– Куда направился? – Пока Мансоро задавал наводящие вопросы, его мозг судорожно работал, пытаясь просчитать, была ли их встреча у ворот случайностью или псевдостарик все же наемный убийца, подосланный кем-то из его врагов.
– Сначала в кабак, потом по городу прошелся и в бордель. Дожидаться я уж не стал, извините.
– А что же слежку внутри не продолжил? – не удержалась Джер.
– Я с честными куртизанками не связываюсь, предпочитаю кокетливых распутниц, – мгновенно выпалил давнишнюю заготовку Карвабиэль. – А вообще-то, командир, есть еще одна деталь. Как сказать, не знаю, могу ошибиться.
– Говори, говори! Лучше уж ляпнуть откровенную глупость, чем замолчать важный факт.
– Его одежда, она очень похожа на форму, без знаков различия, но все же…
– Наверное, раньше был солдатом, – предположил Мансоро, – обычное дело. Старый вояка решил подзаработать деньжат.
– В том-то и дело, что форма не армейская и не здешняя. Похоже, наш «друг» был когда-то лейтенантом имперской береговой охраны.
В маленькой комнатке воцарилось напряженное молчание. Никто из троих не мог даже предположить, какую такую рыбу собрался ловить вышедший в отставку офицер в Самбории, в провинции, далекой от моря, где не водилось ни контрабандистов, ни морских разбойников.
Сзади доносился топот копыт, сливающийся в монотонный гул, и уже подзабытый гномом свист стрел. Пархавиэль гнал лошадей и старался не думать о том, что одна из посланниц смерти может вонзиться в спину или затылок. Рядом трясся от страха Нивел. Паренек согнулся в три погибели, и если было бы возможно, непременно залез бы под козлы. У Пархавиэля не было времени, он неустанно хлестал кнутом по бокам лошадей и не мог отвлечься даже на секунду, чтобы объяснить впервые попавшему в настоящую переделку юноше, что, сколько ни сгибайся, сколько ни засовывай голову между колен, а ничего от этого не изменится. Стреле без разницы, куда вонзиться: в бок, в спину или мягкую ягодичную ткань; мишени по большому счету тоже. Карета мчалась на максимальной скорости, и любое, пусть даже скользящее касание стрелы обязательно привело бы к падению на дорогу. А там переломанные кости да позвонки, если же повезет и останешься жив, то конские копыта довершат дело, тем более что поднятое экипажем облако пыли снижало видимость почти до нуля. Даже если преследователи и захотят тебя объехать, то все равно не увидят в застилающей глаза и забивающейся в нос пыли. Единственная надежда на счастливый исход заключалась в продолжении бешеной скачки. Чем выше скорость, тем больше облако пыли, и тем труднее лучникам попасть. До леса оставалось уже немного, каких-то сто, может, сто двадцать шагов. Конный отряд медленно, но верно сокращал отрыв. И возница, и его пассажиры прекрасно понимали, что долго погоня не продлится. Лошади стали сдавать и вот-вот должны были пасть замертво. Вопрос состоял лишь в том, когда и где. Если до леса, то они погибли, а если на лесной дороге, посреди густых зарослей и деревьев, то у путников был шанс, бросив карету, скрыться оврагами.
В оглушающей какофонии шумов и скрипов послышался новый звук. Интуиция подсказала Зингершульцо, что сломалась подвеска. Еще минута-другая, и карета разлетится на части, их убьют не стрелы и не мечи, а сокрушительная сила удара. Нужно было срочно тормозить, тем более что до окраины леса они уже добрались.
Сильная рука гнома натянула поводья, лошади стали замедлять бег. Сзади раздались возмущенные крики, две пары кулаков забарабанили по крыше кареты. Флейта с Артуром не поняли, в чем дело, и пытались вразумить бестолкового кучера, но Пархавиэлю не было дела до их выкриков, как, впрочем, и мнения. Он знал, что должен был делать.
Повернувшись назад и выждав момент, когда они ненадолго скрылись за деревьями от почти догнавших их преследователей, гном резко затормозил и столкнул Нивела с козел в овраг. Парень не успел даже и ахнуть, как его тело закрутилось в воздухе, а затем, ломая ветки, скрылось в зарослях. Не дождавшись шлепка окончательного падения, Зингершульцо вновь захлестал по бокам лошадей. Карета тронулась, на этот раз недостаточно быстро, но все же ощутимо для тех, кто находился внутри.
