелое оружие загрохотало бы при соприкосновении с камнями мостовой, а обескураженные внезапной атакой «патрульные» успели отбросить служившие им лишь бесполезной бутафорией алебарды и выхватить из ножен мечи, Аламез бросился на врага и, ударом в прыжке выставленного вперед плеча в грудь сбив его с ног, ловко подхватил древко спасительного оружия. Расчет Дарка оказался верным. Не имевшие за плечами полноценной воинской подготовки, вампиры не умели пользоваться громоздким оружием стражников, и поэтому в бое возникла небольшая заминка, позволившая моррону не только обезоружить одного из маскарадной четверки, но и быстро развить успех.
Среди филанийских простолюдинов бытует мнение, что все до единого индорианские монахи отменно владеют боевым посохом, превращающимся в их умелых руках из обычной увесистой палки, окованной железом лишь на концах, в настоящее оружие смерти. Побалтывают, что такой воинствующий духовник способен забить до беспамятства двух-трех вооруженных противников и выстоять около четверти часа против дюжины хорошо обученных владению мечом и щитом солдат. Возможно, это всего лишь глупые слухи, чересчур приукрашивающие действительность. Как бы там ни было, но в ту ночь вампирам не повезло, ведь под монашеской робой скрывалось отнюдь не благодушное духовное лицо, а бывший капитан имперской гвардии, повидавший крови гораздо больше, чем они, все четверо, вместе взятые, за свою ночную жизнь высосали; да и в руках у притворщика был не предназначенный в основном для защиты посох, а настоящее боевое оружие, введенное на вооружение стражи как раз для подобных случаев, то есть неравного боя одного солдата против нескольких окруживших его разбойников. В регулярной же армии массивные алебарды использовались исключительно при несении караулов. Пехота преимущественно билась в строю, и в толчее идущего полным ходом сражения не было достаточно места для использования длинного, древкового оружия. Против конницы более эффективны были отряды копейщиков, чьи копья достигали длины четырех-пяти метров, а такой алебардой, естественно, даже не взмахнуть и не нанести рубящего удара. По крайней мере, в имперской армии алебарды выдавались лишь часовым, в надежде на то, что одиноко стоявший на посту солдат сможет какое-то время отбиваться ею от незаметно подкравшихся вплотную врагов, пока ему на помощь не подоспеют заспанные товарищи.
