Разногласия и взаимные обиды отступили на второй план, когда наступил долгожданный момент действий. Мортас застыл и, не обращая внимания на ругань Таль-берта и Флейты, прислушался к неразборчивым, едва различимым голосам, доносившимся из залы. Пархавиэль ничего не услышал, сколько ни крутил головой и ни ворочал оттопыренными ушами, зато его чуткий нос уловил слабый запах дыма, идущий откуда-то сверху. Агнесса подожгла второй этаж, где находились обычно пустующие гостевые комнаты и, следовательно, было проще остаться незамеченной во время совершения злодеяния. Через несколько секунд раздались долгожданный шум и разноголосые вопли толпы, на фоне которых выделялось многократно повторяемое страшное слово «пожар».

Не сговариваясь, все четверо одновременно рванулись к кухне. Заблаговременно предупрежденные Агнессой повара уже давно покинули рабочие места и спасались в первых рядах рвущейся наружу толпы. Трапезничающие ищейки были застигнуты врасплох. Мортас вбежал в кухню и мимоходом, не останавливаясь, оглушил одного из них сильным ударом кулака. Второй попытался оказать сопротивление, но метко брошенный Тальбертом табурет размозжил ему голову. Сочувствие сочувствием, но полковник не забывал, что перед ним был враг, пусть даже не виноватый, а по воле злодейки-судьбы оказавшийся в рядах неприятеля.

Они пропустили зловещий, полный драматизма и отчаяния момент, когда посетители только поняли, что таверна горит, и, обезумев, кинулись к выходу. Зингершульцо впечатлил не вид перевернутых столов и разбросанной посуды, беспорядок в хозяйстве – само собой разумеющееся последствие хорошей драки. Гнома взволновало и заставило замереть на месте совсем другое.

Около сотни моряков, девиц легкого поведения и портовых грузчиков в панике рвались к выходу. Толстые решетки на окнах делали дверь единственным путем спасения. Мужчины и женщины толкались локтями и хаотично дубасили друг друга по головам, позабыв о порядке и так сильно чтимых людьми приличиях. Стоны, вопли, крики и ругань смешались в один безумный хор напуганных голосов. Тальберт и Флейта одновременно подхватили оцепеневшего Пархавиэля под руки и потащили в самую гущу рвущейся на свободу толпы. Давка была неимоверной. «Только бы не упасть, только бы не упасть! – судорожно билась в голове гнома мысль, иногда сменяемая запоздалым раскаянием: – Неужели весь этот кошмар из-за нас? Это мы натворили!» На его глазах поток напуганных, остервеневших существ смял, раздавил, растоптал нескольких людей и эльфов. Стоило немного зазеваться, потерять равновесие и упасть, подняться было бы уже не суждено. Они шли по трупам, и это не было красочным преувеличением. Мортас усиленно работал локтями, пробиваясь сквозь толпу. Он двигался впереди группы и расчищал путь, остальные едва успевали втиснуться в освободившееся пространство. Все рвались из горевшей таверны, всем хотелось жить.

Облако густого дыма опустилось сверху и поглотило толпу, позади послышались кашель и хрипы, это начали задыхаться от гари задние ряды, упало вниз несколько прогоревших балок. Широко распахнутые двери были совсем рядом, но толпа застряла и не двигалась вперед. Виной тому был отряд стражи, высыпавший из соседних домов. Блюстители порядка пытались упорядочить процесс бегства, чтоб в суматохе и хаосе не упустить скрывавшихся от них преступников. Естественно, из этого ничего не вышло. Когда возникает угроза для жизни, даже тихони забывают про закон и пытаются спастись любой ценой. Нескольким смельчакам из первых рядов удалось вытащить мечи. Солдаты не ожидали атаки и, неся потери, отступили, освободив морякам немного жизненного пространства, но вскоре пришли в себя и снова сомкнули строй. Завязался бой. Призывный клич: «На абордаж!» вырвался из чьей-то пьяной глотки и был воодушевленно подхвачен толпой. Напор народных масс усилился, Пархавиэль уткнулся носом в стальной щит стражника. Биться не пришлось, оба противника попали в самый центр давки и не смогли воспользоваться оружием: Пархавиэль не мог взмахнуть рукой, а солдат держал длинный меч высоко над головой, но не мог опустить его. Новый напор толпы растащил их в разные стороны, противники лишь успели обменяться гневными взглядами и полностью отдались борьбе за выживание. Живой поток смял оцепление и тут же распался на мелкие ручейки разбегавшихся во все стороны бунтарей. Пархавиэль так и не понял, как ему удалось выбраться, но цепкие пальцы Тальберта и Флейты оставили на его предплечьях и запястьях здоровенные синяки.