Впервые взявшемуся за вожжи вознице удалось выжать из старой развалины на колесах все, на что она была только способна. Карета проехала еще сорок – пятьдесят шагов, а затем заднее правое колесо попало в рытвину на обочине. Послышался жуткий хруст – преддверие сильного толчка, последовавшего буквально через долю секунды. Карета завалилась на правый бок и, проехав еще пару шагов на обломке колеса, врезалась в растущую возле дороги осину. Невидимая рука инерции схватила гнома за шкирку и вышвырнула с козел. Правда, летел он недолго, толстая ветка дерева вонзилась в грудь, переломав несколько ребер. На миг Пархавиэль повис на раскачивающейся преграде, а затем свалился вниз, ударился лбом о пень и потерял сознание.
Почти одновременно с тем, как заросший мхом пень подвергся коварному нападению крепкой лобовой кости и дал трещину сразу в четырех местах, к карете подъехали всадники. Их было четверо, затем подтянулись еще семеро, отставших во время скачки. Доспехи и надетые поверх них яке были намного проще, чем у стражников в Торалисе, хотя на них также красовался герб Самбории: золотистый лев, давящий когтистой лапой голову какого-то пресмыкающегося: то ли огромной ящерицы, то ли бескрылого и оголодавшего дракона. Разница в обмундировании объяснялась просто: солдаты были не из столичного гарнизона, а из форта маленького городка, до которого четверо путников не доехали всего семь или восемь миль.
По внешнему виду было трудно определить, кого больше измотала погоня: взмыленных лошадей или обливавшихся потом под тяжелыми кольчугами стражников. Тем не менее трое резво соскочили с коней и, обнажив мечи, кинулись к лежащей на боку карете. Злополучный замок дверцы опять заклинило. Служивый люд не стал церемониться, один стражник просунул в щель между дверцей и корпусом кареты меч, а двое его товарищей дружно рванули ее на себя. Почти одновременно вся троица заглянула внутрь и застыла в недоумении.
– Нет его! – выкрикнул солдат с сединой на висках и, разозлившись, пнул сапогом еще вращающееся колесо кареты.
– Кто там? – спросил один из оставшихся в седле всадников, на плече которого виднелся помятый шеврон.
– Девка какая-то да мужик голый.
– Как голый?! – удивился то ли сержант, то ли капрал и смачно сплюнул с расстройства на землю. – Ну, почти голый… по пояс. Раненый он, в повязках весь, видать, тоже бандюга.
– Тащите сюда обоих, разберемся, и про гномюгу в кустах не забудьте! – выкрикнул старший патруля, жестом отдавая распоряжение, двоим проверить дорогу, а остальным спешиться и помочь с вытаскиванием наружу тел.
Пархавиэль пришел в сознание, когда его подняли за руки, за ноги, а затем понесли. К счастью, он сразу правильно оценил ситуацию и не стал осложнять свое положение ретивым брыканием. Артур с Флейтой тоже не оказали сопротивления, хотя с ними обошлись намного деликатнее: помогли выбраться и даже не связали, не то чтобы распускать руки.
– Кто такие?! Почему убегали?! – задал вопрос командир, наблюдая, как тело Пархавиэля грузно шлепнулось и тут же заворочалось в дорожной грязи.
– За разбойников вас приняли, на нас утром уже напали, – соврал еле стоявший на ногах Артур и махнул рукой в сторону леса. – Все забрали, душегубы, одежду, деньги, драгоценности… Хорошо, что в живых оставили да лошадей не увели.
Стражники многозначительно переглянулись. С зимы по окрестным лесам не бродило ни одной банды. Возвращение из Кархеона в свой замок графа Карвола напугало разбойничий сброд гораздо сильнее, чем участившиеся карательные рейды и показательные казни на городских площадях. О молодом графе шла дурная молва. «Слишком жесток, чересчур напорист, сметает каждого, кто встает у него на пути, не гнушается любыми средствами для достижения цели», – шепталась местная знать, строя предположения одно невероятнее другого, почему их соседа прогнали из столицы и строжайше запретили ему появляться при дворе. Преступники не бывали на балах и не слушали светских сплетен, но вид челяди графа их впечатлил. Эта банда была куда многочисленнее и опаснее любой разбойничьей шайки, только самоубийца мог отважиться озорничать в графских лесах.