Этой ночью было светло как днем. Пламя бушевавшего пожарища освещало просторы доков, стены складов и домов. Повсюду бегали люди, маленькие, беспомощные существа, почувствовавшие опасность и спасавшие свое добро. Они что-то кричали и размахивали руками, то ли взывая о помощи к своим богам, то ли пытаясь заставить рыскавшие по порту отряды стражи отвлечься от поисков взбунтовавшихся моряков и принять участие в тушении огня.

– Скоро все успокоится, – с невозмутимостью столетнего старца произнес Мортас, отходя от края крыши. – Солдаты переловят бунтарей, и можно будет идти дальше.

– Это мы, это мы во всем виноваты, столько людей погибло, столько смертей! – говорил сам с собой Зингершульцо, сжавшись в комок и плотно приткнувшись спиною к теплой печной трубе. – Если бы знал, что такое получится…

– Парх, помолчи! – перебил причитания гнома Тальберт – Странно слышать слюнтяйское нытье от бывалого солдата.

– Вот именно, солдата, а не бездушного наемного убийцы, привыкшего прикрываться телами невинных людей! – разгорячился гном. – Для вас, может быть, эта бойня в порядке вещей, а я, я лучше бы сдался… я не мясник…

Сидевшая рядом с гномом Флейта снова захлопала в ладоши, сопроводив на этот раз аплодисменты весьма неприятным смешком, походившим на скрип ржавых дверных петель.

– Браво, у гномика проснулась совесть, сейчас еще один умник произнесет длинную и красочную речь на тему: «Какие мы сволочи!»

– Заткнись! – грубо перебил истеричные стенания Тальберт. – А ты, Парх, в руки себя возьми, нечего кукситься и раскисать, на войне как на войне!

– Но они-то, они-то при чем?! – Пархавиэль шустро вскочил на ноги, подбежал к краю крыши и принялся тыкать пальцем вниз. – Они не наши враги, они – мирные жители, а не кровососы и не стража, они не виноваты…

– А кто, по-твоему, виноват: мы, солдаты или кровососы? – задал вопрос Мортас, смотря гному прямо в лицо.

– Все виноваты, – уверенно ответил гном, дрожа от ненависти и злости на самого себя, – но прежде всего мы, поскольку позволили, допустили такое!

– А что, собственно, произошло, – не наигранно, а действительно искренне удивился Мортас. – Погибло всего три-четыре дюжины живых существ, зато мы спаслись, притом красиво и даже руки в крови не испачкав. Не так давно мы вместе перебили целую сотню вампиров, ты же не рыдал по этому поводу! – Так то вампиры, а то люди! – заикаясь, произнес пораженный словами человека гном.

Тальберт с Флейтой настороженно переглянулись. Они тоже не могли понять странного и весьма экстравагантного хода мысли боевого товарища. Уж больно легко и непринужденно он относился к вопросам жизни и смерти.

– А какая разница? – широко развел руками Мортас – Что люди, что гномы, эльфы, орки иль вампиры, все живые создания. Кровососы так же хотели жить, но ты убивал их, не задумываясь о своей правоте. «Мирные жители» – понятие относительное, неуместное во время войн. Это бараны, безумно мечущиеся по полю боя. Вполне естественно, что они попадают под руку то одним, то другим. Ты думаешь, тот пьяный моряк, что первым выхватил меч, задумывался о возможных последствиях? Иль командир отряда, приказавший солдатам преградить толпе путь? Его не волновало, сколько «невинных» задохнется от дыма и сколько сгорит в огне, он должен был взять нас и уверенно шел к своей цели. Пархавиэль, ты гном бывалый и умный, я тебе честно скажу, без прикрас и прочей ерунды. Мне плевать, сколько людей и прочих разумных существ погибнет, пока власти гоняются за мной, а я спасаю дорогую мне шкуру. Если в твоей башке завелся червь сомнения, то пойди и сдайся или прыгни с крыши головой вниз, но не раздражай остальных!